Пальцы Кан Инхо, нервно поглаживавшие руль, внезапно обессилели.
– Предполагают рак, но, чтобы поставить точный диагноз, надо произвести дополнительные исследования, поэтому пришлось закрыть лавку в Муджине… С этими заботами я совсем забегалась. У Ёнду ведь все хорошо?
– Да, с ней все в порядке. А у вас и вправду сейчас забот хватает.
– Простите, что оставила на вас дочь, а сама ничем не могу помочь. Ёнду в восемь лет оглохла, денег на лечение не было, на нас тогда столько всего навалилось, а государство и интернат оказали неоценимую помощь. Без единой воны взяли под свою опеку наших детей, еще и учат их! Нам только и остается, что благодарить безмерно. В позапрошлом году, когда муж был на ногах, двух поросят купил и угостил всех учителей, а нынче обстоятельства не позволяют, вы уж простите, пожалуйста…
Слушая ее, он смотрел сквозь стекло на погрузившийся во мрак школьный двор. Ветер усилился, раскачивал ветви камелии у центрального входа. Зато хоть туман разогнал: воздух был чистым и прозрачным, в черном небе, как мурашки на коже, рассыпались звезды.
Когда-то ему нравились строки древнего стихотворения: «Рядом с человеком всегда найдется лесистая гора», что в метафоричном смысле означало: «Ты можешь выжить в любых условиях». А были у него в приятелях любители выпить, что шатались в окрестностях университета в поисках пивнушек и в шутку переиначивали эти поэтические строки на свой манер, заменяя «лесистую гору» на «рисовую водку». Молодому Кан Инхо мир казался гораздо несчастнее и несправедливее, хотя напрямую все эти несчастья и несправедливости его самого не касались. Жестокость мира была чем-то абстрактным, словно картина в раме, и об этом можно было подискутировать точно так же, как и об изречениях классиков. Он словно стоял на берегу реки, возмущенно вздыхал и с негодованием сплевывал в воду, так как противоположный берег находился слишком далеко. Ведь тогда на кону не стояла его плошка с рисом. Однако здесь, в Муджине, всего лишь на третий день пребывания ему пришли на ум эти строки: ты можешь выжить в любых условиях. Кто знает, не придется ли ему скоро заменить «лесистую гору» на «несчастья», что по жизни неотступно преследуют человека. Или нет, даже так: «Среди людей всегда найдутся нелюди…»
– Знаете, Ёнду… она… она по вам скучает. Вот и попросила позвонить. Думаю, ничего особенного. Просто, видимо, подростковый возраст, повышенная восприимчивость ко всему. В этом возрасте все…
Он не закончил фразу. Ему вспомнилось, как она шла, глядя перед собой, не смея поднять глаза, из которых катились крупные, с горошину, слезы. Этого ранимого ребенка – ребенка, который не может слышать… Этого подростка схватили, скрутили, подвергли пытке… На ум пришла другая мысль. Вот идешь ты себе, никого не трогаешь, и вдруг – бац! – ни за что ни про что тебе надавали пощечин, а потом популярно объяснили, за какие такие провинности; и не соображая, в чем дело, ты униженно просишь прощения, а вернувшись домой, после долгих размышлений вдруг понимаешь, что все это какая-то дикая нелепица…
Иномарка позади него подала назад. Тоже синяя, как у зама, но модель другая. В зеркале заднего вида Кан Инхо проследил за машиной: за рулем сидел директор интерната, а на пассажирском сиденье пристроилась Юн Чаэ. Склонившись к водителю, она что-то усиленно ему втолковывала. Кан Инхо уловил в ее манерах жеманность, которой до того в ней не наблюдал. Он не спешил заводить мотор и сидел в темноте до тех пор, пока машина директора не скрылась из виду.
27
Утром следующего дня мама Ёнду неожиданно появилась в интернате еще до начала планерки. Ему позвонили с проходной ровно в тот момент, когда он подыскивал слова для ответа Ёнду: «К сожалению, твоя мама не сможет приехать…» Положив трубку, он призадумался. Посидел за столом, постукивая пальцами по столешнице, затем резко встал и заторопился к выходу. Интуиция подсказывала, что привести посетительницу сюда, в учительскую, не очень хорошая идея.
Какая-то женщина приближалась к зданию школы. Он рванул ей навстречу. Перед ним возник собирательный образ всех корейских женщин средних лет: невысокая, полноватая, с увядшим озабоченным лицом, свидетельствующим, что ей досталось немало пощечин от судьбы. Однако в ясных глазах под слегка тяжеловатыми веками и в волевом подбородке проглядывали милые черты Ёнду.
– Вы мама Ёнду? Я ее классный руководитель, меня зовут Кан Инхо, это я звонил вам вчера.
Погруженная в свои мысли, от неожиданности она вздрогнула и с удивлением взглянула на него:
– Ой! Учитель! Зачем же вы так себя утруждали?
– Но как же ваш муж? Как операция?
– Видите ли, уже и дату назначили, да по результатам последних анализов выяснилось, что показатели печени, или как там это называется, выше нормы, поэтому операцию все-таки решили отложить. Через месяц велели опять ложиться в больницу, вот я и приехала проведать Ёнду, а завтра или послезавтра еду в Сеул – забрать мужа из больницы. Знаете, в последнее время у меня и сны какие-то беспокойные… Ёнду, с ее-то недугом, никогда не причиняла мне лишнего беспокойства, но ведь она знала, что отцу предстоит операция, и все-таки попросила приехать… Наверняка случилось что-то серьезное, вот я и распереживалась… Учитель, она не приболела случайно? Я могу с ней увидеться хоть ненадолго?
Кан Инхо отвел ее за раскидистый, густой куст камелии. Здесь их не могли увидеть из окон учительской или кабинета директора. Убедившись в отсутствии лишних глаз, он заговорил приглушенным голосом:
– Советую попросить разрешения на встречу, и если нужно, то с ночевкой. Не упоминайте про мой звонок, просто скажите: по семейным обстоятельствам. Или же отговоритесь предстоящей операцией мужа. После этого спокойно расспросите дочь. Вы с ней как?..
– Я владею языком жестов. Освоила, когда узнала, что наша девочка навсегда останется глухой…
Она умолкла, словно ком застрял в горле. Самое первое и самое трудное испытание для родителей – признать, что твой ребенок не такой, как все. Неудивительно, что для мамы Ёнду это воспоминание было весьма болезненным.
– Я буквально несколько дней назад приступил к своим обязанностям, поэтому не совсем в курсе, но мне кажется, что с Ёнду что-то произошло.
– Что-то…
В усталых глазах полыхнул страх, лицо исказилось. Казалось, прибавь ко всем жизненным неурядицам еще одну, пусть даже невесомую, как лист бумаги, – это свалит ее в бездну отчаяния. И все же на этом измотанном лице пробивался светлый лучик безыскусной материнской любви. Поразительно, что, несмотря на все невзгоды, она нашла в себе силы выучить язык жестов. А ведь это совсем не просто – как выучить иностранный язык, – но как иначе общаться со своим ребенком? Не секрет, что подростки с нарушениями слуха часто оказываются оторваны от своих родных, не пожелавших или не сумевших овладеть их языком. И он поверил этой немолодой женщине, поверил материнской любви, что светлым лучиком озарила ее усталое лицо.
28
Впервые за долгое время выдался по-настоящему осенний денек. В небе за окном – ни облачка. Уже долгое время Муджин изо дня в день накрывал жуткий непроницаемый туман, но, видно, у погоды все-таки была совесть.
Рабочий день подходил к концу. Со Юджин занималась рассылкой электронной почты, когда в дверь постучали.
– Да, – ответила она, однако даже спустя несколько минут в комнату никто не вошел. Встав с места, Со Юджин направилась было к двери, и в тот же миг та распахнулась, пропуская невысокую полную женщину.
– Чем могу быть полезна?
Веки посетительницы припухли, а глаза покраснели, как у человека, долго и много проплакавшего.
– Это же муджинский право…
Женщина запнулась. Видимо, до сих пор ей не довелось столкнуться со столь сложным словосочетанием.
– Да, это центр по защите прав человека. Вы по какому вопросу?
Женщина в нерешительности склонила голову и закусила губу. Казалось, она вот-вот заплачет. Похоже, все очень серьезно.
– Мы сделаем все, что в наших силах. Проходите, пожалуйста!
Со Юджин проводила посетительницу в комнату доверия. После некоторых колебаний она все же села напротив и взглянула Юджин прямо в глаза:
– Слава богу, вы женщина. По дороге сюда я переживала, что здесь работают одни мужчины.
Скорее всего, визит был связан с вопросами пола. Стараясь выказать всем своим видом спокойствие и радушие, Со Юджин терпеливо ждала, когда посетительница продолжит. Та, кусая губы, не сводила с Юджин глаз.
– Я даже не знаю, как сказать об этом… и кому…
Со Юджин закрыла учетный журнал записей.
– Мы сделаем все необходимое, чтобы помочь вам, так что можете спокойно рассказать мне все.
На этих словах женщина разрыдалась, слезы лились не переставая. Со Юджин принесла коробку с салфетками и поставила перед ней. Посетительница с беспокойством окинула взглядом комнату и с трудом проговорила:
– Вы не могли бы закрыть дверь?
29
Со Юджин стояла у окна. Спускались сумерки, на улице один за другим загорались фонари.
– Погода – супер! Вот бы на море рвануть и под соджу селедочки навернуть. Администратор Со, ты чего это в темноте сидишь? – В комнату вошел отлучавшийся по делам коллега и включил свет.
Со Юджин обернулась с застывшим взглядом.
– Дома что стряслось? На тебе лица нет. Младшая, что ли, опять приболела?
Она смотрела на него и будто бы не видела, как человек, потерявший что-то важное: оцепеневшая, бледная, с блуждающим взглядом. Наконец она проговорила:
– Секретарь Чон, завтра утром в срочном порядке вызови по возможности всех сотрудников и консультантов. А сам прямо сейчас начинай собирать информацию про интернат «Чаэ». Сегодня у меня был посетитель… Кажется, там творится неладное. И связано это с сыновьями основателя заведения. По другую сторону – дети-инвалиды.
30
Уже ближе к ночи Кан Инхо заварил себе рамён и уселся перед телевизором, щелкая пультом по каналам. Со времен службы в армии он не задумывался, насколько хлопотен процесс приготовления еды. А теперь принялся размышлять о роли матери и вообще о значении женщины в этом мире. И испытал не просто благодарность, а скорее восхищение их невероятной способностью изо дня в день кормить всю семью завтраком, обедом и ужином. Он-то хотя бы обедать мог в столовой интерната.
Вдруг зазвонил сотовый. Это была Со Юджин. Что ни говори, в Муджине это единственный близкий ему человек: за неполную неделю, что он здесь, она пару раз подкидывала ему кимчхи и другие закуски к рису. С одной стороны, он безусловно был благодарен ей за это, но, если честно, ее опека несколько напрягала. В университетские годы она не отличалась особой болтливостью, теперь же, с его точки зрения как мужчины, говорила слишком много. Он решил, что, по всей видимости, это вообще особенность женщин: с возрастом в них просыпается словоохотливость. Поначалу, обнаружив ее многословность, он испытал жалость, думая, что всему виной долгое одиночество. Однако не стоило поддаваться столь безрадостному чувству – ни к чему хорошему это не приведет. Как бы там ни было, превратившаяся в болтушку Юджин отличалась жизнерадостностью, что было гораздо важнее. Однако в минуты усталости эта ее черта начинала раздражать, поэтому он помедлил, прежде чем взять трубку.
– Можешь говорить?
Ее голос был глух и сдавлен. Это совсем не походило на квохтанье старшей сестры-опекунши, когда она принималась допрашивать: «Ты поел? Кимчхи еще подбросить?»
– Прости за поздний звонок, тут случилось кое-что. Если не против, я зайду к тебе. Или ты выходи.
Он машинально оглянулся вокруг: разбросанные рубашки и носки, в раковине громоздится немытая посуда.
– Я выйду…
Он наскоро пристроил кастрюлю от рамёна в раковину и вышел из дома. Юджин ждала его перед подъездом, со скрещенными на груди руками.
– Давай сходим куда-нибудь перекусим, я еще не ужинала, – предложила она и быстро зашагала вперед.
Устроившись друг напротив друга в ресторанчике, где подавали картофельную похлебку на свиных ребрышках – камджатхан, она заказала соджу и одну за другой опрокинула подряд три рюмки, потом глубоко выдохнула и посмотрела на него.
– Что случилось?
Не успел он спросить, как она выпалила:
– Ёнду. Ким Ёнду.
Услышав это имя, он замер с палочками в руках, напрочь забыв про картофелину, которую собирался выловить из похлебки.
– Недавно к нам в центр приходила ее мама. Ей нелегко было рассказывать, так как речь про…
Моментально в голове пронеслась вся неделя его пребывания в Муджине. Он не знал, в чем дело, но догадался, что случилось что-то скверное. Он все же подцепил картошку, на автомате положил ее в рот и начал тщательно пережевывать.
– Несколько дней назад эта девочка подверглась сексуальным домогательствам. Со стороны самого директора.
Он вытаращился на Юджин. То, что она сказала, было выше его понимания.
– Он затащил ее в школьный туалет… и чуть не изнасиловал… Я думаю… – Она ненадолго умолкла – видимо, ей стало не по себе оттого, что перед ней – мужчина. Но потом договорила: – Думаю, у него не получилось. Так как девочка слишком мала.
На последних словах она прикусила губу.
31
Жизнь не раз больно била его по голове. Например, когда он узнал, что отец погиб в автокатастрофе. Или когда в армии на него без причины обрушились кулаки начальства – он безропотно их стерпел, парализованный шоком. Или когда он услышал весть о самоубийстве Мёнхи. Однако подобное может случиться с кем угодно, независимо от его воли, и ты вполне мог поделиться с другом, мол, «вот такие дела», а друг сказал бы: «Ну и ну», – и поддержал бы тебя, и можно было чокнуться рюмкой соджу. Но того, о чем только что сказала Со Юджин, не должно происходить на этой земле. Это был не просто удар. В затылке запульсировало, дрожь пробежала по всему телу, как от мощнейшего электрического разряда, – он потерял способность мыслить.
– …Что?
С задумчивым лицом Со Юджин помешивала камджатхан, но, увидев, какую реакцию произвели ее слова на него, неожиданно улыбнулась краешком губ.
– Не можешь поверить? Вот и я не могла. Однако показания девочки очень связные и детальные. Просто до ужаса…
Ее лицо вновь окаменело. В его памяти всплыл визит к директору. Горделивая осанка, пренебрежительный взгляд, облысевшая голова и тонкие губы на белом вытянутом лице создавали, если честно, впечатление холодности и жестокости. Но такое – как?! Ты директор, сын учредителя интерната, тебе шестьдесят лет, и ты смеешь домогаться несчастной глухонемой девочки, ученицы седьмого класса! Улицы кишат путанами, кругом полно кафе, увеселительных заведений, массажных салонов; а есть еще секс по телефону – бери и пользуйся. Вон она, улица, вся в ярких огнях, которые, правда, не способны скрыть душок тления; на ней пруд пруди свеженьких молоденьких женщин, желающих подзаработать своим телом, – похожих на мокрых блестящих рыбин, распластавшихся на прилавках. Инспектор Чан, помнится, заметил, что Муджин – самое подходящее место, чтобы есть, пить и веселиться. Уж если на то пошло, директор имеет достаточно финансовых возможностей, чтобы содержать даже несколько молоденьких любовниц и обеспечить себе секс любого качества и в любом количестве.
– Это так грязно и гнусно! Старик в директорском звании… в школе! Ребенка… Да еще в туалете! – возмущенно воскликнула Со Юджин.
Кан Инхо вспомнил вопли, раздававшиеся из-за закрытой двери женского туалета, и моментально увязал их со словами Со Юджин. Не исключено, что именно Ёнду кричала тогда в туалете, а когда он заколотил в дверь, директор зажал девочке рот. Если бы Ёнду могла услышать стук, если бы продолжила отчаянно сопротивляться… Возможно, когда он ушел, директор продолжил свое грязное дело. Стоило проявить тогда больше участия, позвать на помощь. В конце концов, он мог просто разломать эту чертову дверь!
Кан Инхо поспешно отвел взгляд. Сердце бешено заколотилось, готовое выпрыгнуть из груди. Сейчас его мучил стыд, как Со Юджин в день его приезда в Муджин, когда юная путана пристала к нему. Тогда он шутливо поддел ее, мол, ты не можешь отвечать за всю грязь этого мира. Равно и он не мог нести ответственность за личностные качества директора интерната, в котором волей случая оказался. И все же ему было стыдно и горько, ведь он, учитель, был там и мог предотвратить надругательство. И этот удушливый стыд помешал ему признаться Со Юджин, что в тот день он слышал те самые крики.
– Ёнду той ночью тайком сбежала из интерната – ей помог куратор общежития Сон Хасоп. Она обратилась в центр помощи жертвам сексуального насилия, в письменной форме изложила суть дела, попросила заявить в полицию. А после вернулась в интернат… Но ведь этот так называемый центр помощи должен был сразу же отправить ребенка в больницу, изолировать от насильника! – горячилась Со Юджин, заглядывая в лицо Кан Инхо. Но тот избегал ее глаз. – Вот это-то и есть самое ужасное и абсурдное – позволить ребенку вернуться в интернат. И мать туда же. Понятно, ей сейчас других хлопот хватает… Но все-таки как так можно?! В любом случае, раз об этом заявили в полицию, то, по идее, должно начаться расследование, однако, по нашим данным, уже утром следующего дня заявление было аннулировано. Дела о применении сексуального насилия по отношению к несовершеннолетним возбуждают автоматически, если пострадавший не достиг двенадцати лет. Если же жертва старше, она может отозвать заявление, и тогда иск аннулируется – и делу конец. Я думаю, ты догадываешься, почему заявление было отозвано: в интернате к Ёнду применили карательные меры. В результате она написала новое заявление, что дала ложные показания. А после этого попросила тебя связаться с ее матерью.
Со Юджин недвусмысленно дала понять, что знает о причастности Кан Инхо ко всей этой истории. До него дошло, что он уже успел стать важным действующим лицом в этом деле. И, возможно, ему придется выступить в качестве свидетеля. Свидетеля обвинения против директора.
Он подумал о жене и дочери. Из-за того, что жена устроилась на работу, как она выразилась, не связанную с панелью или чем-то преступным, уже несколько дней они толком не общались. В их последнем телефонном разговоре жена поделилась:
– Сэми? Она такая умничка, не нарадуюсь на нее! По утрам со своим желтеньким рюкзачком за плечами бодро топает в ясельки. Воспитательница рассказала, как однажды Сэми с улыбкой на губах попрощалась со мной, помахав ручкой «пока-пока», а после подошла к окну и тихонько заплакала, украдкой смахивая слезы. Многие детки ревом ревут – не хотят мам отпускать, а она, видно, решила, что у меня на глазах не надо этого делать. Вот я и не могу взять в толк, дорогой, радоваться или плакать оттого, что наша девочка уже поняла: в этом мире выживает сильнейший…
У Кан Инхо задергался глаз. Со Юджин тем временем продолжала:
– Загвоздка в том, что мы не знаем, каким образом прознали в интернате. Нужна твоя помощь, учитель Кан. От имени матери Ёнду мы снова заявили в полицию, однако прошло уже два дня, а воз и ныне там. Курирует все инспектор Чан, у нас с этим типом и раньше бывали трения. Требуется дальнейшее расследование, но нам доступа в «Чаэ» нет, а воспитанников можно вывести за пределы интерната только в сопровождении родителей. И свидания тоже только в их присутствии. Ты же в курсе, что мама Ёнду снова уехала в Сеул к мужу? А вдруг в эти минуты над Ёнду опять издеваются? Мы связаны по рукам и ногам и ничем не можем помочь. Тут еще выяснилось, что кураторша по имени Юн Чаэ, учинившая самосуд, приходится приемной дочерью учредителю интерната Ли и росла в его доме. Ее потому так и назвали – Чаэ… Больше тебе скажу: ходят слухи, что она любовница своего названого братца – директора интерната. Между прочим, это вполне могло послужить поводом к зверской расправе над девочкой. Оказывается, Юн Чаэ наезжала на Ёнду, мол, чего перед директором хвостом крутишь. Когда я все это услышала, своим ушам не поверила. Какое-то безумие, да и только…
Рассказывая, как было дело, Со Юджин наблюдала за Кан Инхо. Его лицо словно затуманивалось, бледнея на глазах. Он вспомнил всех тех, с кем его успела столкнуть судьба за время, проведенное в Муджине. Поведение Юн Чаэ стало отчасти понятным, разъяснился и тот ее взгляд – враждебный и одновременно затравленный. И, выходит, не зря ему почудился отвратительный грубый душок, исходящий от директора и зама. Так, теперь инспектор Чан. Вероятно, он уже был в курсе случившегося и в тот день не случайно оказался в школе, ведь требовалось замять всю эту историю. Но одного Кан Инхо пока не понимал: почему именно к его персоне инспектор проявил подозрительность и настороженность. Может, предчувствовал, что в будущем они еще столкнутся, и решил заранее обнажить клыки? Почуял, что именно эта сеульская птица станет главным камнем преткновения? Немудрено, такие люди обладают поистине звериным инстинктом. В тот день инспектор предостерег его, чтобы он не оценивал Муджин по сеульским меркам. У Кан Инхо холодок пробежал по спине, и он едва не выпалил: «Да нет же, нет!» Но слова Со Юджин, что, возможно, Ёнду по-прежнему в опасности, заглушили вопль протеста. В ушах снова зазвучали вопли из-за двери туалета, а перед глазами возникла картина расправы над Ёнду, когда руку девочки силком запихивали в стиральную машину.
Совершенно не подозревая, что творится сейчас в душе Кан Инхо, Со Юджин продолжила:
– Знаешь, чую я, дело там нечисто. Нынче из-за директора пострадала Ким Ёнду, в полиции есть ее заявление. Но в твоем классе, я слышала, учится девочка со множественной инвалидностью. Чин Юри, если не ошибаюсь. Так вот, есть данные, что она систематически подвергалась сексуальному насилию со стороны директора, зама и куратора по внешкольному воспитанию Пака Бохёна. Причем еще с начальной школы!
Если весть о надругательстве над Ёнду была подобна удару молнии, то последнее заявление повергло его в шок, словно земля разверзлась под ногами и вдобавок накрыло мощнейшим цунами. А ведь подспудно у него мелькали мысли, что миловидность Ёнду вполне может спровоцировать у какого-нибудь великовозрастного педофила синдром Лолиты. Нет, конечно, он не собирался оправдывать директора и его злодеяния. Тем не менее допускал вероятность того, что сыграл человеческий фактор и директор просто-напросто поддался человеческой слабости. То есть он хотел так думать. Но если подтвердится факт, что директор, зам и куратор общежития регулярно на протяжении многих лет насиловали умственно отсталого ребенка, дело примет совершенно иной оборот. Он впал в какое-то бессознательное состояние, и слова Со Юджин доносились до него как из тумана, то приближаясь, то отдаляясь.
– Волосы дыбом, скажи? У нас тоже не укладывается в голове, просто не верится. Однако Ёнду призналась матери и еще кое в чем. По ее словам, дети давно об этом знают. Они несколько раз жаловались учителям, но их жалобы игнорировались и замалчивались. Вот и мама Ёнду тоже, видимо, не могла поверить. Она до сих пор не в себе. Эту информацию мы проверим силами нашего центра, после чего предпримем дальнейшие меры – заявим в полицию и… Погоди, что с тобой?
Он не заметил, как выронил из рук палочки. И опомнился, лишь когда Юджин внезапно смолкла. В смущении поднял их и положил на стол. Чтобы как-то скрыть замешательство, он подцепил с тарелки листик шпината и начал его тщательно пережевывать. Потом вдруг ни с того ни с сего вставил в рот сигарету, с трудом прикурил и только тогда понял, что шпинат он так не проглотил. Только бы Со Юджин не заметила… К счастью, погруженная в свои мысли, она не шибко обращала внимание, что с ним происходит. На свиных костях в кастрюле с камджатханом застывал жир. И над этим белесым жиром повисло мутное неповоротливое молчание.
– Чин Юри – умственно отсталый ребенок, – наконец сказал Кан Инхо. – У нее развитие как у шестилетней. К тому же, стоит ей купить чипсов – и она на все согласна. Не перегнем ли мы палку, обвинив весь интернат лишь на основании слов этой девочки? Кроме того, ты ведь сама назвала это догадками на уровне инстинктов, но представь, что ничего не подтвердилось, а слухи-то распространятся. Как ты собираешься держать ответ? Более того, с позиций здравого смысла… то бишь если рассуждать здраво, разве такое возможно?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
