Инфер 3
Дем Михайлов
Инфериор #3
Мир, которого мы еще не знали. Постапокалиптичные огромные города, удивительные племена с самыми причудливыми и порой страшными обрядами, невероятные чудовища, что бродят по густым джунглям, безводным пустыням или же скрываются в мутной воде рек…
В этом цикле Оди, же безжалостный, смотрящий только вперед, продолжит свой путь, пытаясь докопаться до сути происходящего вокруг безумия. Пытаясь отыскать того, кто ответственен за происходящее.
Дем Михайлов
Инфер 3
Когда она вошла, я встретил ее также ласково, как и ее бывший третий муж, ныне покойный – двумя выстрелами в живот. Замерев на месте, схватившись за живот, она медленно подняла лицо и уставилась на меня – сидящего в ее любимом старинном кресле с высокой изогнутой спинкой и широкими мягким подлокотниками. Боли на ее красивом лице не было – пробитая второй пулей личная носимая аптечка сработала отлично, успев впрыснуть немалую дозу лекарств еще до того, как она успела почувствовать обжигающую боль. А судя по прерывистому писку, аптечка еще кое-как функционировала. Значит, продолжала подавать лекарства в организм. А заодно наверняка подняла тревогу.
Меня не волновало ни первое, ни второе. Пули были особыми, лечи не лечи – ей не жить. Спасут разве что в госпитале, если решительная бригада врачей оперативно удалит половину внутренних органов, заменив их временными имплантами. А охрана… охрана не придет.
– Нет, – покачал я головой и озвучил то, что знал я, но на что все еще надеялась она. – Охрана не придет. Жить тебе еще минут пятнадцать. Без аптечки пять. Но так и так через пару минут ты свалишься в кому, откуда уже не выйдешь.
Умный взгляд женщины, что выглядела подтянутой спортивной современной бабушкой лет на шестьдесят, а на самом деле готовилась распечатать тринадцатый десяток, чуть вздрогнул, чуть поплыл. Она оценивала мои слова… чутье и опыт подсказали ей – я не лгу. Это конец.
Сделав осторожный шаг, она медленно, по-прежнему не отпуская рук от пробитого живота и пострадавшей аптечки, опустилась во второе кресло, что стояло в паре метров от меня. Секунд двадцать мы мерились взглядами, а затем она, поняв, что я просто наблюдаю и жду, спросила сама, начав с самого неправильного вопроса.
– Кто платит тебе?
Все же я переоценил ее интуицию.
Я промолчал, но качнул головой, давая ответ и заодно давая шанс задать правильный вопрос. Она снова не поняла и повторила, заодно попытавшись начать торговлю:
– Кто заказал меня? Я заплачу в десять раз больше. Заплачу прямо сейчас – за антидот от той заразы, что ты вбил пулями в мое тело.
Вот в чем дело… она решила, что раз я сразу не прострелил ей голову, то только потому, что жду от нее выгодных деловых предложений. Она еще не верит, что это на самом деле конец. Придется ее разочаровать:
– Это не заказ, – мирно улыбнулся я, глядя на старый револьвер в моей руке. Старый, но в идеальном состоянии. Оружию давно уже исполнилось два века, а мне оно досталось по наследству от одного старого черного засранца, что обитал под навесом на крыше не менее старого небоскреба, на добрую треть ушедшего в океан. – Это личное. От меня – тебе.
Вот теперь она поняла. В ее лице что-то неуловимо изменилось. Откинувшись на спинку кресла, она убрала руки с покрасневшего живота, мокрый от крови шелк облепил ее плоский живот, все еще полные бедра и едва заметный прямоугольник ультрасовременной аптечки.
Понимая, что ее время уходит, и одновременно понимая, что я не солгал и торговли не будет, но явно все еще надеясь на охрану, что почему-то не спешила спасать ее драгоценную жизнь, она, убрав руки на подлокотники, задала, пожалуй, самый главный вопрос. И на этот раз она не ошиблась:
– За что?
– Львиная лапа, – едва заметно улыбнулся я. – Так называется один ныне вымерший вроде бы цветок…
– Цветок, что рос в высоких горах… Эдельвейс…
– В высоких горах и среди океанских волн, если верить легендам морских племен, – добавил я, и во мне снова всколыхнулся отголосок застарелой и почти уже умершей ненависти. – Не прикидывайтесь. Вы не можете не помнить старую жилую башню, что в дни своего расцвета была окрашена в белоснежный цвет.
– Благородно-белый… – едва слышно произнесла она, и в ее глазах зажглось понимание.
А следом появилась обреченность. Она поняла – не сторговаться. Особенно с тем, кто забрался так далеко и высоко только ради лишь старой полузабытой истории…
– Да, – согласился я. – Все верно. Благородно-белый в переводе с немецкого. Эдельвейс. Поэтому чаще всего тот старый небоскреб называли Белой Башней. Но в поздние времена башня уже не была белой… А когда башню забросило правительство, и там обосновались независимые общины и беженцы, башня еще не раз меняла названия – с каждым новым царьком, что мечтал увековечить свое никчемное имя. Но старое название никто не забывал. Белая Башня… Смешно, да? Я рожден в Белой Башне, а занимаюсь такими делами как отстрел старушек посреди вечной ночи. Может, мне стоило родиться в Темной Башне? Как считаете, благородная леди?
– Ты… ты один из тех, кто выжил… был ребенком?
– Да, – кивнул я, не сводя взгляда с ее начавшего мертветь лица. – Я один из тех, кто выжил после той тотальной зачистки… Вы послали по наши души целый отряд наемников и дали им всего один приказ – убить всех! И они постарались…
– Я… у меня была причина так поступить!
– Да, – снова кивнул я. – Не спорю. Может и была… Ваш любимый сын, единственный, что был зачат и рожден естественным путем, не считая пятерых других, пробирочных… он упал в океан неподалеку от Белой Башни. Был подобран рыбаками-сборщиками…
– А затем был убит! Убит без причины! Потехи ради!
– Ну… мне опять нечего возразить. Вы были в своем праве, – медленно произнес я. – Кровная месть придумана давно. И мало кто в этом мире будет страшнее матери, мстящей за свое убиенное дитя. Пусть дитяте давно за восемьдесят, и он успел прожить длинную полноценную роскошную жизнь… он все еще остается ребенком для своей мамочки, да? Да… Так и есть. Я бы даже понял это… Но вы… вы отдали приказ убить всех до единого. И наемники выполнили приказ. Мы… мы перестали существовать…
– Я имела право! Мой сын!
– У нас тоже были дети… Настоящие дети, а не моложавые старики. И я был одним из тех детей, кто жил впроголодь на верхних этажах старой башни. Прибывшие наемники учинили резню! Спастись удалось очень немногим. Большинство из выживших были дети – мы знали родную небесную башню как пять собственных пальцев. Каждый ее укромный уголок. Каждую щель, куда не протиснуться взрослому. Но в места, куда не могли попасть наемники, легко пролазили стволы их автоматов и огнеметов. Туда удивительно легко залетали осколочные гранаты… Мы пытались дать отпор. Но получилось, откровенно говоря, прямо вот хреново… Я выжил чудом. Выжило еще несколько детей и парочка едва дышащих взрослых. А затем, спустя пять суток после того, как последний наемник покинул горящую башню, за нами прилетел эвакуационный транспорт, посланный одной из тех организаций, что хоть как-то пытались помочь бедноте по всему миру. А затем нас раскидало по всяким приютам и богадельням. Мы стали никому не нужными сиротами. Вы… да в жопу вежливость… ты уничтожила мой мир, старуха. Спустя многие годы я вернулся в обгорелую и заброшенную Белую Башню. И там, взорвав пару плит и вскрыв убежище, что в прошлом сохранило жизнь тощему пацану, я нашел вот этот старый револьвер… Люблю револьверы с тех самых пор, как та сука-наемница получила пулю в смеющийся рот и заляпала мозгами шлем. Один выстрел – и смех как отрезало. Мораль сей истории? Она проста – топча тело дохлого чернокожего старика, не поднимай заляпанное его кровью забрало, чтобы хлебнуть водки из бутылки…
– Я не сожалею!
– Ну еще бы, – хмыкнул я. – Конечно, не сожалеешь. Я вижу это. Ты отомстила и успокоилась. Регулярно отсылаешь целые охапки любимых цветов на могилку сынули – белые огромные колокольчики. Такие же ненастоящие, как и твоя молодость… ты ведьма… старая и почти всемогущая ведьма. Неприкасаемая, недосягаемая, повелевающая миллионами жизней и целыми денежными океанами, живущая там, куда не попасть обычным смертным вроде меня.
– Но тебе удалось… как?
– Это было одним из условий сделки, подписанной кровью. – тихо рассмеялся я. – Одно из моих требований – возможность получить голову старой ведьмы, что живет так высоко. Или здесь, в космосе, уже нет понятия высоко и низко? Космическая ведьма в звездном замке… и я добрался до тебя! На это потребовались годы… но я добрался. Я убил многих ради этого момента – и вот я здесь.
– Как? Сюда нет доступа… Никому нет доступа в этот сектор…
– Ты правила почти целой планетой, пока не решила убраться подальше от умирающего мирка. Так ты отдала мир новому игроку, что быстро набрал силу и стал править там, где некогда правила ты. Алоха Кеола, старуха. Алоха Кеола радостно отдала тебя мне после того, что я сделал для нее. Ты просто часть сделки…
– Он? Он бы не посмел… мое влияние… – старуха умирала, и слова едва вылезали из ее перекошенного рта. – Одного моего слова и по сей день достаточно, чтобы начать войну на целом континенте…
– Ну… похоже, ему посрать на твое влияние. – произнес я, поднимая старый револьвер, заряженный новыми пулями. – Прозвучит немного сентиментально, конечно… попробуй не смеяться, ладно? За Белую Башню…
– Я ни о чем не жалею…
– Да мне уже похер, – признался я, нажимая на спусковой крючок и пробивая дыру в высоком чистом лбу ведьмы из звездного замка…
Глава первая
Смерть юной туземки порадовала зрелищностью и удивила нелепостью.
Сначала мы услышали далекий – слишком далекий – рев какого-то зверя. Следом послышался дикий перепуганный бабий визг, и навстречу нам, прорвавшись сквозь колючие сухие заросли в тени вековых деревьев, пробилась израненная почти обнаженная фигурка. На бегу обернувшись, она зацепилась волосами за наросты коры, резко рванула головой, освобождаясь и поворачиваясь обратно. Этот маневр на бегу помог ей успешно исполнить первый трюк – наткнуться глазом на длинный растительный шип, растущий из какого-то крупного полосатого плода. На секунду замерев – а шип вошел глубоко – она вдруг очнулась, отдернула голову и с радостью опытного исполнителя показала заключительный номер – в странном дерганном прыжке перелететь изломанный пень и головой вперед залететь под колесо внедорожника. Нас слегка качнуло…
– Вы это видели?! – заорал очнувшийся от ступора Хорхе, ударяя по тормозам. – Вы видели, чего эта сука исполнила? Вон ее жопа в цветах! А я… я ведь не…
– Не истери, – буркнул я, вываливаясь из машины.
– Я бы не успел! Даже захоти – не успел бы!
– Встали, – скомандовал я, дублируя приказ жестом.
Хотя особой нужды не было – весь рядовой состав пребывал в том же охреневании, что и бывший советник, замерев и неотрывно глядя на мертвое тело за передним колесом машины. Голову раздавило влет. Дальнее дерево, высокий старый самшит с парочкой ульев, громогласно хохотало взахлеб.
– Тихо, – вздрогнул я, рывком разворачиваясь к темным дебрям. – Все замерли!
Наклонив голову, я прислушался и через секунду убедился, что мне не послышалось – джунгли злобно вопили. Одинокий мужской голос. Явно разъярен. Источник звука быстро усиливался, приближался, причем двигался примерно к тому месту, откуда на нас выскочила перепуганная деваха. Еще через пару секунд мы уже различали выкрикиваемые слова:
– Шлюха! Будешь знать, как давать ему, а не мне! Я первый воин! Я! А ты выбрала его?! Дохляка Сьюга?! Сделала меня посмешищем?! Мерде! Маллолиэнте пута! Пута! Понравилось тебе очнуться в запретных землях?! Обделалась, пута?! Для того и выкрал тебя! Бойся! И это только начало! Я догоню тебя! И поимею! ПОИМЕЮ ТЕБЯ, СУКА! – задохнувшись, голос захрипел и сорвался, заткнувшись ненадолго. Но едва отдышавшись, он снова заорал, на этот раз с нескрываемым злорадством: – Вижу тебя-я-я! Твои следы не скрыть! Я лучший следопыт! Я слышу твое дыхание, пута! Ты дышишь испуганно! Ты дрожишь!
Покосившись на дохлую девку под колесом внедорожника, я снова перевел взгляд на удивляющие джунгли.
– Я чую твой страх! Давай! Молись, сука! Молись! Я иду! Иду за тобой! И никто! Никто! Ты слышишь?! Никто не спасет тебя! Потому что нет никого круче меня в этих джунглях! Я второй после дракона! Я победитель!
Колючие заросли затрещали под бешеными ударами мачете. Сквозь пролом выскочил исцарапанный широкоплечий парень с мачете и… выгнулся всем телом, чтобы не слишком глубоко погружать ноздри в мой дробовик.
– Победитель? – вопрошающе улыбнулся я, глядя на сереющего на глазах дебила.
– Я… я? Я-я-я-я? – удивленно заблеял ушлепок.
– Дракона хоть раз видел?
– Не-е-е…
– Жаль, – огорченно цыкнул я зубом, убирая дробовик.
– Спасибо, сеньор! – обрадованно заулыбался ушлепок. – Я…
Заткнувшись, он удивленно уставился на свою грудь, где над левым соском вдруг выросло толстое древко дротика. Булькнув, кашлянув кровью, он упал на колени и завалился на бок. Опустив руку, Ссака удовлетворенно ухмыльнулась:
– Я умею метать дротики! Надо же… а до заморозки не умела… хотя целила в яйца…
Далекий рев повторился. Он звучал от руин, до которых оставалось около шести километров. За нашими спинами снова злорадно захохотал самшит.
Черепаший панцирь, это сраный гриб на стальных колесах с муравьями в глазах и жопе, гребаный живой дзот-нытик, экс-друид и трусливый самоубийца с нами не пошел. Передумал… о чем радостно и заявил минут пять назад. Причем заявил с такой детской внезапной радостью, что сначала я заподозрил какой-то сучий подвох, но затем понял – нет, подставы тут нет. У него на самом деле за считанные секунды изменилось настроение – с мрачной плаксивости на солнечное веселье. Насколько я знаю, такое возможно только у психопатов или тех, кто получил укол сильнодействующего средства в вену. А такое опять же вкалывают обычно буйным психам или депрессивной плесени.
Оповестив нас о своем намерении, заливаясь смехом, выдавливая из одного отверстия воняющую укусом мочу, а из другого слова прощания, он отстал и пожелал удачи, тут же добавив, что нас точно сожрут, по любому сожрут, но вы там держитесь. А теперь он наблюдал за нами издалека – с помощью установленной на высоком самшите камеры. Может, вернуться и прострелить ему костяную жопу? Я ведь не слепой и видел гоблинские черепа, зажатые в развилках деревьев. Он вел нас так, чтобы мы не наткнулись на эти украшения, но я приметлив. И заметил, что некоторые черепа выглядят очень свежими. Будто вчера от мяса ободрали…
Долгий недовольный рев заставил рубщиков нервно попятиться назад. Забыв о спятившем друиде в личине муравейника, я сделал шаг вперед и с недоумением улыбнулся:
– Кто-то сказал идти назад?
– Нет, сеньор, – испуганно проблеял Гонсалес и замахал рубщикам, призывая вернуться к работе.
Каппа суровым взглядом помог Хорхе вытащить труп из-под колес, и мы двинулись дальше.
Что интересно, смелей всех выглядели пошедшие с нами бледнокожие сурверы. Они были настолько наркотически обдолбаны пьянящим новым миром, что у них почти напрочь отрезало страх. Они рубили и глазели, рубили и вдыхали ароматы, рубили и мотали головами от избытка чувств. И даже при реве воспетого всеми недоумками округи дракона у сурверов начали нездорово блестеть глаза. Уверен, что сожри он их, и они будут столь же завороженно глядеть на его пищевод, заранее представляя, насколько восхитительно будет выглядеть кишечник… Что это? Говно дракона? Потрясающе!
– Тут говно! – с радостным удивлением заорал дочерна загорелый рубщик. – Гора говна-а-а!
– Вашу мать… вспомни о дерьме – и оно полезет… – пробормотал я, выбираясь обратно. – Каппа… научи не орать дебилов.
– Есть! О…
Ну да… понятно, почему проняло даже истово культивирующего холодную невозмутимую отстраненность мечника. Понятно, почему заорал рубщик, а остальные отвесили челюсти и смотрели… вверх.
– Отмена приказа, – буркнул я, глядя на то, что лежало сразу за прорубленным сквозь лианный полог проходом.
Не гора, но холм. Три метра с небольшим. Цвет черный. Торчащие в разные стороны сломанные кости и дикая вонь явственно говорили, что хозяин говна презирает вегетарианство. А вот пантер и свиней любит. Как основное блюдо. Ну и гоблинов в качестве редкого десертного лакомства. Отведя взор от черепа, забитого черным дерьмом, я приказал:
– Меняем направление. К реке. Напрямую. Каппа, Ссака… по экзам. Тут, похоже, все по-настоящему… такое не подделаешь…
Через пятьдесят метров, когда и без того влажный от испарений воздух стал чуть ли не жидким из-за дохнувшей на нас реки, мы оказались в начале спуска, где обнаружили здоровенный пролом в мелких прибрежных зарослях. Устланная вдавленными в глиняно-каменистую почву стволами сплющенных молодых деревьев просека вела до самой реки. Ну да… даже драконам надо пить. Вот только пролом странноват… обернувшись, я глянул на два могучих дерева, от которых начинался этот проход, что, несомненно, был буквально продавлен, проломлен сквозь препятствия. Некоторые деревья были вырваны и отброшены. А они весят немало… Поглядев на зависшие в лианах стволы с забитыми землей корнями, я двинулся дальше, следуя за спешащим к реке отрядом.
– Плот! Небольшой! – оповестил идущий впереди Каппа. – Шалаш. Глиняный очаг. Пусто. Какая-то сумка.
– Это того ушлепка, – ответила за меня Ссака. – Который первый воин племени, что украл девку и погнал по бездорожью. Ублюдок! Она ему не дала – а он ее кошмарить начал! Таким надо яйца кислотой выжигать! По капле! И чтобы она капала ему на подбородок – и только затем стекала к яйцам!
