– Сжечь, что ль, девку хотели? – поразился Илья Семёныч.
Константин опрокинул в себя водку, взял кусок хлеба и с силой втянул воздух – занюхал.
– Да будет страху нагонять, – неуверенно сказал участковый. – И без тебя тошно.
– Завтра же в Москву её увезу, – быстро сказала Лида. – Первой электричкой. С самого утра, как встанем, так и уедем.
– Погоди ты, Лида, – участковый сунул свой стакан под нос Константину. Тот налил. – Тут разобраться надо, а как мы разберёмся, если вы обе того, тю-тю!..
– Вот этого я не знаю, как хотите, так и разбирайтесь, такая ваша работа. А племянницу я увезу!
…Поджечь, думал Гриша. Поджечь сторожку, где лежала связанная живая Маруська. Там и вправду всё сухое, вспыхнуло бы, как порох, через пять минут не осталось бы и следа. От Маруськи ничего не осталось бы!.. Смерть в огне – чудовищная. Страшная. Такая страшная, что лучше не думать и не представлять.
Но он уже подумал и представил. Отчётливо. В подробностях.
От подробностей сводило затылок.
Участковый выпил ещё стакан и ушёл звонить в Егорьевск. Супруг Прокопенко проводил его глазами и попросил, чтоб ему налили тоже.
– Витенька, – встревоженно сказала жена, – ты не забываешь о своём состоянии?
– Ах, оставь, Люда, я в прекрасной форме, – объявил Прокопенко.
Тётя Лида сказала, что надо бы вещи собрать, чтобы завтра прямо с утра уехать.
Прокопенко осторожно отпил из стакана водки, как чаю, словно боялся обжечься, вздохнул и обратился к Грише:
– Я ведь всё понимаю, Григорий Михайлович, – тот поднял на него глаза. – Вы нас терпеть не можете. Мы же, так сказать, вторглись на вашу малую родину. Но ведь мы с Людмилой не захватчики! Ваши родители продавали дом, а мы, так сказать, покупали!
– Я не хочу об этом говорить, – ответил Гриша. – Какая теперь разница?
– Большая, – твёрдо сказал Прокопенко. – Очень значительная. Ведь симметрия действует повсюду! Мы, так сказать, симметрично не питаем к вам тёплых чувств.
– Витенька…
– Это правда, Люда! Мы испытываем взаимную антипатию, так ведь?
Гриша вздохнул, Константин вздохнул тоже, как бы предвидя, что разговору этому не будет конца.
– Вас раздражает, что мы живём в вашем доме. Нас, в свою очередь, всегда раздражало, что дом был доведён до самого плачевного состояния.
– В нормальном он был состоянии, – пробормотал Гриша.
– Да не об этом речь, – продолжил Прокопенко и ещё отпил из стакана водки, будто чаю. – Мы вложили в этот дом средства, значительно превышающие его стоимость, это тоже не подогрело в нас нежных чувств к вашему семейству.
– Хорошо, хорошо, – морщась и думая о том, что Маруську могли сжечь заживо, сказал Гриша. – Я всё понял. Что вы от меня хотите? Денежной компенсации за причинённые неудобства?
Супруг Прокопенко покосился на него, а тётя Лида пробормотала:
– Какой ещё компенсации! Не дворец покупали…
– Пожалуй, да, – вдруг согласился Прокопенко. – Пожалуй, компенсации.
– Скажите мне сколько, а я прикину свои возможности.
– Я имею в виду компенсацию нашей взаимной антипатии, – строго произнёс Прокопенко. – Ей давно пора положить конец. Мы с Людочкой намереваемся сделать это прямо сейчас. Мы обещаем вам, что с сегодняшнего вечера будем относиться к вам и вашему семейству как и полагается добрым соседям, то есть с уважением и пониманием, даже если в следующий раз вы приедете ещё через десять лет.
– Спасибо, – пробормотал Гриша, не ожидавший ничего подобного.
– Мы приглашаем вас в гости, Григорий Михайлович, и вы сами убедитесь, что с вашим домом не произошло ничего плохого, кроме самого хорошего!
– Спасибо, – опять глупо пробормотал Гриша, а тётя Лида положила руку ему на плечо.
– Ну вот-с, – с облегчением, как будто сделал тяжёлую работу, которая давно его тяготила, сказал Прокопенко. – Вы утром спрашивали меня о Валерии, убитом.
– Да, – встрепенулся Гриша. – Спрашивал.
– А я не стал с вами разговаривать – в силу нашей взаимной антипатии, с которой мы только что покончили…
Константин отвернулся и кашлянул в кулак.
– Так вот, накануне убийства к Валерию из города приезжала супруга.
Гриша некоторое время соображал. Все подробности убийства, казавшиеся ранее такими занимательными и важными, теперь не имели никакого значения.
…Нужно подумать, сам себе говорил Гриша. Всё началось именно с этого убийства!
– Вы… видели её? Супругу Валерия?
– Так же отчётливо, как вас, Григорий Михайлович. Я отправился на велосипеде на ферму, чтобы приобрести десяток яиц к завтраку. В магазине мы их не берём, предпочитаем на ферме, там несколько дороже, но…
– Витенька, – перебила его супруга.
– Да, и при выезде на дорогу я как раз увидел супругу Валерия. Она шла с автобусной остановки.
Гриша ещё немного подумал.
Утром, когда участковый явился в дом дебошира Сыркина и нашёл его мёртвым, никакой супруги там не было. Зато была чайная чашка со следами губной помады.
А у соседки Натальи в раковине таких чашек обнаружилось целых две!..
– Вы не видели, когда она уехала? – спросил Гриша. – Или, может быть, ушла куда-нибудь?
– Нет, больше мы её не видели.
Прокопенко допил водку, поднялся, загородив собой фонарь, и всем корпусом поклонился.
– Вы не поверите, – сказал он, – как нас с Людочкой угнетало это… взаимонепонимание! Ведь оно распространилось и на Лидию Витальевну, и на её племянницу!.. Теперь, я надеюсь, всё пойдёт, как следует у порядочных людей.
Гриша тоже поднялся, и они пожали друг другу руки.
– Ну, доброй ночи.
Оставшиеся долго молчали.
– Дела-а, – протянул Константин, когда в соседнем доме загорелись окошки: это означало, что супруги вернулись к себе. – Делишки.
– Ничего не понимаю, – призналась тётя Лида и обратилась к Константину: – А сам-то откуда? Что-то мы раньше и не встречались никогда!..
– Из Ново-Егорьевского лесничества, – пояснил тот. – Мы вон с Гришей на пару того хулигана приструнили, который потом в труп превратился. Сегодня я на почту ходил, дай, думаю, зайду к вам, раз приглашали. И вот… зашёл.
– Хорошо, что зашёл, – подал голос Гриша. – Без тебя её не нашли бы. А там, сам говоришь, всё приготовлено для… пожара.
– Благослови тебя господь, – скороговоркой начала Лида. – А мы завтра в Москву…
– Разобраться бы надо, – осторожно сказал Константин. – А уж потом в Москву.
– Вы тут без нас разберётесь, – отрезала Лида и ушла в дом.
Гриша посмотрел на Костю.
– Утро вечера мудренее, – сказал тот. – Утром и поглядим, кто куда поедет или, может, не поедет.
– А ты что? – спросил Гриша, потёр лицо и опять удивился, что на нём очки, за весь этот длинный и страшный день они ни разу не свалились и не потерялись, хотя обычно то и дело съезжали с носа. – Может, у нас переночуешь? Какой смысл ночью возвращаться?
– Да, – согласился Константин. – Ночью дорога вдвое длиннее, а я без транспорта нынче.
– Бери мой мотоцикл, хочешь? Или лучше ночуй.
Ночевать Константин отказался, оседлал мотоцикл с коляской, пообещав завтра вернуть, и укатил. Стрекотанье мотора затихло в поле за деревней.
– А сколько до этого лесничества? – спросил Гриша, когда Лидия Витальевна вышла и стала собирать посуду.
– Километров пятнадцать, наверное. Я потому его и не знаю, этого лесничего, или кто он?.. Из лесничества к нам редко ходят. Они за водкой и за хлебом на Егорьевское шоссе ездят, им там ближе. Гриш, что мы делать-то будем?
Он посмотрел на неё.
– В Москву, конечно, надо ехать, но если Марусеньку мою убить пытались, так её и в Москве найдут! Чего нас искать-то, адреса все известны! Отца, что ль, сюда вызвать? Или что делать? – причитала Лидия.
– Подождите отца вызывать, – перепугался Гриша. – Вы Сергея Витальевича лучше моего знаете! Шума будет много, а толку никакого.
– Ох, это точно, – согласилась Лида. – И кому она понадобилась-то?! Наша Маруся! Она и за ворота редко выходит! Приедет и так и сидит на участке. Понимаю, скучно ей, но я с ней тоже не могу то и дело на речку ходить или в лес, у меня же дом на руках! – Она подумала и добавила с сердцем: – Будь они прокляты, и лес этот, и речка!
– Что-то Маруся узнала, – выговорил Гриша медленно. – Что-то такое, из-за чего кто-то решился на убийство. А я или не понял, или не догадался. Или она мне не сказала!
– Да Маруся всё тебе рассказывает!
– Конечно, – согласился Гриша. – Я же друг детства.
– Друг, друг, – подхватила тётя Лида. – Старый друг лучше новых двух, это нам известно. А девчонка откуда взялась, Груня-то эта, новый друг? И кавалер фасонистый?
– С Груней мы недавно познакомились. А кавалер из Марусиного института. Кстати, куда он делся?
– После того как ты его до смерти избил, – сказала Лидия Витальевна с удовольствием, – он полежал немного, потом поднялся, сел в свою тачку и отбыл. Он всё в Москву собирался, туда, должно быть, и отбыл.
– Не бил я его до смерти…
– В общем, он отбыл. Иди, Гришенька, помойся, там воды горячей прорва осталась, в бане-то, и ложись. Бог милостив, ночью ничего не стрясётся, а завтра посмотрим.
Гриша, который вдруг очень устал, кивнул и нога за ногу поплёлся в баню.
– А соседи наши каковы? – в спину ему сказала Лида и засмеялась. – Устранили взаимонепонимание! Видно, неплохие люди, а, Гриш?
Он обернулся на пороге бани, улыбнулся и махнул рукой.
Маруся проснулась оттого, что страшно хотелось пить, так, что казалось, будто ссохлось горло. Она немного посидела, дыша ртом и стараясь немного охладить горящее нёбо. За окном было темно, в доме ни звука, слышно только, как спокойно и редко дышит Агриппина на своём матрасе, похожем на перину из сказки о принцессе на горошине, и стучат ходики.
Маруся поднялась, ощупью двинулась на кухню и жадно попила воды из-под крана. Она показалась ей тёплой, хотя насос качал её из глубины и вода всегда была ледяной.
Маруся пила долго и думала, что не напьётся никогда. Нужно выйти на улицу и немного подышать прохладным воздухом. Вся кожа у неё горела, как от температуры.
Стараясь не стучать дверью, она вышла в холодную часть дома и немного постояла, наслаждаясь прохладой и запахом сена.
Тётя каждый год устраивала сеновал, хотя ни коровы, ни козы никогда не держала, и сеновал был никому не нужен, только отец изредка ночевал, когда выбирался из города, а в этот приезд там спал Гриша. Но сено каждый год косили на лугу за домом, и «на покос», как это называлось в семье, Маруся с отцом обязательно приезжали, это было самое лучшее время в году – середина лета, длинные дни, короткие росистые ночи, и отец радостно и бодро работал, и не называл Марусю кулёмой, и не ссорился с тётей по политическим вопросам. Почему-то они то и дело ссорились именно по политическим вопросам!..
Маруся решила, что выйдет на улицу и попьёт из бочки – там наверняка холодная вода, полная бочка ледяной воды, – откинула щеколду и стала потихоньку открывать дверь.
– Кто там?!
Маруся замерла.
Где-то зажёгся свет, что-то заскрипело, зашуршало, и дверь сама распахнулась.
На пороге стоял Гриша в трусах и галошах на босу ногу. Он щурился от света, в руке держал топор, и вид у него был воинственный.
– Привет, – сказала Маруся и, потеснив его, вышла на крыльцо.
Луна валилась за горушку и казалась огромной, как на картинках из сказок. Воздух был прохладным и плотным, и ей уже было не так мучительно жарко.
– Маруся? – за спиной удивился Гриша, как будто только что её увидел. – Ты куда?!
Она добрела до бочки, сунула в неё голову и стала пить. Заломило лоб, и показалось, что вода затекла в уши, и там, в ушах, тоже стало немного прохладнее.
Она вынырнула, тяжело дыша, утёрлась, потом опустила в бочку руки по самые плечи и немного так постояла.
– Простынешь, – сказал Гриша.
