– А у тебя нет детей? – Катя давно хотела об этом спросить.
– Я исключила такую возможность, – четко ответила Елизавета. – Сознательно и категорически. В том числе и потому, что несчастья чужих сыновей я могу пережить и даже побороться с их бедами. По поводу своих не уверена.
Дальше все пошло в таком оперативном темпе, со столь очевидными и позитивными результатами, что Катя почти поверила в реальность чудес. Она занимала свои мысли практическими решениями возвращения к жизни и в свою квартиру Гриши Гаврилова. С него уже сняли обвинение, следователи и эксперты доказали, что убийство совершил другой человек, который пришел в квартиру со своим ключом незадолго до убийства. Матери и сыну ввели наркотик. Ему внушили версию о собственном «припадке». Гриша очень многие подробности вспомнил под гипнозом. С помощью Лизы Катя найдет людей, которые помогут ему восстановиться и научиться жить без матери. Она будет рядом.
Все было готово. Утром они с Лизой едут за Гришей. Кате удалось уснуть только на рассвете. И тут же ее разбудил звонок.
– Прости, Катюша, что разбудила, – произнесла Лиза. – Я еду за тобой. Несчастье случилось.
Подробнее она рассказала уже в машине, когда они ехали в больницу. Санитарка, которая в конце ночной смены мыла пол в коридоре, услышала странный звук из палаты Григория Гаврилова. Обнаружила его уже мертвым. Как считают врачи, он принял смертельную дозу препаратов, которые все время пребывания умудрялся не принимать, а прятать под матрасом. Этот тайник обнаружили, там еще что-то оставалось.
Им разрешили поговорить с теми, кто видел Гришу вечером: с дежурным врачом, сестрами и санитаркой. Все сказали, что он вел себя как обычно. Был спокойным и веживым. Только медсестра вспомнила, что он просил у нее бумагу и ручку. Она отказала:
– Мне сказали ничего такого ему не давать. Он мог жалобу на нас написать. Тут и так из-за него всех трясли.
…Катя потратила все оставшиеся силы, чтобы запихнуть свое неподвижное, свинцовое тело в машину. Долго пыталась восстановить дыхание, хрипела и кашляла, добывая собственный голос. И, наконец, сумела задать вопрос:
– Ты веришь, что он сам? Он так радовался, когда я сказала, что повезу его домой…
– Я этого не исключаю, – серьезно ответила Лиза. – Ты же читала заключение эксперта-психиатра. Григорий – хроник, склонный к тяжелым страданиям, при этом у него необычно высокий коэффициент интеллекта. Я допускаю, что он наконец четко осознал, что произошло. И понял, что остался на свете без своей главной опоры. Почувствовал себя растоптанным, морально уничтоженным, обессиленным. Да, есть ты, но у тебя своя семья. Катя, он мог собраться с духом и положить конец своим мукам. Тем более он готовился к такому исходу. В пользу этой версии говорит и то, что он просил ручку и бумагу. Думаю, он хотел оставить тебе письмо. Ты очень много для него значила, это было заметно, поверь. Но Гриша – дитя по духу – был взрослым человеком по уму. Он наверняка боялся стать камнем на твоей шее. Думаю, к такому заключению придет следствие. Но есть и вторая версия. Быть может, она и была бы доказана, если бы это кому-то было надо. Григорий столько вспомнил, он мог знать еще очень многое… Нет сомнения, что у банды здесь есть осведомитель. Да, они могли его убить. И они знали об этом тайнике под матрасом.
– Лиза, я не могу поверить. Что значит: если это кому-то было бы надо… Мы не будем требовать расследования?
– Мы – нет, – ответила Лиза. – Мы сделали для Гриши все, что могли. Он ушел оправданным. У него была надежда вернуться в свой дом. Если его все же достали убийцы, пусть это будет заботой тех, под чьим носом цветет это поле ядовитых цветов криминала. Это их преступление, подлость и грех. Вдруг у кого-то проснется совесть, и он доведет дело до конца. Я, разумеется, информацию озвучу и распространю. А мы будем спасать себя, кусочки и минуты своих жизней. Думаю, нам после всего этого будет непросто восстановиться. У тебя муж и сын. Твой сын, которого ты родила не для бед и тьмы чужого несчастья. И это банальность, которая, как ни странно, спасает. Катя, Грише больше не больно. Он отстрадал, отмучился. Он свободен от людей и себя самого.
– Какой кошмар, – рыдала Катя, – как все ужасно. Ведь эта боль навсегда. Ужасная, мучительная боль, от которой не может быть лекарства. Что мне делать, Лиза?
– Любить, – сказала Елизавета. – Ты ведь только это и делаешь. Ты редкость на этом свете: сумела преодолеть границы между собой, своими людьми и чужими. Тебе положено и счастье. Так я считаю. Подожди немного, боль пройдет. Ты мне веришь?
– Только тебе, – всхлипнула Катя. – Побудь со мной, пока я дореву.
Катя очень изменилась после пережитой драмы. В ее простеньком и милом облике появились печаль опыта и внешняя элегантность. Она не копировала свою новую подругу и наставницу, выбирая одежду, она просто стала чувствовать и видеть, что именно ей подойдет. Она теперь постоянно торопилась. На вопросы знакомых отвечала, что на работе все стало сложнее. На самом деле ее постоянно гнала непреодолимая потребность убедиться, что с сыном все в порядке. Не услышать по телефону, не изводить звонками, а увидеть своими глазами, дотронуться, вдохнуть запах. Катя иногда тайком от всех мчалась к школе, чтобы издалека посмотреть, вышел ли Валера вовремя из ворот, идет по направлению к дому или еще гуляет с друзьями. Пряталась, как разведчик: не позорить же почти взрослого парня своей опекой. Взрослого! Восьмой класс! Птенчик, которому уже хочется казаться орлом. А сам тычется носом в мамину шею и радостно сопит, когда она его обнимает. Катя целует его утром перед работой, выходит на улицу и становится воином, который обязан увидеть каждую опасность и всех врагов.
Одна приятельница ей как-то сказала:
– Катя, ты стала такая странная. Все время убегаешь. Ты даже на людей не смотришь.
Катя только пожала плечами. Не объяснять же всем, что она просто боится посмотреть по сторонам. Боится увидеть чужих сыновей, усугубить и растравить ту боль, которая так пока и не прошла. Но она обязательно пройдет. Так Лиза сказала.
Марго
Я созерцатель, и этим все сказано… Я с балкона двадцать первого этажа вижу больше, чем некоторые у себя под носом, в очках и с лупой. И это позволяет мне исключить из своей активности лишнее или не очень обязательное шевеление ногой, пальцем, ну и всякие наклоны в разные стороны.
Я смотрю на людей, вижу выражения лиц, мимолетные сценки, ловлю слова и фразы, а затем уже на диване – ноги на столе или подлокотнике – прихожу к простейшему открытию, которое опровергнет очередную «народную мудрость». Вот сейчас допью кофе на молоке или неразведенных сливках, так полезнее и вкуснее, и выведу формулу дня. Может быть, для самых тупых карманников и характерно брать то, что плохо лежит. Но настоящие воры по призванию берут лишь то, что лежит хорошо, даже идеально лежит, защищено со всех сторон и кажется своим обладателям гарантией от всех бед, панацеей от черных дней, уникальным сокровищем, секрет которого не раскрыть никому и никогда.
Вы же не подумали, что я о деньгах, брюликах-изумрудах, стенах, потолках, угодьях и прочей шелухе, которой люди заваливают свои жизни, чтобы однажды увидеть вместо нее зияющую, откровенную и окончательную пустоту потерянного времени и мрак несчастья? Нет. Я о другом. Я о противоположном. О таком дорогом, что людям страшно доверять даже словам.
Я литератор по заказу. Пишу сценарии сериалов, в титрах которых не будет указано мое имя. И это мое условие, что самое смешное. Пишу за кого-то рецензии и обзоры. Если хорошо заплатят, напишу роман или художественную автобиографию, которая имеет так же мало отношения к тому, чья подпись будет стоять под ней, как и ко мне.
Я не продаю только то, что у меня хорошо лежит в голове и ощущается как тяжесть моего сердца. Есть на свете очень мало вещей, которые я к нему, к своему здоровому, но готовому к боли сердцу, допускаю. Так что для меня это не теория – страх за то, что хорошо лежит.
А началась эта история с того, что соседка по площадке Вера стукнула в мою дверь ногой и покричала:
– Настя, открывай! У меня руки заняты.
Вера всегда так стучит и орет с площадки, потому что ей нечем нажать на кнопку звонка. Руки у нее заняты всегда. Она вся состоит из странных привычек и предрассудков. К примеру, ненавидит хозяйственные сумки и пакеты. Не переносит большое количество покупок зараз, потому ей легче выходить в магазин по мере того, как ей что-то понадобится. И несет потом – в одной руке коробка на двадцать яиц, в другой пятилитровая бутыль воды. В таком виде она и вошла ко мне в то утро.
– Привет, – говорит. – Даже не открывай рот, чтобы сообщить про свою срочную работу. Я знаю. Просто сказать решила, вдруг тебе интересно. Я встретила Галю из круглого дома. Она идет – вроде бы никуда. Прошла мимо входа в магазин, я как раз выхожу, она меня даже не заметила. Руки висят, в них ничего нет, глаза красные, сама зеленая. «Ты чего такая?» – спрашиваю. Она говорит: «Игорь пропал». Отмахнулась от меня и убежала. Я подумала: может, она тебе скажет, в чем дело. Если, конечно, оно тебе надо.
– Мне надо, – коротко ответила я.
Вера еще пару минут постояла в прихожей, и мы обе понимали, что она ждет приглашения: «Раз зашла, пошли, посидим, чего-то поедим, выпьем». Но не тот момент. Я подняла с пола ее бутыль с водой и вложила ей в руку, она сама со вздохом взяла с табуретки свою коробку с яйцами и миролюбиво произнесла:
– Так я побежала, да? Ты хоть расскажи мне потом, если что-то узнаешь?
– Обязательно. Кому, как не тебе.
Количество вещей, способных сбить меня с моего плана и распорядка, ничтожно мало. Людей, ради которых я способна изменить своим привычкам, еще меньше. Галя с Игорем в приоритете. Особый случай, оптимистическая трагедия, свет непостижимой тайны, уникальная теорема без доказательств. Да, мне все о них интересно в той степени, когда речь идет не только о любопытстве и даже сопереживании. Самой себе странно в том признаваться, но я испытываю что-то очень похожее на преклонение, думая о двух людях, каждый из которых существует только в другом. Это так очевидно: Галя ощущает себя только тогда, когда смотрит на Игоря, держит его за руку, готовит ему, бежит к входной двери на его звонок. Игорь – личность гораздо более губокая и сложная – видит Галю всегда, где бы и с кем ни был, что бы ни делал. Он серьезный ученый. Но его главное исследование – это Галя. Он мастер на все руки. Но это имеет для него смысл только в плане улучшения жизни Гали. Он любит поговорить со мной о политике, но вся его страсть и боль связаны с тем, что мир должен стать лучше для Гали.
И когда Галя вопреки своей слабой воле поплыла в сторону смертельной болезни, Игорь не страдал, не тосковал. Он просто решил ее вернуть. И свершилось чудо, в которое не сразу поверили врачи. А мне казалось, что должно произойти что-то подобное. То было не только спасение двух неразделимых жизней, даже не трех, потому что есть еще Катя, а сохранение целого, совершенного и очень важного мира. У этого невидимого подвига было невероятное продолжение.
И что значит: Игорь пропал? Это просто исключено.
Я набрала номер мобильного Игоря – телефон оказался вне доступа. На звонок по номеру Гали ответил деткий тихий и робкий голос.
– Привет, Катя, – бодро сказала я. – Галя далеко?
– Мама лежит, – ответила Катя. – У нее болит голова. Она сказала, чтобы я поднимала трубку и позвала ее, когда Игорь позвонит.
– Понятно. Отлично. Я имею в виду, хорошо, что вы обе дома. Будь подругой, загляни к Гале и, если она не спит, спроси: можно ли мне забежать на пару минут. Мне кажется, я могу ей понадобиться.
– Сейчас… Настя, мама сказала, конечно. Она там плачет, Настя, – всхлипнула Катя.
– Ок. Тогда я собираюсь: мне нужно только поджарить котлеты, взять банку растворимого кофе и пакет сливок. Похоже, вам не до еды, а у меня всего полно. Кажется, и мороженое есть. Открой мне дверь, пожалуйста, на звонок.
Я признаю пищу, только приготовленную своими руками. Считаю, что и людям, к которым я хорошо отношусь, полезно то, что приготовлено моими руками. Может, это и смешно, но у меня такой пунктик. Хорошо приготовленные, правильно пожаренные котлеты совершенной формы для меня более серьезный повод для гордости, чем фраза, которая в запале работы кажется шедевром, а потом читается, как будто так и надо. Важнее, чем частые похвалы и редкие награды. И тому есть объяснение. Вкусная еда – это маленькая, незаменимая радость живого организма, это мгновения покоя, которые можно разделить с теми, кто в том нуждается, а мне это в редких случаях не безразлично. Если получится заставить Галю поесть, может, я в чем-то и разберусь. Даже в те месяцы, в тот год у меня получалось придумать для нее то, что она могла проглотить после химии и облучения.
Галя – прелестный и простой человек. Она в самой трагической для себя ситуации отвечает на любое проявление заботы и внимания. Она светлеет, теплеет, тянется к источнику добра. Мне кажется, она в своей тяжелой и, на взгляд многих, убогой жизни источников зла никогда не видела, не ощущала. И не потому, что их не было. Еще как были и есть. Они тоже из разряда зависти к тому, что хорошо лежит. Галя с Игорем – бедные по всем распространенным критериям, но убогим их существование называют те, кого любовь и преданность безжалостно обходят стороной. Ох, как много людей, от которых любовь шарахается, как от чумы.
Я сложила в судок котлеты, положила в сумку банку кофе, пакет финских сливок, мороженое на козьем молоке, упаковку бородинских булочек. Влезла в джинсы, натянула майку. Перед тем как выйти, посмотрела в глаза своему отражению. Я не увидела в них ни сентиментальности, ни смятения, ни тревоги. Только серый свет необходимости поступка. Терпеть не могу поступки, но необходимость не оставляет выбора.
По дороге к круглому дому, как называют у нас это огромное и странное строение, я думала о Кате. Она назвала по телефону Галю мамой, а это верный знак, что девочка напугана, потрясена. Галя была Кате не мамой, а тетей. Они с Игорем удочерили племянницу совсем крохой после смерти Галиной непутевой младшей сестры. Родная Катина мама, став матерью-одиночкой в семнадцать лет, запила, завела дурную компанию, откуда-то появились наркотики. Игорь и Галя пытались дать всему этому бой, но силы оказались неравны. Им удалось лишь выхватить ребенка из рук приставов, которые тащили Катю в детский дом, и добиться удочерения. Это было совсем не просто для людей, которые не умеют давать взятки. Как рассказывала Галя, главным недостатком семьи для опеки тогда была их однокомнатная квартира. Квартира сестры удивительным образом оказалась подаренной неизвестному лицу буквально за день до ее смерти. Что касается однушки, то у нас в детских домах апартаменты на каждого сироту. С прислугой и джакузи, ага. Но у них получилось построить свой однокомнатный ковчег. Игорь использовал каждый метр, нет, сантиметр площади. Я редко захожу к ним, но совершенно не чувствую ни тесноты, ни малейшего неудобства. А у меня вполне просторная квартира на одну. И мне помешала бы даже муха.
Сейчас Кате двенадцать лет. Мне очень нравится эта девочка с ясным и развитым умом. Она помнит себя с раннего возраста. Галя и Игорь не пытались скрывать от нее историю семьи. Катя привыкла к откровенности и честности взрослых и отвечала обретенным родителям тем же. Галя, конечно, ее обожает, хлопочет вокруг, как наседка. Но по-настоящему меня трогает, как смотрят друг на друга Игорь и Катя. Как два равных по разуму человека, соратники одного дела, родные люди, которые навеки обменялись клятвой преданности. Катина тонкая ручка находит крепкую ладонь Игоря. Ее зеленые глаза-озера вливаются в его карий взгляд, и они едины в главной идее. Им нужно окутать любовью и окружить защитой Галю, слабый и драгоценный огонь их союза.
Дверь мне открыла Галя. Она была очень бледной, с красными глазами, казалась потерянной и какой-то обмякшей. Но улыбнулась мне своей прелестной улыбкой. И не из вежливости, конечно. Это то самое – доверчивый отклик на любое внимание.
Катя обожгла меня страстным и горячим зеленым лучом взгляда и просто прерывисто вздохнула, как все дети после большого напряжения. Она не избалованная неженка, так и не стала такой, несмотря на все старания Гали. Катя – готовый к трудностям человек, но для любого преодоления ей необходима мягкая поддержка Игоря.
– Ладно, – кивнула я ей в знак того, что мы во всем разберемся. – Пошли на кухню, включи чайник. Котлеты теплые, кофе я заварю сама, даже с растворимым нужна рука мастера. И я проголодалась, пока шла к вам.
Мы с Катей занялись обедом, а Галя передвигалась по кухне суетливо и безрезультатно, просто пыталась искать себе применение. Я смотрела на ее коренастую, полноватую фигуру, на простенькое лицо. Отдельные черты таких лиц практически не запоминаются, ничего броского и яркого, только общее впечатление, если оно вообще способно возникнуть. В Галином случае впечатление было неотразимым. Под обычной, не слишком ухоженной кожей, в глазах стандартного голубого цвета светилась сама суть женщины – любовь. Не случайно Игорь, когда находится рядом с ней, постоянно старается к ней прикоснуться. Он это делает, даже когда они просто идут вместе по улице. Обнимает за плечи, держит за руку, поправляет белокурый завиток над ее лбом. Я не раз слышала, как идиотки пытались шутить на эту тему, а у самих зубы стучали от злобной зависти. Еще бы: Игорь – не то что красавец, он непреодолимо привлекателен в любой своей черте, движении, реакции. Он намного лучше признанного красавца, который просто соответствует банальным критериям. Игорь не похож ни на кого.
Я очень хорошо понимаю тех, у кого челюсти сводит при виде этой пары. Я и сама из категории людей, от которых любовь и преданность шарахаются, как от чумы. И это независимо от немалого количества бурных романов и одного нелепо-страстного замужества, спалившего моего избранника, как засохший тополь. Я понимаю условных подруг по несчастью и смеюсь над ними. Что толку усугублять завистью собственную участь, если причина у каждого в зеркале. И у всех она своя. Никогда не заблуждалась по поводу баланса любви в моей судьбе. Там минус, потому что в роли чумы, отпугивающей любовь, выступаю я сама. Нет, влюбиться я, конечно, способна. Забыть на час-день-месяц о себе – это легко. Но я всегда вижу момент, когда из моих объятий выйдет за дверь выжатая, использованная и более неинтересная личность. И эта дверь больше никогда для нее не откроется. Я восхищаюсь Галиной любовью светло и бескорыстно. Нужно уметь ценить то, что тебе не дано. Да и мужчины типа Игоря, наверное, обходят меня за версту, они умеют идти на самый верный свет.
Мы устроились с Галей в комнате на диване. Катя ушла в свой выделенный угол у противоположной стены. Всегда изумляюсь этому шедевру Игоря. Там была какая-то чудо-комнатка с красивой раздвижной дверью из витражного стекла, прозрачными перегородками – стенами, занавешенными легкими шторами. Внутри диван, стол с компьютером. На стене телевизор, полка с книгами. И вроде бы основная комната не стала меньше.
На этот раз Катя не задернула свои шторы и не закрыла дверь. Тактично и уверенно дала понять нам обеим, что мы можем говорить вдвоем, как две взрослые женщины, а она как дочь обязана знать главное.
Неприятность была банальной. И в каждом конкретном случае она может иметь свое объяснение – от очень простого и легкого до фатального. Игорь накануне во второй половине дня поехал на строительный рынок за материалами для хронического ремонта и усовершенствования их маленькой дачи в Голицыне. Галя до позднего вечера не особенно беспокоилась: она знала, как подолгу и придирчиво он все выбирает. Потом повез на дачу, по пути домой позвонит. Но Игорь не звонил. А когда она сама стала его набирать, телефон оказался вне сети. И такое бывает за городом, и разрядиться телефон мог, а у них на даче не всегда есть электричество. Но Игорь не приехал и не позвонил до утра. На рассвете Галя отправилась на метро и электричке на дачу. Игоря там не оказалось, но на террасе лежали новые материалы со строительного рынка. Она вернулась домой и начала обзвон по контактам. Малочисленные друзья и знакомые, которым Галя звонила, его не видели. В деревне к осени практически никого уже не было. Около полудня Галя решилась позвонить в полицию. Над ней, конечно, посмеялись:
– Женщина, вы себе представляете, что бы с нами было, если бы мы мчались разыскивать каждого мужа, который не пришел ночевать? Скажу вам по секрету, как мужчина: не поднимайте шум. Он вам спасибо не скажет, когда приедет.
Иногда истина глаголет не только устами младенцев, но и полиции. Но не в нашем случае. С Игорем ничего такого не могло произойти – ни дружеской попойки, когда времени не наблюдают, ни искушения провести ночь с другой женщиной. ДТП? Я произнесла вслух:
– О ДТП вы узнали бы первыми. Они сразу звонят родственникам. Что может еще быть?
– Ты знаешь, – прошептала Галя. – Вдруг стало плохо, он куда-то заехал и…
– Сразу отметаю, – резко сказала я. – Рак так не работает. Не сбивает на лету человека со стойкой ремиссией или полным выздоровлением. А сердце у Игоря здоровое.
Так мы коснулись второй части той беды, которая после выздоровления Галины вновь начала маниакальный штурм крошечной крепости из трех сердец. Я тогда заметила это раньше Гали. Игорь немного похудел, и у него появилось глухое покашливание. Я это уже слышала и видела такой же взгляд, временами затравленный и уклончивый, как будто человек боится даже себе что-то озвучить. Галя заваривала Игорю травы от простуды. А я задала ему прямой вопрос, когда мы остались одни. Он ответил просто:
– Рак горла. Третья стадия. Окончательно подтвердилось вчера. Думаю, как девочкам сказать.
– Так же прямо и просто, как мне, – ответила я.
И уже на следующий день Игорь, Катя и я, единственный зритель трагедии, увидели невероятное превращение слабой, беспомощной женщины, окутанной заботой мужа, в бесстрашную, стойкую и беспощадную к врагу воительницу. Галя боролась за Игоря с такой исступленной нежностью, с такой отчаянной решимостью, что ей не мог отказать ни один самый востребованный специалист. Наступил день, когда им объявили о его полной ремиссии. Я даже не слышала, не читала ни о чем подобном. Два человека, которые выбрали друг друга в пятом классе школы, к сорока пяти годам спасли крошечную жизнь осиротевшего младенца, сделали его счастливым человеком, – они пролетели над двумя смертями. С таким заболеванием трудно что-то предугадать, но Игорь и Галя уже год выглядят и чувствуют себя совершенно здоровыми.
– О чем ты думаешь? – спросила у меня Галя.
– Составляю план, – задумчиво произнесла я.
В это время в дверь позвонили. Галя бросилась в прихожую. Катя вышла из своего аквариума и подошла к порогу на мягких лапках, как умная кошка. Я приблизилась к ней, готовая к возгласу облегчения, но раньше, чем увидела, кого впустила в прихожую Галя, услышала вздох досады Кати: «Ох, опять она».
А Галя отступила к стене, чтобы впустить крупную загорелую даму со стильной, вызывающе короткой стрижкой «ежик» на темных, местами высветленных волосах. Она была в бермудах и черной майке, открывающей полные руки и грудь до сосков. У меня нюх гончей, и я сразу узнала эти селективные духи для особо активных и оригинальных натур. Забыла название, но они бьют в нос призывом: посмотрите, вот она я, и попробуйте устоять.
Сейчас для Гали вряд ли существуют желанные гости, кроме потенциальных помощников. Но по тому, как Галя держала опущенными скованные руки, не приглашая даму пройти в комнату или кухню, было понятно, что это тот редкий случай, когда Галя решительно не хочет ни прикоснуться к человеку, приветствуя, ни пропустить в квартиру.
Зато дама демонстрировала такое знойное расположение, такую пылкую и в то же время снисходительную заботу, как будто представляла хор всех милосердных и благотворительных обществ.
– Дорогая, – говорила она низким голосом с барственными интонациями, – я так опаздываю по разным делам, но не могла не зайти и не узнать, как вы тут. Неужели Игорь до сих пор не явился?! Я места себе не нахожу.
– Его нет, Марго, – напряженным голосом ответила Галя. – А ты откуда знаешь?
– Соседка утром сказала. Эта подслеповатая, с облезлой собачкой. Я сама вернулась утром, мы с Нателлой были за городом в гостях у друзей. Он заместитель министра торговли и промышленности, между прочим. Знаешь, как бывает: шикарный ужин, вино, потом завтрак еще роскошнее. Короче, еду в тренажерный зал и в бассейн. Но чаю с тобой выпила бы, расскажи мне, что ты думаешь.
– У меня нет чая, Марго, – сухо произнесла Галя. – И мне просто нечего тебе рассказать.
– Понимаю, – пророкотала Марго. – Вижу, какое тяжелое у тебя настроение. Так и думала. И вот что я тебе скажу, дорогая. Это мужчины. Одно слово – и все понятно.
– Добрый день, – шагнула я в прихожую. – Я тебя жду, Галя. Мы недоговорили по поводу премьеры моего сериала. А я пришла узнать твое мнение.
Марго бросила на меня недовольный взгляд, а вопрос задала Гале, тоном хозяйки, которая в чем-то уличила прислугу:
– Я тебе помешала, Галина? Ты тут что-то обсуждаешь, когда Игорь пропал?
– Именно, – произнесла я и встала между Галей и ее монументальной гостьей. – Поршу прощения, Марго, но это важно, и время у меня ограничено. Я Анастасия, кстати. Будем знакомы.
Меня часто выручает запас нелюбви к большей части человечества. Многие ловят мой посыл без лишних объяснений, несмотря на толщину кожного покрова. Марго сузила свои светло-карие маленькие глазки почти без ресниц, сделала шаг назад и лишь потом оскалила в улыбке хищный ряд зубов. Через секунду я уже закрывала за ее спиной дверь.
– Как хорошо, что она наконец ушла! – воскликнула Катя. – Терпеть ее не могу.
– Успокойся, деточка, – устало произнесла Галя. – Она просто такая беспардонная и бестактная. Но она тоже беспокоится. Я уверена. Марго любит Игоря.
– Я тебя умоляю, Галя, – произнесла Катя, комично копируя взрослых кумушек. – Марго любит только себя.
И я скромно отметила про себя, что это, скорее всего, уже мое влияние. Ребенок Гали и Игоря точно не будет идеалистом.
Марго оказалась соседкой со второго этажа, которая прочно прилипла к семейству Николаевых месяца три назад. Они с дочкой Нателлой приехали из Армении и купили четырехкомнатную квартиру. Когда Галя немного успокоилась и отвлеклась, она рассказала мне, что Марго вообще-то прилипла только к Игорю. Без конца ему звонит по любому поводу, призывает как помощника для устранения постоянно возникающих в ее квартире неполадок.
– Они состоятельные люди, – пожала плечами Галя. – Но… жадная она, что ли. Я даже недавно ей посоветовала вызвать мастера из ДЭЗа, они недорого берут. Катя ее не выносит, особенно за поучения и вульгарные выводы. Когда она начинает говорить гадости обо всех мужчинах, Кате кажется, что она пытается оскорбить Игоря.
– Ладно, – подвела я итог, – будем считать, что эта клоунесса нас развлекла. Вы даже порозовели обе. Я, пожалуй, начну осуществлять свой туманный план. Сразу скажу, у меня нет конкретных решений, просто хочу выпустить на свободу свою застоявшуюся интуицию. Галя, скажи мне точный адрес вашей дачи. День хороший, покатаюсь, полюбуюсь природой, загляну туда. Вдруг там меня осенит или я наткнусь на подсказку.
– Ой, Настена… – Галя даже задохнулась от потрясения и благодарности. Не потому, что это был понятный ход, а потому, что это конкретное действие – прорыв из нашего неподвижного ожидания. – Запиши адрес, а я тебе объясню, как проехать. И ключи возьми.
– Не надо ничего объяснять, у меня нормальный навигатор. Ключи у тебя не последние?
– Есть еще комплект.
– Хорошо. Будьте на связи, следите, чтобы телефоны не разрядились. Да, Галя, а в каком смысле Марго любит Игоря?
– В обычном, – Галя даже рассмеялась. – В каком все любят Игоря. Потому что он самый хороший.
– Понятно, – кивнула я. – С тобой все понятно.
Я вернулась к себе, заварила кофе, налила в термос. Сделала пару бутербродов, взяла сумку с документами и отравилась на загородную прогулку. Заодно пикник себе устрою где-то там, на этом пленэре, который мне без особого повода тысячу лет не нужен.
Нежное солнышко ранней осени скрашивало и унылое природы увяданье, и даже вид старых, неухоженных, слепых домов, брошенных для холодного выживания. Домик Гали и Игоря, конечно, выделялся, как симпатичная картинка на угрюмом и депрессивном фоне. Я оставила машину у калитки красивого деревянного и, конечно, чисто декоративного забора, вошла в прелестный дворик – несколько метров туда и сюда, подошла к террасе. Она была полностью застекленной, и я увидела три громоздкие упаковки строительных материалов, вдоль и поперек заклеенные широким скотчем. Немного странно, что Игорь не распаковал их. Я не раз видела, как он привозит домой такие свертки, сразу сдирает обертки и придирчиво все осматривает. Нет, это действительно странно – то, что он так все бросил и уехал, как будто очень торопился или что-то его отвлекло.
Я поднялась на крыльцо, открыла дверь, вошла в чистенький коридор, нашла выключатель. Свет в доме имелся. На кухне работал маленький холодильник. В нем были яйца в миске, две бутылки кефира и батон белого хлеба. Я позвонила Гале:
– Привет, я тут. Как у вас мило. Скажи, а что вы оставляли в холодильнике, когда были здесь в последний раз?
