– Не можете заснуть? – отозвался Шлятсе.
– Не могу, – признался Рудницкий.
– Ну тогда можем поговорить. Что было на той визитной карточке? Отрава?
– Ну что вы! Ничего такого!
– Но почему Хоффман упал в обморок, словно нервная институтка?
Алхимик попытался рассмотреть лицо собеседника, но Шлятсе держался за границей света. И странно, в его голосе не было осуждения, только холодное любопытство.
– Можете сами проверить, – предложил Рудницкий, доставая визитку.
Шлятсе включил свою лампу и осторожно взял визитку. На его лбу выступил пот, но он отвел взгляд только через минуту.
– Прекрасно! И где были мои мозги! Я должен был сразу же понять, что вы не обычный алхимик. Ведь их в России хватает. О чем говорит этот термин? Что такое адепт? Сколько таких же, как вы?
Вопросы сыпались со скоростью пулеметной очереди, и было заметно, что Шлятсе действительно потрясен.
– Ответ за ответ, – ответил Рудницкий.
– Слушаю?
– Зачем эти меры безопасности, если я в милости у кайзера и царя?
Шлятсе сжал губы, его правая рука исчезла за кругом света, когда мужчина сунул ее под подушку. Алхимик мог поклясться, что агент держит там оружие. Этот нервный жест совершенно не соответствовал мнению, что сложилось у Рудницкого о немцах.
– Ну?
– Все не так просто. Помимо стран, участвующих в конфликте, есть еще много других, мелких игроков.
– Может, обойдемся без шахматных аналогий? – попросил Рудницкий.
– Ведь это так точно описывает ситуацию, – запротестовал Шлятсе. – Все думали, что война продлится в наихудшем варианте несколько месяцев, а прошло уже два года, и победа по-прежнему остается недосягаемой ни для одной из сторон. В этой ситуации активизировались разные группы, которые часто оставались на обочине политики и без какой-либо поддержки в обществе. Теперь у них есть аргумент, который умножит их сторонников: немедленное прекращение военных действий. И наконец, они обвиняют в существующей ситуации нынешние правительства и правителей. И эти обвинения находят все больший отклик…
– И не без причин, – заметил Рудницкий.
Немец на этот аргумент махнул рукой.
– Не притворяйтесь ребенком! – буркнул он. – Все дело исключительно во власти. Только, в отличие от нынешних политиков, они не будут заморачиваться принципами морали, права или хотя бы обычной порядочности. Можете мне поверить, это совершенно другой уровень.
– И что в связи с этим?
– Часть из них считают, что достаточно будет подождать, и растущее недовольство, вызванное неопределенностью на фронтах и ухудшением условий жизни, приведет к тому, что люди будут поддерживать тех, кто обещает окончание кровавой авантюры. А они, конечно же, пообещают все, чтобы дорваться до власти. К сожалению, у других есть мнение, что можно ускорить изменения.
– Кровавую авантюру? – повторил удивленно алхимик. – Я думал, что вы как представитель кайзера…
– …буду менее критичен к тому, что делается? – закончил с иронией Шлятсе. – Я не идиот, герр Рудницкий! И поверьте мне, никто не хочет такого массового истребления. Реальность переросла нас. Обе стороны, – заявил он.
– Ну хорошо, а что с этими «нетерпеливыми»?
– Еще пару лет назад у нас был шанс, но сейчас, со всей этой магией, алхимией и первичной материей…
– То есть вы боитесь нападения?
– Что-то в этом роде, – неохотно ответил немец. – И хватит об этом! Я не имею права давать вам такую информацию.
Рудницкий кивнул и сел удобней на кровати.
– Теперь моя очередь, – напомнил Шлятсе.
– Слушаю.
– Кто такой адепт?
– Это тот, кто узнал магический символ, соответствующий ему звук и может им воспользоваться, – пояснил алхимик.
– Такая информация находится в библиотеках?
– Да.
– Можно узнать несколько символов? То есть узнать и выжить?
– Я слышал про такие случаи, – неохотно признался Рудницкий.
– Сколько вы знаете символов?
– Я вам не скажу.
Шлятсе уставился на алхимика, и Рудницкий понял, что предыдущие вопросы были только прелюдией, возможно, тестом на правдивость. Тот вопрос, на который он хотел получить ответ, прозвучал только что.
– А те существа из анклава? С ними действительно можно договориться? Или контролировать их? Во время российской оккупации в Варшаве произошел такой инцидент…
– И да, и нет. Правда, существуют определенные магические процедуры, но их эффект напоминает попытку удержать тигра, когда на глазах рвется веревка.
– А гомункулусы? Действительно ли…
Алхимик прервал немца движением руки.
– Мне кажется, что мы уже квиты, – спокойно сказал он.
Шлятсе стиснул зубы, но через мгновение неохотно кивнул.
– Ладно, – сказал он. – Тем не менее вы же понимаете, что мы будем признательны за вашу помощь? Любым способом. Не только материальным. Также и обеспечением безопасности. Поскольку рано или поздно кому-то придет в голову идея воспользоваться вашими знаниями против вашей воли…
Рудницкий почувствовал, как по позвоночнику ползут мурашки, но сразу же после этого его охватил непреодолимый гнев, перехватывающий дыхание.
– Ничего нового, – процедил он, пытаясь взять себя в руки. – Еще во времена, когда Варшава была оккупирована россиянами, несколько человек хотели заставить меня и даже убить. Только знаете что, господин Шлятсе, или как вас там? Все, кто что-то такое пробовал, поняли, что это очень плохая идея. Но было поздно. Для большинства из них это оказалось последней ошибкой.
Рудницкий боялся, что его голос дрогнет, ведь он разговаривал с представителем кайзера, однако, напротив, в нем слышалась угроза, подкрепленная странным, подавляющим волю тоном. Таким, словно каждая произнесенная фраза несла в себе эхо познанных в библиотеке слов силы.
– Я… Перестаньте. Я понял. Прошу…
Алхимик от удивления заморгал. Шлятсе закрыл лицо трясущимися руками, его кожа стала белой, а на лбу и висках пульсировали синие вены. Нельзя так хорошо притворяться: немец действительно был на грани потери сознания.
– Извините, – буркнул Рудницкий. – Больше не буду. Давайте спать.
Немец послушно выполнил распоряжение, и алхимик погасил свет. Он тоже не очень хорошо себя чувствовал: сердце колотилось в груди, как после бега, шум в ушах почти заглушал грохот поезда. Он заснул сразу же, как только голова коснулась подушки.
* * *
Обмен произошел в Двинске, бывшем Динабурге. Шлятсе попрощался с Рудницким и с видимым облегчением передал его под опеку россиян. Не вызывало сомнений, что немец пришел в себя и вряд ли простит алхимику последний разговор. «Еще один враг, словно других мало было. Ты прирожденный дипломат, Олаф Арнольдович», – невесело подумал алхимик.
Его сопроводили к другому, на первый взгляд менее роскошному поезду. К счастью, почти сразу среди российских солдат он заметил знакомое лицо. Матушкин не изменился, только на погонах офицера появились звездочки подполковника, а усталость в глазах свидетельствовала, что последний год был нелегким.
Они поприветствовали друг друга сердечным рукопожатием, после чего Матушкин проводил его к удобному, хотя и без лишней роскоши, штабному вагону.
– Чем богаты, – пригласил он к накрытому столу.
– Как дела? – спросил алхимик, угощаясь ветчиной.
– Все здоровы, – заверил Матушкин. – Сашка был отозван с фронта и назначен в штаб генерала Алексеева. Неделю назад виделся с Батуриным, он уже полковник.
– А как Мария Павловна?
– Насколько мне известно, все в порядке, но, вы же понимаете, это не мой уровень. Я слышал, что княгиня блистает в Петербурге.
– Я вижу, шрам почти исчез.
– Да, благодаря вашим лекарствам, – с благодарностью ответил офицер.
Рудницкий отмахнулся от благодарности и не прокомментировал то, что Матушкин, вспоминая Самарина, использовал его имя, а не титул или звание. Совместная служба сближала людей, а быстрое продвижение Матушкина – год назад он был еще капитаном – свидетельствовало о том, что он не прозябал в пыли.
– Что с цесаревичем? Зачем меня вызвали?
– Я не знаю деталей, но с ним не очень. Лекарства, что вы оставили, не действуют, что удивительно, поскольку раньше они отлично ликвидировали все последствия гемофилии. Наследника трона постоянно мучают кровоизлияния в мышцы и суставы.
– Как часто?
– Раз-два в неделю.
Рудницкий прикусил губу. Такие приступы случались и раньше, но не с такой частотой, а он оставил цесаревича в добром здравии. На весь тысяча девятьсот пятнадцатый год. У Алексея только один раз было сильное кровотечение. Что-то должно было случиться, но что? И конечно же речь шла не о нерадивости, мальчик был не только любимцем семьи, но и наследником престола. Нестыковка.
– Увидите все на месте, – сказал Матушкин, словно отвечая на мысли алхимика. – Тут мы ничего не придумаем.
– А этот шарлатан, как его там? Распутин? Он же раньше сдерживал атаки у цесаревича?
– Это правда, однако несколько месяцев он может только облегчить его боль. Мальчик сильно мучается, – тихо добавил офицер.
– Но что случилось? – взорвался Рудницкий. – Почти год я получал информацию, что наследнику престола лучше. Царь просил меня прислать еще лекарств, хотя тех, что он получил раньше, хватило бы еще на несколько лет.
– Я без понятия. – Матушкин беспомощно развел руками. – Знаю, что приглашали врачей со всего мира, двое приехали даже из Америки. То есть Соединенных Штатов. И ничего. Ничего не смогли. Ни они, ни всякого рода юродивые. Возможно, вы – последняя надежда монархии, Олаф Арнольдович, – сказал он со смертельной серьезностью в голосе.
– Юродивые? Вы имеете в виду этих сумасшедших?
– Царская семья очень… религиозная. Такие люди и раньше гостили при дворе. К сожалению, так или иначе, молитвы не помогли.
Алхимик силой воли удержался от продолжения этой темы разговора. Матушкин точно бы плохо воспринял критику царя.
– А как ситуация при дворе?
– Без понятия, я не бываю там, слишком высокие пороги.
– Я спрашиваю о настроении всей этой аристократии. Чего мне ожидать? Вы же помните, как они восприняли мой последний визит?
– А, вы об этом…
– Да, ну так что? Я хотел бы знать, мне стоит ходить под стеночкой?
– Мне трудно что-либо вам гарантировать, тем более это не моя сфера, однако из того, что говорил Сашка, следует, что ваша ситуация не наихудшая. Даже самые ярые фанатики подождут результатов лечения, поскольку цесаревич – единственная гарантия целостности монархии. Конечно, они вас не полюбят, даже если вы добьетесь успеха, но воздержатся от враждебных действий. Либералы и часть умеренных будут на вашей стороне, поскольку вы еще раньше унизили Распутина. А это самый ненавистный человек при дворе. Если вы поможете наследнику престола, то станете для них кумиром и не устоите от выражения их благодарности.
– Вы имеете в виду финансовое вознаграждение?
– Ну нет! Скорее табуны молодых и не очень аристократок, которые лично захотят выразить благодарность за лечение цесаревича, – пояснил Матушкин с озорным блеском в глазах. – Я бы это воспринимал как дополнительную мотивацию. В конце концов, деньги – это еще не все…
Рудницкий закатил глаза, но не прокомментировал. Похоже, Матушкин не изменился: его варшавские похождения были легендой.
– Водки? – предложил офицер.
Алхимик ошарашенно заморгал, глядя на заиндевевший графин, который ниоткуда появился на столе.
– Не стоит разговаривать с царем на пьяную голову, – сказал он осторожно.
– До Петербурга пятьсот верст, – проинформировал Матушкин. – Будем там только завтра утром. Ну так что, Олаф Арнольдович? По одной?
Рудницкий махнул рукой в знак одобрения. «Мне нужно что-то от нервов», – подумал он.
* * *
Алхимик вышел в коридор и резко открыл окно. Моросило. Влажный воздух приятно охлаждал лоб, уменьшая боль в висках. К сожалению, решение выпить водки с вернувшимся с фронта офицером было большой ошибкой. К тому же после второго, а может, и третьего графина Рудницкий дал втянуть себя в вихрь тостов, и они пили за заслуженных исторических личностей России и Польши.
Он вернулся в купе и тяжело опустился возле своей сумки с медикаментами. Он не справится, нужно использовать что-то из его средств. Рудницкий задумался, глядя на злорадно поблескивающую ампулу. «Я не могу в таком состоянии обследовать цесаревича».
Дверь скрипнула, и на пороге появился Матушкин с полной кружкой.
– Выпей, – посоветовал он, ставя ее на стол.
