Барон вежливо кашлянул.
– На самом деле в какой-то момент я питал надежду, что вы с моим мальчиком вступите во… взаимоотношения более личного свойства.
– Мы добрые друзья, – промолвила Тиффани, тщательно подбирая слова. – Мы всегда были добрыми друзьями, и я надеюсь, мы и впредь останемся… добрыми друзьями. – Тиффани поспешно утихомирила опасно завибрировавшую боль.
Барон кивнул.
– Вот и славно, госпожа Тиффани Болен, но, пожалуйста, будь так добра, пусть узы дружбы не помешают тебе справедливо надрать ему задницу, ежели в том возникнет нужда.
– Я с превеликим удовольствием исполню ваш завет, сэр.
– Ты молодец, юная барышня, – похвалил барон, – и спасибо, что не отчитываешь меня за употребление слова «задница» и не спрашиваешь, что значит «метафорически».
– Нет, сэр, я знаю, что такое «метафорически», а «задница» – это общеупотребительное слово, тут стыдиться нечего.
Барон кивнул.
– Да, ощущается в нём этакая похвальная прямота. А «попу» оставим для старых дев и малышни.
Тиффани покрутила слова на языке и согласилась:
– Да, сэр, мне тоже кажется, что здесь вы в самую точку попали.
– Превосходно. Кстати говоря, госпожа Тиффани Болен, не могу не полюбопытствовать, с какой стати ты нынче не приседаешь передо мной в реверансе. Почему нет?
– Я теперь ведьма, сэр. Мы этого не делаем.
– Но я твой барон, юная барышня.
– Да. А я – ваша ведьма.
– Но там, за дверью, моя стража; солдаты тотчас сбегутся, стоит мне кликнуть. И ты, конечно же, знаешь, что здешний народ ведьм не то чтобы жалует.
– Да, сэр, я это знаю, сэр. Ведь я – ваша ведьма.
Тиффани внимательно вглядывалась в лицо барона. Его светло-голубые глаза озорно, хитро поблёскивали.
«Худшее, что ты сейчас можешь сделать, – сказала себе Тиффани, – это выказать слабость. Он – как матушка Ветровоск; он проверяет людей на прочность».
Словно прочитав её мысли, барон рассмеялся.
– То есть ты сама себе хозяйка, госпожа Тиффани Болен?
– Не уверена, сэр. Последнее время мне кажется, что я принадлежу всем и каждому.
– Ха, – хмыкнул барон. – Мне рассказывают, ты трудишься не покладая рук.
– Я – ведьма.
– Да, – кивнул барон. – Именно так ты и сказала, чётко, ясно и неоднократно. – Барон упёрся обеими иссохшими руками в трость и поверх них посмотрел на собеседницу. – Стало быть, это правда, да? Что лет семь назад ты, вооружившись железной сковородкой, отправилась куда-то там в волшебную страну и спасла моего сына от королевы эльфов – чрезвычайно неприятной особы, как я понимаю?
Тиффани замялась.
– А вы хотите, чтобы всё было именно так? – спросила она.
Барон усмехнулся и ткнул в её сторону костлявым пальцем.
– Хочу ли я? Право слово! Хороший вопрос, госпожа Тиффани Болен, она же ведьма. Дай-ка подумаю… скажем так… я хочу знать правду.
– Ну, про сковородку всё правда, надо признать, и да, Роланд был здорово не в себе, так что мне, ну, пришлось взять дело в свои руки. Самую малость.
– Самую… малость? – улыбнулся старик.
– Не то чтобы необоснованно большую малость, – быстро поправилась Тиффани.
– А почему мне никто не рассказал об этом тогда, скажи на милость?
– Потому что вы – барон, – просто сказала Тиффани, – а мальчикам с мечами полагается спасать девочек. Так во всех сказках говорится. Так сказки устроены. Никто никогда и думать не хотел, что может быть и наоборот.
– И тебе не было обидно? – Барон не сводил с неё глаз и ни разу не моргнул. Лгать не имело смысла.
– Было, – призналась она. – Самую малость.
– Обоснованно большую малость?
– Наверное, да, так. Но потом я уехала учиться на ведьму и больше об этом не задумывалась. Вот и вся правда, сэр. Простите, сэр, но кто вам об этом рассказал?
– Твой отец, – отвечал барон. – И я ему за это очень признателен. Он навестил меня вчера, пришёл попрощаться, поскольку я, как ты сама знаешь, умираю. И это, кстати, тоже правда. И только попробуй устроить ему разнос, юная барышня, ведьма ты там или не ведьма. Обещай, что не будешь.
Тиффани знала, что эта ложь вот уже много лет язвила отца. Ей-то было по большей части всё равно, а вот ему – нет.
– Да, сэр, обещаю.
Барон помолчал мгновение, не сводя с девушки глаз.
– Видишь ли, госпожа Тиффани Болен, которая, если верить последовательным повторам, ещё и ведьма, ныне взор мой затуманен, а вот разум отчего-то видит дальше, чем ты думаешь. Но, наверное, мне ещё не поздно восстановить справедливость. Под моей кроватью стоит окованный медью сундук. Пойди открой его. Ну же! Прямо сейчас.
Тиффани выдвинула сундук из-под кровати; казалось, он наполнен свинцом.
– Внутри ты найдёшь несколько кожаных кошелей, – проговорил старик за её спиной. – Вытащи один. В нём лежит пятнадцать долларов. – Барон откашлялся. – Спасибо, что спасла моего сына.
– Послушайте, я не могу принимать… – начала было Тиффани, но барон грохнул тростью об пол.
– Заткнись и, будь так добра, послушай, госпожа Тиффани Болен. Когда ты сражалась с королевой эльфов, ты ещё не была ведьмой, а значит, ведьминское правило не брать денег здесь неприменимо, – резко заявил он. Глаза его сияли ярче сапфиров. – Что до оказанных мне лично услуг, я так понимаю, тебе заплатили едой и чистым подержанным полотном, ношеной обувью и дровами. Я надеюсь, моя экономка была достаточно щедра? Я велел ей не скупиться.
– Что? О, о да, сэр. – И так оно и было. Ведьмы жили в мире одежды с чужого плеча, старых простыней (хороший перевязочный материал), башмаков, в которых ещё сохранилось немного жизни, и, конечно же, подержанного, поношенного, потрёпанного и в целом видавшего виды добра из вторых, третьих, четвёртых и пятых рук. В таком мире получить доступ к кладовым жилого замка – всё равно что разжиться ключом от монетного двора. Что до денег… Тиффани снова и снова взвешивала кожаный мешочек в руках. Какой тяжёлый!
– А что вы со всем этим барахлом делаете, госпожа Тиффани Болен?
– Что? – рассеянно откликнулась она, всё ещё рассматривая кошель. – Э, гм, меняем одно на другое, отдаём людям, которым оно нужно… ну, всё в таком духе.
– Госпожа Тиффани Болен, ты внезапно сделалась уклончива. Ты, наверное, размышляешь про себя о том, что пятнадцать долларов – это сущая малость за спасение баронского сына, не так ли?
– Нет!
– То есть это было «да», верно?
– То есть это было «нет», сэр! Я – ваша ведьма! – Тиффани, тяжело дыша, обожгла его свирепым взглядом. – И я пытаюсь уравновесить очень непростой шарик боли, сэр.
– Ага, это говорит внучка матушки Болен! Покорно прошу прощения, как мне частенько следовало попросить прощения и у неё. И, тем не менее, будь так добра оказать мне честь и любезность и принять этот кошель, госпожа Тиффани Болен, и воспользоваться его содержимым как сочтёшь нужным в память обо мне. Я уверен, такого количества денег ты в жизни своей не видела.
– Я никаких денег обычно не вижу, – запротестовала потрясённая Тиффани.
Барон снова громыхнул тростью об пол, словно аплодируя.
– Я очень сомневаюсь, что тебе вообще доводилось видеть такие деньги, – весело заметил он. – Потому что, понимаешь ли, хотя в мешочке пятнадцать долларов, это не те доллары, к которым ты привыкла или привыкла бы, если бы имела дело с деньгами. Это – старые доллары, тех давних времён, когда денежную систему ещё не изгадили. В современном долларе, как я понимаю, по большей части медь, а золота там – что в морской воде. А вот этот доллар – настоящий шиллинг, чистейшей воды, да простится мне эта шутка. – Тиффани охотно простила шутку, потому что не поняла. Барон улыбнулся её замешательству. – Короче, госпожа Тиффани Болен, если ты отнесёшь эти монеты честному оценщику, он заплатит тебе, ну, я думаю, где-то около пяти тысяч анк-морпоркских долларов. Не знаю, сколько это в пересчёте на старые башмаки, но, с вероятностью, на эти деньги ты сможешь купить себе старый башмак величиной с этот замок.
«Я не могу принять этих денег», – подумала Тиффани. Мешочек в её руках вдруг изрядно потяжелел. А вслух она сказала:
– Для ведьмы это слишком много.
– Но за сына – не слишком, – возразил барон. – Не слишком много за наследника, не слишком много за преемственность поколений. Не слишком много за то, чтобы убрать из мира ложь.
– Но на эти деньги мне лишней пары рук не купить и ни единой секунды в прошлом не исправить, – отозвалась Тиффани.
– И тем не менее я настаиваю, чтобы ты их взяла, – повторил барон. – Если не ради себя, то ради меня. Это снимет тяжкое бремя с моей души, и, поверь, прямо сейчас душу эту неплохо бы подчистить, ты не согласна? Я ведь скоро умру, так?
– Да, сэр. Думаю, очень скоро, сэр.
Тиффани стала чуть лучше понимать барона и нисколько не удивилась, когда тот рассмеялся.
– Видишь ли, – пояснил он, – большинство людей сказали бы: «Да нет, дружище, ты ещё всех нас переживёшь, мы тебя быстренько на ноги поднимем, ты ещё бодрячком!»
– Да, сэр. Я ведьма, сэр.
– И в нынешних обстоятельствах это значит, что?..
– Я изо всех сил стараюсь не лгать, сэр.
Старик поёрзал в кресле и внезапно стал серьёзным.
– Когда придёт время… – начал было он и замялся.
– Я буду с вами, сэр, если хотите, – отозвалась Тиффани.
Барон облегчённо выдохнул.
– А тебе уже доводилось видеть Смерть?
Тиффани ждала этого вопроса и была к нему готова.
– Обычно я просто чувствую, как он проходит мимо, сэр, но я видела его дважды, так сказать, во плоти, если бы плоть у него была. Он – скелет с косой, в точности как в книгах – собственно, я думаю, он таков именно потому, что так его изображают в книгах. Он учтив, но твёрд, сэр.
– Да уж, не удивлюсь! – Старик немного помолчал и продолжил: – А он… не говорил чего-нибудь насчёт загробной жизни?
– Да, сэр. По всей видимости, там нет горчицы, и у меня сложилось впечатление, что маринадов и солений тоже.
– Правда? Досада какая. Наверное, соусы чатни[17 - Чатни – традиционные индийские соусы, в большинстве своём остро-сладкие; в них входят разнообразные ингредиенты и специи, зачастую непривычные для европейского вкуса (молотый арахис, кокос, люффа, имбирь, перец чили и т. д.) и экзотические сочетания ингредиентов (например, мята и лук). Чатни оттеняют вкус основного блюда и эффектно смотрятся на столе благодаря ярким цветам. Соусы-чатни обрели большую популярность в Великобритании благодаря тому, что Индия долгое время оставалась её колонией; в английской и западной кухне чатни служат приправой к твёрдым сырам и к холодным закускам.] тоже исключаются?
– Я не обсуждала тему приправ в подробностях, сэр. У него такая большая коса.
В дверь забарабанили, и госпожа Лоск громко осведомилась:
– Вы в порядке, сэр?
– Лучшего и желать нельзя, уважаемая госпожа Лоск, – столь же громко отозвался барон, а затем заговорщицки понизил голос. – Кажется, наша госпожа Лоск тебя не жалует, дорогая моя.
– Она считает, я негигиенична, – объяснила Тиффани.
– Никогда не понимал этой чепухи, – фыркнул барон.
– Всё очень просто, – отозвалась Тиффани. – Я просто сую руки в огонь при любой возможности.
– Что? Ты кладёшь руки в огонь?
Тиффани уже пожалела, что обмолвилась, но теперь старик не отступится, пока она ему не покажет. Девушка вздохнула, подошла к очагу, сняла с подставки тяжёлую железную кочергу. Себе самой она призналась, что и впрямь любит иногда похвастаться этим фокусом, а барон – зритель благодарный. Но уместно ли делать это сейчас? Ну да ладно, фокус с огнём не такой уж и сложный, боль надёжно уравновешена, а барону, похоже, уже недолго осталось.
Тиффани зачерпнула ведром воды из небольшого колодца в дальнем конце комнаты. В колодце водились лягушки, а значит, и в ведре, но добрая Тиффани бросила их обратно в колодец. Кому приятно варить лягушек? Без ведра с водой, строго говоря, можно было и обойтись, но и ведру отводилась своя роль. Тиффани театрально откашлялась.
– Видите, сэр? У меня в руках одна кочерга и одно ведро с водой. А теперь… я держу в левой руке кочергу, а правую кладу в самую горячую середину пламени, вот так.
Барон охнул: пламя охватило её кисть, а кончик кочерги в другой руке внезапно раскалился докрасна.
Произведя должное впечатление на барона, Тиффани опустила кочергу в ведро с водой: заклубилось облако пара. Затем она подошла к барону и продемонстрировала правую руку – целую и невредимую.
– Но я своими глазами видел, как взметнулось пламя! – вытаращил глаза барон. – Здорово! Потрясающе здорово! Это какой-то фокус, да?
– Скорее навык, сэр. Я положила руку в огонь и направила жар в кочергу. Просто переместила жар, понимаете? А пламя, которое вы видели, вспыхнуло и сожгло отмершие кусочки кожи, грязь и всех этих гнусных невидимых кусачих тварей, которые кишмя кишат на негигиеничных руках… – Девушка оборвала себя на полуслове. – С вами всё в порядке, сэр? – Барон неотрывно глядел на неё. – Сэр? Сэр?
Старик заговорил, словно зачитывая из невидимой книги:
– «Зайчиха бежит в огонь. Зайчиха бежит в огонь. Огонь принимает её – но не жжёт. Огонь обнимает её – и не жжёт. Зайчиха вбегает в огонь. Огонь её любит, она – свободна…» Я всё вспомнил! Как я вообще мог забыть! Как я посмел позабыть такое?! Я говорил себе, что запомню это навсегда, но время идёт, столько всего надо запомнить и сделать, мир загромождается, посягает на твоё время и на твою память. И то, что важно, то, что настоящее, – забывается…
Тиффани потрясённо глядела, как по лицу барона катятся слёзы.
– Я всё помню, – прошептал он, захлёбываясь рыданиями. – Я помню жар! Я помню зайчиху!
В этот момент дверь с грохотом распахнулась, и в комнату ворвалась госпожа Лоск. То, что произошло дальше, заняло не дольше мгновения, но Тиффани показалось, будто прошли часы. Сиделка поглядела на неё, с кочергой в руке, затем на плачущего старика, затем снова на Тиффани, которая выпустила кочергу из рук, затем снова на старика, затем снова на Тиффани – кочерга упала в очаг с громким лязгом, и по всему миру прокатилось эхо. Госпожа Лоск набрала в грудь побольше воздуха – точно кит перед тем, как нырнуть на дно океана, и завопила:
