Крах и восход
Ли Бардуго
ГришиВерсГриши #3Миры Ли Бардуго. Grishaverse
Столица пала. Дарклинг правит Равкой. Ответственность за судьбу страны ложится на плечи сломленной заклинательницы Солнца, опального следопыта и жалких остатков некогда великой магической армии. Горечь поражения и тягостные мысли о безрадостном будущем подтачивают их силы, но Алина верит в лучшее – ее дух поддерживают поиски неуловимой жар-птицы и надежда, что принц-изгнанник жив.
Ли Бардуго
Крах и восход
Leigh Bardugo
RUIN AND RISING
Печатается с разрешения New Leaf и литературного агентства Andrew Nurnberg
Серия «Миры Ли Бардуго. Grishaverse»
Copyright © 2014 by Leigh Bardugo
© А. Харченко, перевод на русский язык
© ООО «Издательство АСТ», 2018
* * *
Моему отцу Харви.
Порой наши герои не доживают до конца.
Пролог
Гигантского червяка звали Изумруд, и ходили слухи, что именно он проделал туннели, раскинувшиеся под Равкой. Прожорливое чудовище съедало ил и щебень, закапываясь все ниже и ниже в поисках чего-то, что утолило бы голод, пока не оказалось слишком глубоко под землей, затерявшись во тьме.
Это просто легенда, но жители Белого собора все равно побаивались отходить слишком далеко от проходов, разветвляющихся вокруг главных пещер. В тусклых лабиринтах туннелей разносилось эхо странных звуков – стоны и бурчание; в зябких закоулках тишину нарушало тихое шуршание, которое могло ничего не значить, а могло быть шорохом длинного извивающегося тела, ползущего по ближайшему проходу в поисках добычи. В такие моменты было легко поверить, что Изумруд до сих пор обитает где-то, ожидая, когда ему бросят вызов герои, и мечтая о прекрасном ужине из какого-нибудь несчастного ребенка, который забредет к нему в пасть. Такие чудища не умирают; они затаиваются на время.
Мальчик рассказал девочке эту легенду и многие другие – все новые слухи, которые удалось собрать в те дни, когда ему еще дозволялось ее посещать. Он предпочитал сидеть рядом с ее кроватью, упрашивая что-нибудь съесть, слушая болезненные хрипы в ее легких и рассказывая предание о реке, укрощенной могущественным проливным и обученной просачиваться сквозь слои горных пород в поисках волшебной монеты. Мальчик шепотом поведал о проклятом бедняге Пелекине, который тысячу лет орудовал волшебной киркой, оставляя за собой пещеры и проходы – одинокое существо в поисках золота и драгоценностей, которые ему не суждено было тратить.
Но одним утром мальчик обнаружил, что путь к комнате девочки перекрыт вооруженными мужчинами. И когда мальчик отказался уходить, его оттащили от двери в цепях. Священник предостерег, что вера принесет ему успокоение, а покорность – позволит дышать.
Запертая в клетке, совсем одна, если не считать капающей воды и медленного биения собственного сердца, девочка знала, что легенды об Изумруде – правда. Ее слопали целиком, поглотили, и под алебастровыми сводами Белого собора осталась только святая.
* * *
Каждый день святая просыпалась под звуки воспевания собственного имени, и каждый день ее армия прирастала. Ряды пополнялись изголодавшимися и потерявшими надежду, ранеными солдатами и детьми, едва повзрослевшими, чтобы держать ружье в руках. Священник говорил верующим, что однажды она станет королевой, и они верили. Но ее побитые и загадочные придворные вызывали вопросы: смольноволосая шквальная с острым язычком, Сокрушенная, скрывающая безобразные шрамы под черной паломнической шалью, бледный ученый, ютящийся со своими книгами и странными инструментами. Все они были жалкими остатками Второй армии – неподходящая компания для святой.
Мало кто знал, что она сломлена. Чем бы ни была ее сила – благословением или проклятьем, она исчезла – ну или, по крайней мере, находилась вне доступа. Последователи держались от святой на расстоянии и не могли видеть, что ее глаза стали темными впадинами, что дышала она прерывистыми рывками, будто в испуге. Ходила она медленно, осторожно неся свои иссохшие хрупкие кости – болезненная девочка, на которую возлагались все надежды.
На поверхности правил новый король со своей призрачной армией, и он требовал возвращения заклинательницы Солнца. Он сыпал угрозами и сулил награды, но получил в ответ вызов от разбойника, которого люди окрестили Принцем Воздуха. Он ударил по северной границе, подорвав линии снабжения, и тем самым принудил Короля Теней возобновить торговые пути и путешествовать через Каньон наудачу, под защитой лишь огня инфернов, чтобы приструнить монстров. Некоторые поговаривали, что этим дерзким соперником был принц Ланцов. Другие считали, что это фьерданский мятежник, отказавшийся сражаться на стороне ведьм. Но все сходились в одном: он тоже могущественен.
Святая сотрясала прутья своей подземной клетки. Это – ее война, и она требовала свободы, чтобы бороться. Священник ей запретил.
Но он забыл, что, прежде чем стать гришей и святой, она была привидением Керамзина. Они с мальчиком копили тайны, как Пелекин копил сокровища. Они умели быть и ворами, и фантомами, умели скрывать силу так же искусно, как шалости. Как и учителя в поместье князя, священник думал, что знает, на что способна девочка.
Но он ошибался.
Он не слышал их тайного языка, не понимал решимости мальчика. Не заметил того момента, когда девочка перестала нести свою слабость как бремя и начала носить ее как обличье.
Глава 1
Я стояла на высеченном в камне балконе, раскинув руки, дрожа в своей жалкой мантии, и пыталась играть хороший спектакль. Мой кафтан был сшит из лоскутков наряда, в котором я сбежала из дворца, и пестрых штор, которые, как мне сказали, изъяли из закрывшегося театра где-то рядом с Салой. Отделку составляли бусины, снятые с люстры в тамошнем фойе. Вышивка на рукавах пообтрепалась. Давид и Женя сделали все возможное, но их ресурсы под землей ограниченны.
Издалека кафтан выглядел вполне сносно, мерцая золотом в свете, который будто бы исходил из моих ладоней, посылая яркие лучи на восторженные лица последователей далеко внизу. Вблизи же было видно, что нити распустились, а блеск – искусственный. Прямо как я. Потрепанная святая.
Голос Апрата громом пронесся по Белому собору, и толпа закачалась с закрытыми глазами и воздетыми руками, как маковое поле, где руки – словно бледные стебельки, потревоженные ветром, которого я не чувствовала. Я повторила хореографическую серию жестов, двигаясь медленно, чтобы Давид и любой инферн, помогавший ему этим утром, могли проследить за моими действиями со своего места в нише, скрытой прямо над балконом. Утренние молитвы приводили меня в ужас, но, по словам священника, эти напускные представления были необходимы.
«Это – твой дар людям, Санкта-Алина, – говорил он. – Это – надежда».
На самом деле это иллюзия, тусклый намек на свет, над которым я некогда властвовала. Золотые отблески – в действительности огонь инферна, отраженный от разбитой зеркальной тарелки, которую Давиду удалось смастерить из спасенных осколков. Она походила на те тарелки, которые мы использовали в неудачной попытке остановить орду Дарклинга во время битвы в Ос Альте. Нас застали врасплох, и ни моя сила, ни наша стратегия, ни изобретательность Давида и предприимчивость Николая не смогли предотвратить бойню. С тех пор мне не удавалось призвать даже лучик света. Но большинство из прихожан Апрата никогда не видели, на что способна их святая, так что пока этой уловки было достаточно.
Священник завершил проповедь. Это был наш сигнал к финалу. Инферн позволил свету ярко вспыхнуть вокруг меня. Луч лихорадочно подпрыгивал и дрожал, а затем наконец померк, когда я опустила руки. Что ж, зато теперь я знаю, кто сегодня на огненном дежурстве с Давидом. Кинула хмурый взгляд на пещеру. Хэршоу. Его постоянно заносило. Из битвы в Малом дворце выбралось три инферна, но одна умерла от ранений всего через пару дней. Один из двух оставшихся, Хэршоу, был самым могущественным и непредсказуемым.
Я спустилась с платформы, желая побыстрее избавиться от общества Апрата, как вдруг оступилась и подалась вперед. Священник схватил меня за руку и придержал.
– Осторожнее, Алина Старкова. Ты слишком беспечно относишься к своей безопасности.
– Спасибо, – кивнула я. Мне хотелось отстраниться от него, и от выворачивающего наизнанку смрада сырости и ладана, который тянулся за ним, куда бы он ни шел.
– Ты сегодня плохо себя чувствуешь?
– Нет, просто неуклюжая.
Мы оба знали, что это ложь. Я окрепла с тех пор, как пришла в Белый собор – мои кости срослись, еда оставалась в желудке, – но все равно оставалась хилой, тело изнывало от болей и постоянной усталости.
– Возможно, тебе не помешает день отдыха.
Я сжала челюсти. Очередной день взаперти в моей пещере. Подавила чувство раздражения и слабо улыбнулась. Я знала, что он хочет увидеть.
– Я замерзла. Немного отогреться в котельной было бы кстати.
Строго говоря, это правда. Кухня – единственное место в Белом соборе, где не так сыро. Сейчас уже должны были разжечь как минимум один из утренних очагов. Большая круглая пещера наполнится запахами свежевыпеченного хлеба и сладкой каши, которую повара готовили из сухого гороха и порошкового молока – запасов, поставляемых союзниками с поверхности и накопленных пилигримами.
Я вздрогнула для верности, но единственным ответом священника было уклончивое «гм-м».
Мое внимание привлекло движение на входе в пещеру: новоприбывшие паломники. Я невольно присмотрелась к ним со стратегической точки зрения. На некоторых была форма, говорившая, что они дезертировали из Первой армии. Все были юными и трудоспособными.
– А где ветераны? – поинтересовалась я. – И вдовы?
– Путь под землю нелегок, – ответил Апрат. – Многие слишком старые или слабые, чтобы его преодолеть. Они предпочитают оставаться в своих уютных домах.
Сомнительно. Паломники приходили и на костылях, и с клюками, невзирая на старость и немощность. Даже находясь при смерти, они желали кинуть прощальный взгляд на заклинательницу Солнца. Я осторожно обернулась через плечо и смогла заметить стражей священника, стоящих на страже в арке. Они были монахами-книжниками, как Апрат, и под землей только им дозволялось носить оружие. На поверхности они служили привратниками, разоблачали шпионов и неверующих, а также предоставляли убежище тем, кого считали достойными. В последнее время число пилигримов сократилось, а те, кто все же пополнял наши ряды, казались скорее крепкими, чем набожными. Апрат нуждался в потенциальных солдатах, а не только ртах, чтобы кормить.
– Я могла бы навестить немощных и стариков, – предложила я. Знала, что спорить бессмысленно, и все равно произнесла это. Ответ можно было предугадать наперед. – Святая должна выходить к своим людям, а не прятаться, как крыса, в лабиринте пещер.
Священник улыбнулся той доброжелательной, снисходительной улыбкой, которую обожали паломники и которая вызывала у меня желание закричать.
– В тяжелые времена большинство животных уходят под землю. Так они выживают, – сказал он. – Когда глупцы прекращают воевать, именно крысы правят на полях брани и в городах.
«И питаются мертвечиной», – подумала я, поежившись. Словно прочитав мои мысли, священник опустил руку мне на плечо. Его длинные бледные пальцы распластались на нем, как восковой паук. Если Апрат предполагал, что этот жест должен меня утешить, у него ничего не вышло.
– Терпение, Алина Старкова. Мы взойдем, когда придет время, не раньше.
Терпение. Таково было его предписание. Я подавила желание коснуться голого запястья, пустого места, предназначенного для костей жар-птицы. Я добыла чешую морского хлыста и рога оленя, но последний кусочек головоломки Морозова отсутствовал. Возможно, третий усилитель был бы уже у нас, если бы Апрат отправил своих людей на охоту или просто позволил нам вернуться на поверхность. Но у этого разрешения была своя цена.
– Мне холодно, – напомнила я, пряча глубже свое раздражение. – Хочу в котельную.
Он нахмурился.
– Мне не нравится, что ты общаешься с этой девушкой…
Стража позади нас яростно зашепталась, и до меня донеслось слово. Сокрушенная. Я отмахнулась от руки Апрата и шагнула в проход. Святые стражи вытянулись по стойке «смирно». Как и их братья, они были одеты в коричневое и носили на груди эмблему в виде золотых солнечных лучей, тот же символ значился на мантии Апрата. Мой символ. Но они никогда не смотрели на меня прямо и ни разу не заговаривали ни со мной, ни с другими беженцами-гришами. Вместо этого стражи молча стояли по углам комнат и следовали за мной по пятам, как бородатые вооруженные призраки.
– Я запретила так ее называть, – сказала я. Они продолжали смотреть прямо перед собой, словно я была невидимкой. – Ее зовут Женя Сафина, и если бы не она, я бы до сих пор оставалась пленницей Дарклинга.
Никакой реакции. Но я заметила, как они напряглись при упоминании ее имени. Взрослые мужики с ружьями боятся изуродованную шрамами девушку! Суеверные идиоты!
– Спокойно, Санкта-Алина, – примирительно сказал Апрат, беря меня под локоть, чтобы отвести по проходу в свою комнату для аудиенций.
Потолок из каменной породы с серебристыми прожилками был украшен резьбой в форме розы, а стены расписаны святыми с золотыми нимбами. Должно быть, это работа фабрикаторов – ни один обычный пигмент не выдержал бы холода и сырости Белого собора. Священник устроился на низком деревянном стульчике и предложил мне занять другой. Я попыталась скрыть свое облегчение, оседая на него. Силы покидали меня даже от долгого стояния.
Апрат присмотрелся ко мне, отмечая тусклую кожу, темные круги под глазами.
– Наверняка Женя способна на большее.
С моей битвы с Дарклингом прошло больше двух месяцев, но я никак не могла оправиться. Впавшие щеки образовали сердитую гримасу на моем лице, а белая копна волос так истончилась, что походила на паутину. В конце концов мне удалось уговорить Апрата позволить Жене видеться со мной на кухне в обмен на обещание, что она поработает над моей внешностью и придаст мне более презентабельный вид. Она единственный гриш, с которым я общалась за последние недели. Я наслаждалась каждым мгновением, каждой доходящей до меня ничтожной новостью.
– Она старается изо всех сил.
Священник вздохнул.
– Полагаю, нам всем нужно проявить терпение. Ты исцелишься со временем. При помощи веры. И молитв.
Меня охватила ярость. Он чертовски хорошо знал, что меня может исцелить только использование силы, но для этого нужно вернуться на поверхность.
– Если бы вы позволили мне рискнуть подняться наверх…
