А в следующее мгновение сильные руки обняли ее, и она, к своему ужасу, разразилась слезами, отчаянно рыдая на обнаженной груди принца. Он дал ей время выплакаться, и лишь когда она начала успокаиваться, подхватил на руки и отнес в спальню. Сев на краешек ложа, Оденат прижал девушку к себе и спросил:
– Почему ты плачешь, мой цветочек? Соскучилась по дому?
– Н-нет.
– Тогда почему?
– Я думала, ты пошел к Делиции.
– Милая, я не делил с Делицией постель вот уже несколько месяцев. А хожу в ее покои лишь для того, чтобы повидаться с нашими детьми. Только никому не рассказывай об этом, а то погубишь мою репутацию.
Оденат едва удержался от радостного смеха – оказывается, ей не все равно! Настолько не все равно, что она расплакалась, решив, что он сейчас с другой женщиной! Но все-таки не следовало прижимать ее к себе слишком сильно… Хотя ее изящная ручка, поглаживавшая его затылок, сводила его с ума.
– Откуда ты пришел? – спросила Зенобия.
– Мои покои находятся рядом с твоими, цветочек. И портик у нас общий. Кроме того… Знаешь, я тоже не мог уснуть.
И только сейчас Зенобия сообразила, что у принца обнажена грудь. Да-да, на нем не было ничего, кроме отреза ткани, обернутого вокруг бедер. Да и она сама почти нагишом – на ней была только тонкая хлопковая сорочка. Оденат тоже все это отметил, и теперь чувствовал, как его мужское достоинство все больше твердеет и вздымается. Он попытался немного отстранить девушку, но она еще крепче обвила руками его шею.
– Зенобия!.. – В его голосе послышалась мольба.
– Полюби меня немножко, – тихо попросила она.
Оденат вздрогнул и пробормотал:
– Дорогая моя, цветочек мой, помилосердствуй… Ведь я всего лишь мужчина.
– Полюби меня немножко, Ястреб, – повторила она и подвинулась таким образом, что ее сорочка распахнулась.
В следующее мгновение Зенобия сбросила с плеч свое ночное одеяние, и оно соскользнуло ей на талию, так что обнажились круглые пышные груди. И это было восхитительное зрелище. Восхитительное и ужасно возбуждающее… Снова вздрогнув, Оденат невольно закрыл глаза, призывая на помощь всех богов. О, как он жаждал овладеть этой прелестной девушкой! Но принц помнил о том, что ему следовало проявлять сдержанность – даже перед лицом такого невероятного соблазна.
И тут девушка вдруг взяла его руку и положила себе на грудь.
– О, Зенобия!.. – застонал принц. – Зенобия!.. – Но пальцы его уже – словно сами собой – поглаживали эту чудесную плоть, мягкую и теплую.
– О, Ястреб, – прошептала Зенобия ему на ухо, – ты хочешь меня, ну хоть немножко?
– А ты меня? – с усилием пробормотал принц, поглаживая груди девушки.
– Мне почему-то больно… – прошептала она. – Где-то там, внутри, мне ужасно больно… О, я не понимаю, что это такое…
– Ты испытываешь желание, мой цветочек, – пояснил Оденат.
Он позволил себе опустить взгляд, и у него перехватило дыхание, когда он увидел всю роскошь ее грудей, рассмотрел ее соски – большие и круглые, цвета темного меда. Он жаждал попробовать на вкус всю сладость ее плоти, но не сейчас. И он был совершенно серьезен, когда говорил, что никогда не занимался любовью с женщиной, не испытывавшей к нему никаких чувств.
Конечно же, Зенобия станет его женой, но он даст ей время привыкнуть к нему, даст время научиться его любить. Он хотел этой любви, ибо знал: Зенобия еще не отдала своего сердца (уж не говоря о теле) ни одному мужчине. Несмотря на свое прекрасное тело и острый ум, она все еще была ребенком, а он захотел познать женщину – женщину, которой он поможет созреть и сформироваться.
Сумев овладеть собой, он обнимал и осторожно ласкал эту девочку, шепча ей на ушко слова утешения. Его нежность произвела должный эффект, она успокоилась и вскоре уснула у него на плече. Когда же дыхание Зенобии окончательно выровнялось, Оденат встал, осторожно уложил ее на кровать и укрыл шелковым покрывалом. Долгую минуту он стоял рядом, любуясь ею и упиваясь ее прелестью, затем со вздохом сожаления задул лампу и покинул комнату.
Потом он стоял в портике, вцепившись в балюстраду, глядя прямо перед собой невидящими глазами, не замечая, что ночью в пустыне сильно похолодало и размышлял. Сколько же еще придется ему ждать? Он хотел, чтобы эта девушка стала его женой. Хотел разделить с ней всю свою жизнь – не только радости, но и печали. Почему-то он верил, что плечи Зенобии достаточно крепки и смогут выдержать часть его ноши. Пробираться по извилистой тропе между римлянами и воинственными соседями-персами было очень нелегко – ведь при этом еще требовалось удовлетворять торговые интересы и своего собственного царства (именно Пальмира заботилась о безопасности караванов).
Кроме того, в его жизни была и другая женщина, его мать. Принц невольно поморщился. За всю его жизнь мать оказала ему одно-единственное благодеяние – подарила жизнь, но даже это сделала неохотно. Он слышал истории о своем рождении, о том, как она до последней минуты не желала становиться матерью. Говорили, что если бы она способствовала его рождению, то сумела бы родить очень легко. Однако она, напротив, навредила себе и тем самым лишила себя возможности иметь еще одного ребенка. Отец так никогда ее и не простил. Впрочем, его родители не любили друг друга. Брак они заключили по политическим мотивам, и, по слухам, мать наотрез отказывалась выходить за отца замуж, потому что любила персидского принца. Говорили также, что в первую брачную ночь отцу пришлось взять ее силой, именно тогда она и зачала своего единственного ребенка.
К счастью, и мать, и отец его любили, но отец не позволял ему проводить много времени с Аль-Зеной. Только после смерти отца он узнал ее поближе, но к тому времени ему уже исполнилось восемнадцать и он считался взрослым мужчиной. Разумеется, он заметил, что его мать несчастлива. Более того, со временем он понял, что все ее несчастья из-за брака без любви. И тогда он поклялся, что никогда не прикоснется к женщине против ее желания.
Он даже попытался подружиться с матерью, но она вела себя по отношению к нему как собственница, обладающая губительной силой. В результате он решил, что будет исполнять свой сыновний долг, на словах выражая ей почтение, но на деле – не доверяя ничего важного. Он повел себя умно и проявлял о матери столь очевидную заботу, что она в конце концов поверила в свою победу и начала давать ему советы, пытаясь вмешиваться в государственные дела, к чему была совершенно непригодна. Но хуже всего то, что ему не с кем было поговорить откровенно, не с кем разделить эту тяжкую ношу.
Внезапно звук водяных часов, каплями отсчитывавших минуты, напомнил ему, что время уже позднее. Повернувшись, Оденат вошел в свою спальню, лег и вскоре уснул.
Когда в пустыне наступил рассвет, протянув через пески свои пламенные пальцы, окрашивавшие землю в золотые оттенки, из города выехали два всадника, вырисовывавшиеся черными силуэтами на фоне утреннего неба. Оденат выбрал для Зенобии горячую арабскую кобылу – белую, как и его огромный жеребец, – которую только недавно объездили, и Зенобия стала ее первой хозяйкой.
– Как ее зовут? – спросила девушка, когда они выехали за городские ворота.
– У нее еще нет имени, мой цветочек. Называй как захочешь. Ведь это мой первый тебе подарок.
– Она моя? – с восторженным недоверием воскликнула Зенобия.
– Да, твоя, – кивнул Оденат, скользнув взглядом по изящным ногам девушки, выглядывавшим из-под короткого хитона. «С этим придется что-то делать, – промелькнуло у него. – Не хватало еще, чтобы любой мужчина мог пялиться на эти прелестные ножки».
– Я назову ее Аль-Ула, – с улыбкой сказала Зенобия.
Принц улыбнулся в ответ и одобрительно кивнул («аль-ула» по-арабски означало «первая»).
– Хорошее имя. И ты умница, что придумала его, мой цветочек.
– А как зовут твоего жеребца?
– Ашур, то есть «воинственный».
– А он правда воинственный?
– Ужасно. Из-за него я не могу держать в конюшне других жеребцов. Он уже убил двоих. Теперь держу только кобыл и меринов.
– Мой Ястреб, я тебя обгоню! – закричала вдруг Зенобия.
Но принц с улыбкой ответил:
– Не сегодня, мой цветочек. Аль-Улу только недавно объездили, и ей нужно время, чтобы привыкнуть к тебе. Кроме того, я должен побыстрее вернуться: у меня сегодня много дел.
– А можно мне с тобой? Это будет куда интереснее, чем болтать с женщинами. Я не привыкла сидеть и бездельничать, когда только и делаешь, что красишь ногти и отмокаешь в надушенной воде купальни.
Принц сочувственно усмехнулся.
– Когда станешь моей женой, сможешь везде появляться вместе со мной, но не сейчас.
– Проклятье… – проворчала Зенобия. Было ясно, что ей придется остаться на женской половине – между Аль-Зеной и Делицией.
Словно прочитав ее мысли, принц негромко хохотнул и сказал:
– Ах, бедный мой цветочек оказался между осой и бабочкой…
– Откуда ты знаешь, о чем я думаю? – спросила девушка, нахмурившись.
– Выражение твоего лица красноречивее любых слов. Но если ты станешь моей женой, Зенобия… Обещаю, я не запру тебя в гареме. Ты будешь вольна приходить и уходить когда захочешь, ибо я сделаю то, чего еще никогда не делал для своей жены ни один из принцев Пальмиры. Ты станешь равной мне.
– Я вообще не хочу жить на женской половине, – заявила Зенобия. – Если я стану твоей женой, то хочу иметь во дворце свой собственный дом. И я сама выберу себе слуг и куплю рабов. Не желаю иметь в своем доме шпионов. – Она внезапно остановила кобылу и осмотрелась.
Солнце уже взошло, и небо, куда ни кинешь взгляд, было ярко-синим и безоблачным. Оденат остановился и вопросительно взглянул на девушку.
– Я не обучена играть в эти игры, Ястреб. Давай будем откровенны друг с другом. Ты хочешь жениться на мне, и мой отец дал свое согласие, но как скоро это случится – зависит от меня. И ты, и мой отец… вы оба понимаете, что мне необходимо привыкнуть к мысли о браке. Отец уверен, что ты самый подходящий для меня мужчина. Из-за великой любви, которую он испытывал к моей матери, он хочет, чтобы я была счастлива. Мне повезло. Мало кто из мужчин понял бы мои чувства. Мне также повезло и в том, что в мужья мне он выбрал именно тебя, ибо и ты понимаешь, что меня нельзя заковать в кандалы. Я должна быть свободной! Ты проявил ко мне доброту, и я думаю, что начинаю любить тебя. То, о чем я прошу тебя, будет не трудно сделать, верно?
– Да, понимаю… – кивнул Оденат. – И ты получишь все, что в моей власти дать тебе, дорогая.
– Ах, Ястреб, ты слишком опрометчиво обещаешь, – с веселой улыбкой заметила Зенобия. – Никогда нельзя соглашаться на что-либо, пока не выяснишь все условия.
– Решила поучить меня, мой цветочек?
– А что, ты не готов учиться у женщины?
– Скажи, ты любишь меня хоть немного? – уже серьезно спросил Оденат.
– А ты любишь меня, Ястреб?
– Думаю, я полюбил тебя в тот день, когда убили твою мать. Ты была так растеряна, озадачена, испугана… Мне очень хотелось обнять тебя… и держать так долго-долго. Но я принц Пальмиры, а ты была всего лишь ребенком, и мне не полагалось утешать тебя. Но поверь, ты уже тогда мне очень понравилась.
Это признание не только удивило Зенобию, но и порадовало. Однако же… Ведь и Тамар, и Баб говорили, что женщина не должна позволять мужчине стать слишком самонадеянным.
– Ястреб, но ты же не хочешь сказать, будто провел три с половиной года после гибели моей матери, тоскуя обо мне? Я в это не поверю…
– Нет-нет, я совершенно забыл про тебя, мой цветочек, – ответил принц и мысленно возликовал, услышав вздох разочарования, вырвавшийся из груди девушки. Маленькая плутовка внезапно сделалась чересчур самоуверенной. А ведь отец предупреждал: нельзя позволять женщине становиться слишком самоуверенной.
– Мой Ястреб, так как же ты можешь говорить, что любишь меня? – пробормотала Зенобия.
– В тот день я влюбился в ребенка, а когда увидел, какой прелестной девушкой тот ребенок стал, влюбился еще раз. Я никогда не буду лгать тебе. Поверь, я тебя люблю, мой цветочек, действительно люблю. Пожалей же бедного принца, готового положить к твоим ногам и свое сердце, и свое царство! Скажи, когда мы поженимся?
– Подожди еще немного! – взмолилась девушка.
– Я не могу ждать долго. Я одинокий мужчина и страстно желаю, чтобы ты была рядом и чтобы я мог любить тебя, беседовать с тобой, делиться с тобой всем, что имею.
Зенобия долго молчала. Наконец тихо проговорила:
– Я выйду за тебя, как только позволят жрецы.
Оденат очень удивился столь внезапному решению, и его брови взлетели вверх. Девушка улыбнулась и добавила:
– Я нужна тебе, мой Ястреб. Разве не это ты только что сказал? И если уж честно, то на самом деле наш брак состоялся в тот момент, когда ты договорился с моим отцом, только дата свадьбы оставалась неизвестной. Но главное… Видишь ли, теперь мне ясно: раз я вчера так расстроилась, подумав, что ты пошел к Делиции, значит, люблю тебя, просто боюсь признаться в этом самой себе.
– О, Зенобия, – пробормотал принц, – хотел бы я знать, в какую женщину ты однажды превратишься…
– Зачем сейчас гадать? – со смехом ответила девушка. – Ведь рано или поздно ты обязательно это увидишь.
Оденат тоже рассмеялся.
– Да, верно, мой цветочек! – Повернув коня в сторону города, он добавил: – Нам пора возвращаться, Зенобия. Я не поскачу с тобой наперегонки, но давай пустим лошадей галопом, чтобы Аль-Ула показала тебе, на что способна.
В тот же миг Зенобия натянула поводья – и помчалась в сторону города. В очередной раз удивившись (она то и дело его удивляла), Оденат пришпорил Ашура и поскакал следом за девушкой по едва заметной пустынной дороге, ведущей в Пальмиру, и из-под лошадиных копыт то и дело взвивались вверх облачка желтой пыли. При этом принц неотрывно смотрел на скакавшую впереди всадницу, низко склонившуюся в седле, и мысленно восклицал: «О, до чего же восхитительное создание!» И какое счастье, что эта чудесная девушка скоро станет его женой.
Когда они пронеслись сквозь главные дворцовые ворота, часовые переглянулись и с восхищением посмотрели им вслед. А Зенобия, спрыгнув во дворе с лошади, с торжеством в голосе воскликнула:
– Мой Ястреб, я тебя обогнала!
– Мы не состязались, – ответил Оденат.
– Разве?… – Зенобия посмотрела на него с удивлением, затем повернулась и, негромко рассмеявшись, вбежала во дворец.
Оденат, почувствовав возбуждение, криво усмехнулся. Ох, скорее бы день свадьбы… Он уже с трудом сдерживался. Несмотря на множество дел, он еще до захода солнца собирался повидаться с Забааем бен-Селимом, чтобы обговорить все детали предстоящей свадьбы. И на следующий же день следовало сделать публичное объявление. Тогда маленькая плутовка уже никуда не денется.
Радостно улыбнувшись, принц направился в свою часть дворца. Мысленно обращаясь к Зенобии, он проговорил: «Скоро, уже совсем скоро, мой цветочек… И тогда ни ты, ни я больше никогда не почувствуем себя одинокими, потому что будем любить друг друга вечно!» «Вечно…» – ему нравилось звучание этого слова.
Глава 3
Пальмира, царица городов Восточной империи, лежала почти на полпути между таким же древним Багдадом и синим Средиземным морем. Говорили, что Пальмиру основал сам царь Соломон, чем пальмирцы очень гордились. Через этот город, выстроенный в обширном оазисе, где пересекались караванные пути, пролегавшие между Востоком и Западом, проходили все богатства мира. Тут собирались греки и римляне, сирийцы и евреи, арабские торговцы из всех племен, и строили здесь огромные склады, чтобы надежно хранить в них шелка, ковры, специи, слоновую кость, драгоценности, зерно и финики – все то, что проходило через их руки. И здесь же они строили роскошные виллы, где жили их семьи, а также наложницы, потому что в Пальмиру прибывали не только торговые караваны, но и рабы со всего света.
Пальмирские архитекторы питали страсть к колоннам, и все хоть сколько-нибудь заметные здания города были украшены ими. Вокруг центрального внутреннего двора одного из храмов возвышались триста семьдесят изящных колонн, и на выступавших вперед камнях в середине каждой из колонн красовались статуи самых знаменитых мужей Пальмиры. А главная улица города с обеих сторон была окаймлена двумя рядами колонн, по семьсот пятьдесят с каждой стороны; в храме же Юпитера имелась колоннада длиной в милю, состоявшая из пятнадцати сотен коринфских колонн.
Город был построен мудрым царем для торговцев, и тысячу лет спустя в нем по-прежнему властвовали коммерческие интересы. Над основными торговыми и деловыми улицами были устроены навесы, так что даже в летнюю полуденную жару люди вели свои дела в относительном комфорте. Хотя Пальмира не подвергалась серьезным нападениям, горожане все же возвели вокруг города стену длиной семь миль – на всякий случай.
Таким было царство, где Зенобии скоро предстояло властвовать как жене принца. И теперь Забаай бен-Селим впервые по-настоящему подумал о том, какую серьезную ответственность возлагал на плечи своей единственной дочери.
Удобно расположившись в личной библиотеке Одената, Забаай держал в руке резной алебастровый кубок, наполненный лучшим киринийским вином. А за его спиной стоял глухонемой чернокожий раб, помахивавший большим веером, сплетенным из пальмовых листьев. Приехав сегодня в город, Забаай вдруг посмотрел на него совсем другими глазами – будто увидел впервые в жизни. Забаай родился в Пальмире, и этот город всегда был частью его жизни, но сегодня он взглянул на него по-настоящему, и то, что увидел, заставило его задуматься. Великолепная архитектура города, а также его восхитительные парки, зеленеющие благодаря подземным источникам оазиса, – все это внезапно поразило Забаая. Этот чудесный город изумлял, ошеломлял и даже отчасти подавлял своим великолепием.
Он знал, что Зенобия не удовлетворится ролью украшения и племенной кобылы. «Но какую же роль, – думал Забаай, – предстоит ей играть в управлении этим городом?» Так уж повелось, что пальмирские принцессы всегда славились своей красотой, но не более того. Однако его дочь совсем другая… Забаай со вздохом покачал головой. Ох, неужели честолюбивые устремления по отношению к любимому ребенку лишили его здравомыслия?
– Забаай, кузен мой!.. – В комнату стремительно вошел Оденат в развевающихся белых одеждах. – Прости, что заставил тебя ждать.
– Мне было очень удобно в столь приятной обстановке, господин мой принц, – вежливо ответил гость.
– Я пригласил тебя сюда, чтобы мы могли обсудить условия нашего с Зенобией брака, прежде чем позову писца. Какое приданое ты за ней даешь?
– Я дам за ней тысячу породистых коз: пять сотен белых и пять сотен черных. И еще – двести пятьдесят боевых верблюдов и сотню арабских лошадей. И это не считая драгоценностей, одежды, всевозможной домашней утвари и документов на дом ее матери.
Принц был поражен великолепием приданого. Он и не подозревал, что оно окажется таким огромным. А впрочем… Отец Зенобии вполне мог себе это позволить, ведь стада его неисчислимы.
