Приняв мое молчание за исчерпывающий ответ, муж развернул машину и тронулся в сторону нашей виллы на побережье.
– Как встреча? – поинтересовался он.
– Клиза – самостоятельная особа.
Он молча кивнул, глядя на дорогу. Потом глянул на меня взглядом, значение которого мне было давно и очень хорошо известно.
– Ради бога, Роберт! – успокоила я его. – Ничего я ей не сказала. В чем ты меня подозреваешь?
6
До квартиры родителей на улице Гротгерра я добрался вспотевшим, усталым и вообще полностью выбившимся из сил. По-хорошему я даже не понимал до конца, что делаю. Возможно, просто включился какой-то биологический механизм, подсказывающий, что в кризисной ситуации я могу получить помощь родителей.
Я был уверен, что застану их дома. Правда, была середина недели, но оба еще несколько лет назад стали пенсионерами и большую часть времени проводили за перечитыванием всех когда-то уже прочитанных книг. Уговорить их на что-либо другое мне удавалось редко.
Открывшая двери мать даже не успела что-то сказать, как я обошел ее на пороге и ввалился внутрь квартиры, не обратив внимания на удивление, отразившееся на ее лице.
– Дамиан! – дрожащим голосом произнесла она. – Что случилось?
Тяжело дыша, я захлопнул за собой дверь и оперся на нее спиной. Откинул голову назад и закрыл глаза, подумав: «Хороший вопрос…»
Что случилось?
Убегая из квартиры Блица, я заметил в спальне окровавленный нож. Рану на теле друга обнаружил только одну – сразу под ребрами. Кровь, залившая почти всю кровать, указывала на то, что некоторое время Блицер еще жил, надеясь на помощь. Или схватился с нападавшим, борясь за свою жизнь…
Меня охватила дрожь. Это не могло быть случайностью, но о причине происшедшего у меня в данный момент не было никаких догадок.
На первый взгляд из квартиры не исчезло ничего ценного. К тому же у Блица никогда не было врагов. Он со всеми приятельствовал, ни с кем не ссорился, а женщины, с которыми он спал и которых очень скоро бросал, даже не знали, где находится его квартира.
Значит, его убил тот, кто стоял за исчезновением Евы…
– Что случилось? – повторила мать.
Я открыл глаза и посмотрел на нее. В этот момент из комнаты, морща лоб, вышел отец.
– Сын? – удивленно констатировал он своим низким, басовитым голосом.
Отец всегда обращался ко мне так – без имени. Первоначально это был его личный протест против выбранного матерью для меня имени – Дамиан, которое ему не нравилось. Потом это вошло у него в привычку.
Оба были доброжелательными и добропорядочными людьми. Я мог бы сказать о них так, даже если б это не они меня вырастили. Иногда мне казалось, что понятие чистого зла, хорошо знакомое многим другим людям, для них попросту абстракция.
Поэтому мне было трудно описать им весь ужас случившегося.
Целый час ушел на то, чтобы я наконец мог выдавить из себя хоть что-то. Мы молча пили чай в небольшом, с обоями в клетку, зале. Вернее, дождались, когда горячий напиток немного остынет, сделали по одному глотку и отставили чашки.
Сначала родители мне не поверили. Затем до них стало доходить. В итоге они восприняли случившееся намного быстрее, чем это сделали бы большинство других людей. Я понимал, почему они так отреагировали. Однажды мы уже столкнулись с трагедией – и после исчезновения Евы были готовы ко всему.
Она была для них как дочь. Мои старики особенно сблизились с ней после того, как ее родители погибли в дорожно-транспортном происшествии примерно за год до нападения у Млыновки. Ранее в их общении сохранялась дистанция – может, потому, что мать и отец не шибко общались с моими несостоявшимися тестем и тещей. Мы происходили, так сказать, из разных миров. Мои родители были родом из простых рабочих семей и никогда не стремились к большому достатку. Этим, по сути, все и объяснялось…
Судьба унесла мать и отца Евы именно тогда, когда она стала особенно близка моим родителям. Мне казалось, что происшедшее закалило нас всех, но, едва я пришел к такому выводу, оказалось, что в отношении одного из нас все совсем иначе…
Я почувствовал приступ тошноты.
– Ты такой бледный! – встревожилась мать.
Разве мог я ожидать от нее иной реакции? Она обеспокоенно смотрела на меня. Отец же уставился в стену пустым взглядом.
Несколько минут прошли в молчании.
– Матерь Божья! – всполошилась, сокрушенно покачав головой, мать и поспешно поднялась. – Подожди, приготовлю что-нибудь поесть… Ты ведь ничего не ел, правда?
– Да, но…
Она пошла на кухню, а я и отец обменялись короткими, но многозначащими взглядами. Мы оба отдавали себе отчет, в какой плачевной ситуации я оказался.
– Сообщил в полицию? – спросил он.
Я отрицательно покачал головой.
– Может, пойдешь с повинной? Лучше, чтобы они узнали о случившемся от тебя.
– Что это даст?
– Создаст лучшее впечатление…
– Впечатление однозначное, – ответил я. – Там повсюду отпечатки моих пальцев.
– Именно об этом я и говорю, сын. Ты должен как можно быстрее уведомить полицию, что не имеешь с произошедшим ничего общего.
Из-за травмы, являвшейся для нас тяжким грузом на протяжении многих лет, мы разговаривали холодно. Кроме того, я не мог придумать сценарий, который мог бы принести мне пользу.
– Чуда не будет, – произнес я, оседая в кресле. – Наверняка кто-то уже поднял тревогу. Может, даже уже снимают отпечатки пальцев… Сегодня же пробьют по базе и приедут за мной.
– Как знать…
Я бессильно перевел дыхание, закрыл глаза и откинул голову назад. Мелькнула мысль, что все это – лишь похмельные глюки.
– Видел тот нож, да?
– Ну да…
Я помнил все как в тумане, но был уверен, что это ненадолго. Все будет точно так же, как с воспоминаниями о произошедшем возле Млыновки. Поначалу мутные, частично неосознаваемые, как бы не несущие ощущения опасности; потом, через кошмары и возрождаемые в недрах памяти картины, они станут все более острыми – и в конце концов примут навязчивый характер.
– На нем нет отпечатков твоих пальцев, – сказал отец. – И этого достаточно.
– Они могут сказать: «Был в перчатках».
– А перчатки где-нибудь там были?
– Папа…
– Это базовые вопросы.
Я уныло покачал головой.
– Для тебя – да, но не для полиции. Они предположат, что перчатки я забрал с собой, а потом избавился от них.
Сказав это, я вдруг осознал, что мой побег из квартиры стал худшим из всего, что я мог сделать. Надо было остаться на месте и немедленно уведомить следственные органы, а потом, ничего не трогая, ждать.
С кухни донесся запах яичницы. Мама делала лучшую в мире яичницу, но сейчас даже сама мысль о еде вызывала у меня тошноту.
Наклонившись, я уткнулся лицом в ладони.
– Что, черт возьми, творится? Кому и почему понадобилось убивать Блицера? И к тому же таким образом, чтобы все указывало на…
Я осекся, ощущая наплыв горячей волны. Ладони мгновенно стали влажными, а тошнота усилилась. Я медленно опустил руки, глядя на отца ничего не выражающим взглядом.
– Что? – спросил он.
– Этот нож…
Отец поднял брови так, что морщинки на его лбу достигли седых волос.
– Бл…! – выругался я.
– О чем ты, сын?
– Я заметил этот нож вечером, – ответил я, нервно потирая переносицу. – Открывал им какое-то вино – хотел снять фольгу с пробки…
– Ты уверен, что это тот самый нож?
Я кивнул. На сто процентов уверен не был, но, по логике вещей, так оно и было. Убийца вошел в квартиру, увидел нож на столешнице и решил его использовать. Блиц не мог оказать серьезного сопротивления, будучи в таком же состоянии, как и я. Возможно, даже в худшем…
Я невольно представил, как мой друг очнулся от пьяного сна только для того, чтобы через мгновение умереть, – и по моему телу прокатилась дрожь.
На протяжении какого-то времени мы с отцом хранили молчание. Вышли из оцепенения лишь тогда, когда в комнату вошла с яичницей мать. Она подала нам тарелки – и сразу поняла, что завтрак ждет такая же судьба, как и почти нетронутый чай. Впрочем, должна же она была что-то сделать для нас, проявить заботу…
Мать уселась на диван сбоку от отца и, сочувственно посмотрев на меня, спросила:
– Что будем делать?
– Пока ничего, – ответил я, опасаясь, что отец начнет убеждать меня немедленно связаться с полицией, но тот помалкивал.
Однако уже через минуту я понял, что свои доводы он собирается привести мне иным способом.
Отец смерил меня взглядом, который был мне хорошо знаком.
– Это не имеет никакого смысла, – сказал я.
– Помолчи, сын.
– Не нужно. Вижу, ты все так же склоняешься к обращению в полицию?
– Я не настаиваю.
– Хорошо. – Я произнес это довольно спокойно, но эмоции начинали брать верх. – Потому что, как видишь, меня подставили! И кто-то за этим стоит, каким-то образом влияя на тех, кто носит мундиры.
Отец вздохнул, а мать потупила взгляд. Для них это была старая песня, начавшая звучать вскоре после исчезновения Евы. Я прошел тогда через все стадии депрессии, обвиняя каждого, на кого мог подумать. Со временем в моем сознании закрепилась версия, что следователи скрывают доказательства потому, что как-то замешаны в произошедшем. В какой-то момент я даже решил, что нападавшие были полицейскими, захотевшими отдохнуть и развлечься после службы… В конце концов я отказался от этой абсурдной версии, как и от многих других, – но теперь был вынужден снова обратить на нее внимание. Сейчас возможно всё.
– Нынче уже не времена Народной Польши, – нарушил молчание отец. – Теперь есть оборудование, технологии. Они могут установить, что случилось на самом деле.
Случилось то, что я жив, а Блиц – нет…
Повод мог быть только один. Убийце требовалось не только устранение моего друга, не только подача некоего сигнала, но и моя виновность. Но зачем? Не проще ли было убить и меня тоже?
Мне стало еще жарче от мысли, что я был настолько близок от смерти. Хватило бы минуты – и решения одного человека…
– Они увидят лишь доказательства, свидетельствующие против меня, – пробормотал я себе под нос. – Убийца позаботился об этом…
Никто не успел даже открыть рот, чтобы ответить мне, как вдруг раздался звонок, заставивший всех вздрогнуть. Через пару секунд до меня дошло, что звонит аппарат Блица. Видимо, впопыхах, бездумно я забрал его, чтобы иметь хоть какую-нибудь связь с миром.
Я достал смартфон из кармана и увидел одно непрочитанное сообщение. Автомат от «Рейманн инвестигейшн» прислал код доступа. Машинально отложив телефон на подлокотник кресла и наморщив лоб, я уставился в гаснущий дисплей. Затем поднялся и двинулся в сторону комнаты, бывшей когда-то моей, а теперь служившей отцу кабинетом.
Когда-то я купил родителям новый компьютер, поскольку они уверяли меня, что жаждут жить в ногу со временем и пользоваться всеми чудесными возможностями интернета. Поскольку старый комп был для этого не очень-то пригоден, родители согласились на приобретение нового.
В одном из шкафов хранился и старенький «Асус» – мой первый ноутбук, для которого сейчас самое подходящее место в музее. Выбирая из двух вариантов, лучше было бы, конечно, воспользоваться стационарным компом.
Я включил его, дождался появления загрузочного окна и ввел присланный Блицу код доступа. На дисплее, в небольшой табличке, высветились имена двух пользователей. Нас идентифицировали исключительно сочетания букв и цифр. Шифр, открывавший нам доступ во внешнюю сеть, должен был обеспечивать абсолютную безопасность, но я не знал – то ли это правда, то ли маркетинговый ход, с помощью которого сотрудники агентства хотели убедить Блица пользоваться именно их услугами. Они уверяли, что вся информация автоматически шифруется специальными армейскими устройствами. И что это делается еще до того, как данные будут отосланы с компьютера отправителя, а на сервер приходит уже закодированная версия, и ее невозможно открыть без кода, который я должен получить заранее эсэмэской. Дополнительной мерой безопасности являлось то, что полученные сообщения исчезали по истечении десяти секунд.
Я выжидающе смотрел на черный экран. Наконец появилась надпись:
(xc97it) Всё в порядке?
Я ответил сразу:
(w0p6z1) Нет. Не в порядке.
(xc97it) Я общаюсь с Вернером? Да?
(w0p6z1) Да. Кто это?
(xc97it) Йола.
Я наблюдал, как ряды букв появляются и почти сразу исчезают. Это имя мне ни о чем не говорило. По-хорошему, мне не было точно известно, действительно ли на другой стороне находится какая-то девушка.
