Фру Торкильдсен направилась на кухню. Я уже наелся до отвала, поэтому следом не пошел, а вместо этого лежал и слушал, как она открывает холодильник, достает уже початую бутылку, наливает себе бокальчик, ставит бутылку обратно в холодильник, берет бокал и возвращается в гостиную. А вернувшись, она огорошила меня короткой, ничего не значащей фразой:
– Антарктическая экспедиция Амундсена!
Произнесла она это с какой-то непонятной решимостью, вроде как с восклицательным знаком, но спокойно и уверенно. И после сразу умолкла, точно вот эти три слова мне все прояснили.
– Что такое антарктическая экспедиция Амундсена? – спросил я.
– В моем детстве все знали эту историю. О норвежцах, которые первыми достигли Южного полюса, потому что ехали они на собаках. И они опередили англичан, хотя те не сомневались, что доберутся первыми, ведь они были сильнее и у них имелись тракторы. Вот такая собачья история. Ха-ха!
– А почему до этого… канифолиса надо было непременно добраться первыми?
– До полюса, Шлёпик. А не канифолиса. Руаль Амундсен и его спутники сели в сани, запряженные собаками, и отправились на Южный полюс… Это такой… Ну, в общем, Южный полюс. Как же объяснить-то? Южный полюс расположен в самом низу земного шара. Он находится на огромном континенте, который целиком покрыт льдом.
– Это на юге лед?
Да у фру Торкильдсен, похоже, разум помутился.
– Понимаешь, если уехать очень-очень далеко на юг, то там постепенно будет все холоднее и холоднее. С другой стороны земного шара так же холодно, как тут.
– Какая разница, какая разница, как ни крутись – повсюду задница.
– Можно и так сказать, – согласилась фру Торкильдсен.
– А зачем он?
– Южный полюс? Да особо незачем. Просто есть себе, и все. Его еще называют последним местом на земле. В былые времена людям важно было туда добраться. Причем каждый хотел оказаться там первым. И удалось это Руалю Амундсену и его собакам. Но лично мне кажется, что Южный полюс – это просто белое пятно в белых льдах.
– И какие у него были собаки?
– Не знаю. Ездовые собаки.
Я предпочел не сообщать фру Торкильдсен, что уж до этого-то я и сам додумался.
– Может, это были гренландские собаки?
Сам того не желая, я втянулся в эту вообще-то не особо занимательную историю о Руале Амундсене и его собаках, которые первыми добрались в какую-то глухомань. Потому что гренландские собаки – это настоящие собаки, тут уж не придерешься.
Назвать гренландскую собаку крутой все равно что назвать кошку глупой. То есть сильно преуменьшить ее качества. Нету на этом земном шарике, облепленном с двух сторон снегом, других собак, настолько же похожих на старого доброго волка. И не уверен я, что родился тот волк, который сравнится с гренландской собакой в ее среде обитания. А среда обитания у нее практически где угодно, главное, чтобы там были снег и лед. С другой стороны, среда обитания – понятие вполне себе конкретное. Стоит гренландской собаке покинуть Гренландию, и она перестает быть гренландской собакой. Это каждый знает. Или, по крайней мере, обязан знать.
– Они ели собак, – сказала фру Торкильдсен.
– Кто ел собак? И с какой стати они их ели? – Я постарался оградить фру Торкильдсен от всколыхнувшихся во мне ощущений и сохранить спокойствие, хотя от слов «ели собак» по хребту у меня, от головы до кончика хвоста, будто электрический разряд пустили.
– По-моему, я верно все запомнила, так оно и было, – продолжала фру Торкильдсен. – Кажется, им недоставало жизненно важных витаминов, и чтобы компенсировать их нехватку, одну или двух собак пришлось умертвить. Еды-то на Южном полюсе нет, только лед и снег.
– Сколько?
Одно из положительных качеств фру Торкильдсен – это способность не стесняясь признать:
– Не знаю.
Это она сказала смело, потому что потом добавила:
– Впрочем, это мы легко выясним.
Вообще-то собакам зря приписывают такое обостренное чувство вины или стыда. Это не только мое мнение – проводились научные эксперименты, в которых подопытным людям (шикарное выражение!) показывали фотографию собаки и говорили, что собака эта натворила что-то не то. Нет, овец не душила, скорее раздербанила мусорку или лужу напрудила посреди комнаты.
На самом же деле за собакой на снимке ничего такого не числилось. Просто кто-то взял и сфоткал собаку, и если та в этот момент о чем-то и думала, то едва ли о своих прегрешениях. Вероятнее всего, думала псина о том, что скоро ей дадут поесть. Однако же те, кому эти снимки показывали, непременно умудрялись разглядеть в собачьих глазах «вину» или «стыд».
Разумеется, собаки иногда выглядят пристыженными и ходят тише воды ниже травы. Поднимите лапу те, кому такое поведение незнакомо! Однако в большинстве случаев причина этого не этика и не мораль, а то, что собаки умнее, чем кажутся. Они замечают, что люди недовольны и сердятся. Назовем это, если угодно, эмпатией. И коль у Шарика хватит мозгов, он поймет, что человеческое недовольство и растерзанная в отсутствие хозяина подушка напрямую взаимосвязаны. Чтобы чувствовать стыд, собака должна четко представлять, что такое правильно и неправильно. А этого собака не представляет, пускай даже вас она и ввела в заблуждение. Если повезет и собака вам достанется по-настоящему умная, то, возможно, она научится различать «желательное» и «нежелательное».
Не стану утверждать, будто собаки психопаты. Скорее, социопаты, как и все остальные живые существа, даже самая распоследняя амеба: все мы рождены со стремлением поднять над головой трофей, кричащий, что обладатель его – властелин мира. Никто не спорит, что владеют этим трофеем люди, однако те, похоже, забыли, что трофей дается не раз и навсегда.
Какой бы славненькой и безобидной ни выглядела сидящая в сумочке и больше смахивающая на плюшевую собачка, ею тоже управляют инстинкты и стремление утвердиться во главе своей стаи. Собака не делает этого по одной-единственной причине: она критически оценивает собственные шансы захватить власть, но оценивает она их непрерывно. И конечно, есть еще и такие, кому подобные умозаключения не по зубам, – чихуахуа и прочая мелочь – они скалят эти самые зубы и злобно рычат на собак, которые в два счета могли бы их сожрать.
Согласен, забавная ситуация, но замените мелкую шавку доберманом – и довольно скоро он устремится в бой. Обычно так и происходит. Собаки смелеют и медленно, но верно захватывают власть сперва над детьми, потом над матерью, а дальше – если, конечно, гонору хватит – переключаются и на отца. Остановиться просто не в их силах. И вот в один прекрасный день, когда семья мирно ужинает, Шарик вдруг решает, что час настал. Он запрыгивает на стол, опускает голову и смотрит отцу семейства прямо в глаза. При этом он рычит так, что мать с детьми быстренько ретируются, а обстановка накаляется. Честно говоря, драться Шарику неохота. По его разумению, всем будет лучше, если власть перейдет к нему в лапы мирным путем. Ну да, естественно, мы же с тобой столько раз выгуливали друг дружку все эти годы, разве нет? Поэтому давай-ка поджимай свой невидимый хвост и пяться из-за стола – и никто не пострадает.
Отец пятится к двери. Он понимает, что шансов у него нет. Зато есть ружье.
«Волка ноги кормят», – гласит старая русская поговорка.
Это и к людям относится. Благодаря своей способности не спеша, мелкими шажками передвигаться вместе со стаей и таким образом даже доходить до противоположной стороны земного шара не особо шустрая обезьяна добралась до самой вершины экологической пирамиды. Собака и человек жили в движении, и вместе они способны были проникать туда, куда в одиночку ни один из них не забрался бы.
Не знаю, кто из них первым осознал пользу, которую принесет ему другой. Возможно, волки первыми подметили, что там, где обретаются люди, полно еды. А может, это до людей дошло, что когда поблизости волк, многих других врагов можно списать со счетов.
Вот так они и соседствовали друг с дружкой – человек и волк. Ходили по общей земле. Выслеживали общую добычу. И при этом видели один другого лишь мельком. А встречаясь, например, в лесу, они брали руки в лапы и стремглав уносились в разные стороны. Может статься, если бы они так и дальше жили, оно только к лучшему было бы.
Не исключено, что как-то раз какой-нибудь волк покинул стаю, где находился на нижней ступени иерархии, и решил, положив конец унижениям и обидам, попытать счастья в одиночку. Ох уж этот знаменитый одинокий волк! Но возможно, это человеческие детеныши наткнулись на волчат и упросили родителей забрать их. «Ну пожалуйста, давайте оставим их!»
Но чтобы стая волков встретила стаю людей и подружилась с ней – вот этого, точно знаю, не было.
Возможно, нас именно это и свело вместе? Осознание, что каждый из нас по отдельности прекрасен и беспомощен, зато вместе мы превращаемся в опасное существо? Человек сам по себе красив, а вот человечество в целом отвратительно. Или как? Думаю, что фру Торкильдсен именно так это все и представляет. На кухне висит маленькая доска, а на ней – некая мудрость, которую фру Торкильдсен часто читает вслух: Я люблю человека, но терпеть не могу людей.
Когда-то это считалось мудростью, а сейчас стало, похоже, девизом. Я и сам не лучше. Мы – я и фру Торкильдсен – стали на старости лет сторониться стаи.
Я.
Я и ты.
Неприятности.
В дверь позвонили. Фру Торкильдсен поставила на стол чашку с кофе и, прищурившись, посмотрела на настенные часы.
– Кого это, интересно знать, принесло?
Я, со своей стороны, поддержал ее и, не раздумывая долго над тем, кто бы это мог нанести нам визит, во всю глотку залаял. Фру Торкильдсен затянула пояс на халате и прошаркала следом за мной к двери. Пока она открывала дверь, я молчал – на тот случай, если на пороге окажется здоровенный пес. Однако опасался я зря. Вместо пса там топтался здоровенный мужик, на вид страшноватый, зато пахло от него изумительно. Мне захотелось подскочить к нему и цапнуть его за ногу, но фру Торкильдсен отпихнула меня.
Ароматный мужик держал в руках зеленую бутылку.
– Прекращайте кидать бутылки в мусорный контейнер, – сказал он, – а то в третий раз уже. Найдем еще бутылку – и мы мусор вообще вывозить не будем.
Фру Торкильдсен уставилась на бутылку, перевела взгляд на мужчину, а потом снова на бутылку.
– Это мне? – Она взяла бутылку из рук здоровяка.
Тот от неожиданности отступил.
– Надо же… У меня что, день рожденья сегодня? – изумилась фру Торкильдсен.
И Мусорщик тоже изумился. Но мяч был на его поле, хоть что-то сказать ему надо было, поэтому он проговорил:
– И собачьи мешки потуже завязывайте, – он посмотрел на меня, – а то воняют!
«Вот наглая тварь!» – возмутился я про себя. Заявляется к респектабельным пожилым дамам, унижает их и хамит! Будь Майор жив, здоровяк и сам тотчас в мусор улетел бы. Но Майора больше здесь нет. Сейчас здесь есть я. И верное решение должен выбрать я.
– Тащите скорее ружье! – скомандовал я фру Торкильдсен.
– Подождите секундочку, ладно? – попросила фру Торкильдсен самодовольного Мусорщика и, к моей радости не дожидаясь ответа, решительно направилась в Дом, по привычке прикрыв за собой дверь.
Ситуация сложилась щекотливая. Я, можно сказать, оказался в тесной клетке наедине с возмездием. Мысли в голове бешено заметались. Сколько же времени займет у фру Торкильдсен вытащить из-под кровати ружье? Есть ли у нее нужные патроны? Чем меня накормят на ужин? Чтобы выиграть время, я вполсилы гавкнул, а Мусорщик спокойно опустился на корточки и принялся со мной болтать.
– Хоро-оший мальчик! – сказал он, и не успел я еще разок в ответ гавкнуть, как хвост у меня пришел в движение – от этого мужика ведь и пахло сногсшибательно.
Мусорщик снял перчатки и стал чесать мне загривок. Да, собак он на своем веку явно перечесал немало. Не хуже Майора оказался. Я зажмурился и забыл обо всем на свете, вот только вскоре дверь позади меня хлопнула.
«Не стреляйте!» – уже собрался было завопить я, но увидел в руках у фру Торкильдсен не ружье, а чашку кофе и коричный рогалик.
– Поздравляю с днем рожденья! – радостно сказала она.
– Э-хм… У меня день рожденья не сегодня, – ответил Мусорщик и, к великому моему сожалению, прекратил меня чесать.
Фру Торкильдсен искренне рассмеялась:
– Знаю, дурачок. Но зато сегодня у нас с тобой годовщина свадьбы!
Весь день потом фру Торкильдсен ходила такая довольная, что назавтра прямо с утра позвонила нескольким кузинам и рассказала про эту свою выходку, – кстати, в итоге Мусорщик, взяв рогалик, осторожно ретировался, в полной уверенности, что у фру Торкильдсен крыша поехала.
– Как-то нехорошо получилось, разве нет? – спросил я, когда она, поведав в очередной раз о своей победе, положила трубку. – К тому же вы сами как-то говорили, что про болезнь врать нельзя, иначе и впрямь заболеешь.
– Врать? А где же тут вранье? Его ввели в заблуждение его же собственные предрассудки. Если бы я была молодая и вела себя вот так, он решил бы, что перед ним наркоманка. Будь я африканкой, он решил бы, что это потому, что я африканка. А я старая – и поэтому он решил, что у меня старческий маразм. Маразм, значит? Ну тогда держи и смотри не обляпайся!
– Эти слова я вам припомню.
– Если понадобится, я и сама попрошу тебя мне их припомнить. Расскажу тебе, Шлёпик, один секрет. Многие старики просто ведут себя как слабоумные, а на самом деле вполне нормальны.
– Допустим, но справедливости ради надо помнить, что многие старики ведут себя как нормальные, а на самом деле совсем без гармошки. Чистая одежда, расчесанные волосы – и не поймешь, что перед тобой ментальный инвалид. А вот запах разумности не подделаешь.
– Дело в том, Шлёпик, что старость, если правильно ее применить, открывает неограниченные возможности для обмана и хитрости. От старика никто не ждет обмана, и это заблуждение может быть на руку. Взять, к примеру, дядюшку Педера: он дожил почти до ста лет и в старости водил налоговую за нос так, что любо-дорого посмотреть. Однажды, когда к нему заявился налоговый инспектор, дядя Педер радушно пригласил его войти, усадил в гостиной и сварил для него кофе, после чего отправился спать. Проснулся – а инспектор, разумеется, уже ушел. Потом то же самое повторилось с другим чиновником, и закончилось все так же. Больше у дядюшки Педера проблем с налоговой не было.
День у фру Торкильдсен задался, и она утверждает, будто это благодаря мне. У меня лично день получился какой-то сумбурный, и я бы сказал, что виновата в этом фру Торкильдсен. Мнения у нас тут сильно разнятся, но расскажу, как все складывалось. С утра, насколько я помню, положение вещей можно было бы охарактеризовать как обычное. Яйца, молоко, хлебцы и кофе. И в газетных некрологах ни единого знакомого. Задним числом вынужден признать, что фру Торкильдсен напустила на себя чуток загадочности.
– Сделаем-ка бутерброды в дорогу, – сказала она, – потому что день будет долгий.
– По-моему, отличная идея, – сказал я.
Увлекшись мыслями о еде, я не удосужился спросить фру Торкильдсен, с чего это день у нас будет долгий. Мечты о лакомстве, которое готовит мне грядущий день, были ответом на все мои незаданные вопросы.
Поэтому когда мы – я и фру Торкильдсен – уселись в Туннельный поезд, я еще не сомневался в своем ближайшем будущем. К счастью, в Туннельном поезде не оказалось ни маленьких детей, ни собак и даже чужих ног было мало, поэтому я наслаждался поездкой. По крайней мере, пока фру Торкильдсен неожиданно не вскочила и не потянула меня к дверям. Поезд, судя по всему, притормозил, мы вышли и очутились в каком-то помещении. Однако едва я успел втянуть носом сложный и многогранный запах, как фру Торкильдсен как-то чересчур уверенно потащила меня наверх. Через секунду мы уже были на улице. Улица напоминала бурлящий котел – если смотреть с высоты человеческих коленей.
Фру Торкильдсен, не обращая внимания на толпу, шумные машины, отвратительные газы и какофонию звуков, способную привести в ужас любую собаку, целеустремленно вела нас вперед, пока мы не добрались туда, куда ей надо было. До ничем не примечательного клочка асфальта. Там фру Торкильдсен вдруг остановилась.
Почему она встала на таком месте, где стоять было в высшей степени неприятно, я не понял и на миг усомнился в том, что фру Торкильдсен и впрямь ведает, что творит, но тут она в очередной раз поразила меня своей способностью предсказывать будущее. Возможно, она почуяла, что я слегка разнервничался, потому что именно тогда, когда мне стало совсем невмоготу, она наклонилась, погладила меня по голове и сказала:
– Сейчас на автобусе поедем, Шлёпик.
Она еще не договорила, как прямо перед нами притормозил красный автобус, и фру Торкильдсен, держа в одной руке сумку на колесиках, а в другой мой поводок, поднялась по ступенькам и уселась на самом заднем сиденье. Я даже и не думал залезать на соседнее сиденье – во-первых, высоко, а во-вторых, наверняка и запрещено.
Автобус останавливался, выплевывал людей, ехал дальше, снова останавливался и выплевывал людей, и снова, пока мы с фру Торкильдсен не остались там единственными пассажирами. Наконец фру Торкильдсен объявила:
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=65020612&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
