Судьбы рядового Андердауна и Веры Бриттен были, как и их жизни, очень разными, но обе их истории служат иллюстрацией медицинских тайн, окружающих происхождение испанского гриппа.
Глава вторая
Сбивающая с ног лихорадка
Однажды морозной февральской ночью 1918 года доктора Лоринга Майнера вызвали к пациенту в округ Хаскелл, штат Канзас. Ему сообщили, что старушка страдает от «сбивающей с ног лихорадки» – традиционное в тех местах название состояния, сопровождающегося повышением температуры, кашлем и ознобом. Для большинства пациентов грипп был лихорадкой, которая проходила в течение нескольких дней. Только младенцы и старики находились в группе риска, так как осложнения были смертельны для уязвимых людей. Схватив свою кожаную сумку, доктор Майнер забрался в запряженную лошадьми коляску и направился к отдаленной усадьбе. Доктора с угловатой фигурой с характерными усами очень любили в этом суровом сельском захолустье. Говорили, что пациенты предпочли бы пьяного доктора Майнера всем другим трезвым врачам [1].
Медик был потрясен тем, что обнаружил, когда добрался до усадьбы. У пациентки, пожилой женщины, развился цианоз, и она посинела от недостатка кислорода. Борясь за свою жизнь, она страдала от приступов кашля и изо всех сил пыталась дышать. Ее семья толпилась вокруг с тазами и полотенцами, пока она страдала от одного катастрофического кровотечения за другим, кровь пенистой струйкой вырывалась из ее легких. Доктор Майнер сразу же диагностировал пневмонию, вызванную гриппом, но никогда прежде он не видел таких опасных симптомов.
Вскоре после этого больная умерла в мучениях. В последующие дни врач едва успевал записывать необычные симптомы пациентки, потому что теперь он постоянно 45 занимался подобными случаями. Днем и ночью местные семьи стучались в дверь дома доктора Майнера или появлялись в его аптеке, умоляя о помощи. Многие из жертв были ранее здоровы, а теперь мальчики с ферм и молодые женщины были буквально убиты без предупреждения. Грипп, потенциально смертельный для младенцев и стариков, казалось, был нацелен на самых здоровых людей в общине. Потрясенный доктор Майнер бросился разгадывать загадку этого таинственного недуга. Он даже делал уколы от дифтерии и столбняка, чтобы стимулировать иммунную систему своих пациентов. Но времени на исследования оставалось мало, потому что врач постоянно разъезжал по всему Хаскеллу, навещая больных гриппом. Хотя у него был автомобиль, один из первых в округе, он полагался на свою старую коляску, запряженную лошадьми. Он часто бывал так измучен, что засыпал в коляске, предоставив лошади искать дорогу домой [2]. В редких перерывах между визитами на дом врач сверялся с медицинскими учебниками, писал другим медикам и анализировал образцы крови и мочи своих пациентов в поисках лекарства. Он подозревал, но не мог доказать, что вспышка имела какое-то отношение к животноводству, из-за частоты возникновения заболевания на отдаленных фермах, но он блуждал в потемках. В 1918 году наша современная концепция вирусологии была неизвестна медицинской науке. Считалось, что существуют частицы, которые меньше бактерий, но только в 1938 году с изобретением электронного микроскопа ученые смогли выявлять вирусы [3].
В то время как исследователи уже изучали бактериальные вакцины против многих заболеваний, включая оспу, сибирскую язву, бешенство, дифтерию и менингит, бактериальные вакцины на грипп не действовали.
Врачи могли полагаться только на классические методы лечения гриппа: постельный режим, опиум для подавления кашля и облегчения боли и хинин – экстракт древесной коры. Традиционно используемый для лечения малярии, хотя больше не рекомендованный для этой цели, хинин, как считалось, способствовал выздоровлению, выводя инфекцию из организма пациента с помощью повышенного потоотделения. Многие пациенты обращались к народным средствам, некоторые из них были более приемлемы, чем другие. В то время как лимон, виски и чеснок были традиционными «лекарствами от всех болезней» наряду с травами, были и более причудливые предложения – касторовое масло и керосин на кубике сахара.
В то время как округ Хаскелл затаил дыхание и боялся за своих близких, местная газета Santa Fe Monitor выполнила свою традиционную задачу по информированию общественности о повседневной деятельности своих читателей. «Миссис Ева Ван Олстайн больна пневмонией, – объявила газета и как бы в утешение отмечала: ее маленький сын Рой теперь может вставать с постели» [4]. Через день или два было опубликовано сообщение, что «Ральф Линдеман все еще очень болен. Голди Вольгехаген работает в магазине Beeman во время болезни своей сестры Евы» [5]. Читателям также сообщалось о том, что, хотя «Гомер Муди был объявлен тяжелобольным, миссис Дж. С Кокс немного лучше, но она все еще очень слаба», а «Ральф Макконнелл был очень болен на этой неделе» [6]. Santa Fe Monitor пришла к выводу, что «почти у всех в округе грипп или пневмония» [7].
Эти грубоватые описания преуменьшали масштабы вспышки гриппа в округе Хаскелл. Такие описания, как «больной» или «слабый», не соответствовали абсолютному ужасу, который испытывали пациенты и их семьи. И скорости, с которой началась вспышка гриппа, и ужасным симптомам: цианозу, кровотечениям и зловещей «дыхательной недостаточности», которая заставляла пациентов хватать ртом воздух и задыхаться.
Через несколько недель вспышка гриппа в Хаскелле утихла так же быстро, как и началась. Но доктор Майнер не хотел забывать о том, что произошло после смерти пожилой леди на ферме. Врач потерял трех пациентов из-за вторичной пневмонии, распространенного осложнения гриппа, и был глубоко обеспокоен перспективой новой вспышки. Он написал письмо правительству в Вашингтон, предупреждая о вспышке болезни в округе Хаскелл и рекомендуя принять меры предосторожности против эпидемии, но его практически проигнорировали. Грипп не был «болезнью, подлежащей уведомлению», а это означало, что органы здравоохранения не должны были сообщать о нем. К тому же правительство было слишком занято войной. Это был бы первый случай, когда правительство проигнорировало предупреждения о смертельном вирусе гриппа ради поддержания морального духа нации. Отчеты доктора Майнера были в конце концов опубликованы, спрятанные от посторонних глаз на не привлекающих внимания страницах профессионального журнала The Public Health Reports за 5 апреля 1918 года: «В Хаскелле, штат Канзас, с 30 марта 1918 года было зарегистрировано 18 случаев гриппа тяжелого типа, в результате которых три человека умерли» [8].
Тем временем в округе Хаскелл Santa Fe Monitor продолжала сообщать о мелочах жизни маленького городка. Молодой Дин Нилсон вернулся домой в отпуск из армии, и газета пришла к выводу, что «Дин выглядит так, как будто солдатская жизнь ему идет ему на пользу» [9]. В то же самое время, когда Дин Нилсон вернулся домой, Эрнест Эллиот отправился в Кэмп-Фанстон, Форт-Райли, чтобы навестить своего брата. Эта военная территория, расположенная в 482 км от округа Хаскелл, была тем же самым местом, которое только что покинул Дин Нилсон. Когда Эрнест Эллиот отправился в путь, его младшему сыну Мертину стало плохо. Пока отец отсутствовал, состояние мальчика ухудшилось.
В Sante Fe Monitor отметили, что «Мертин, маленький сын Эрнеста Эллиота, болен пневмонией» [10]. Мальчик заразился потенциально смертельным штаммом гриппа, и его отец, хотя и не был жертвой, был очевидным носителем патогена, принесшим инфекцию с собой в Форт-Райли. Через несколько дней Дин Нилсон вернулся в тот же лагерь. Оба мужчины невольно распространили вирус. Таково было непредвиденное последствие вступления США в военный конфликт.
Америка в 1918 году превратилась в страну, охваченную агонией. Возглавляемые президентом Вудро Вильсоном Соединенные Штаты объявили войну Германии в прошлом году, поддерживая боевой дух в своей стране призывами на военную службу, пополнением войск и специальными облигациями. К весне 1918 года нация была готова сыграть решающую роль в конфликте. Более 4 миллионов мужчин из всех слоев общества добровольно или по призыву служили своей стране в атмосфере патриотического рвения. Набранные из сельской глубинки и разросшихся городов, из прерий Среднего Запада и глубин Юга, эти люди оказались в армейских лагерях, проходя базовую подготовку, которая позволила бы им сражаться на всех фронтах против общего врага. К несчастью, это были также идеальные условия для вспышки болезни, по мнению эпидемиолога доктора Виктора К. Воана, писавшего впоследствии в своих мемуарах 1936 года:
«Процедуры, применявшиеся при мобилизации наших солдат во время мировой войны, привели к тому, что в каждом военном городке обнаруживалась любая инфекция, существовавшая тогда в тех районах, откуда эти люди прибыли. Призывники в каждом штате собирались в определенном месте. Они были из разных слоев общества; они пришли в своей обычной одежде; некоторые чистые, некоторые грязные. Каждый из них принес много образцов бактерий, которые тогда изобиловали в его регионе.
Они принесли эти организмы на своих руках, телах и одежде. Они собирались в государственных пунктах сбора и оставались здесь в течение некоторого времени, достаточно долго, чтобы пройти через все стадии мобилизации. Затем они заполнили воинские эшелоны, и их перевозили в соответствующие места расквартирования» [11].
В то время как Воан имел в виду корь в широком смысле, те же правила применялись к эпидемиям гриппа, которые вспыхнули в армейских лагерях в 1918 году. Но в то время его слова и слова коллег-медиков остались без внимания: «Об опасностях, связанных с мобилизационными процедурами, которым мы следовали во время мировой войны, было доложено соответствующим властям еще до того, как состоялась мобилизация», но ответ был таков: «Цель мобилизации состоит в том, чтобы как можно скорее превратить гражданских лиц в обученных солдат, а не устраивать демонстрацию превентивной медицины» [12].
Но, конечно, утверждал Воан, худшим местом для заражения был военный лагерь: «Чем более плотными группами люди собираются вместе, тем труднее контролировать распространение инфекции. Нет других условий, при которых люди находились бы в таком тесном и постоянном контакте, как в военном лагере» [13].
Кэмп-Фанстон, Форт-Райли, штат Техас, был именно таким местом, типичным примером военных формирований, которые возникали по всей территории Соединенных Штатов. Он располагался в военной резервации Форт-Райли близ Джанкшен-Сити, штат Канзас. Названный в честь бригадного генерала Фредерика Фанстона, он был самым большим из 16 дивизионных лагерей подготовки, построенных во время Первой мировой войны для размещения и подготовки солдат к военной службе. Строительство началось в июле 1917 года, и здания были равномерно распределены по городским кварталам с главными и боковыми улицами по обе стороны. По оценкам, было построено от 2800 до 4000 зданий для размещения более 40 000 солдат из 89-й дивизии армии США, которые были поселены на объекте. Строительство обошлось примерно в 10 миллионов долларов [14].
Он был больше похож на город, чем на военный лагерь: тут были жилые и учебные центры, универсальные магазины, театры, социальные учреждения, лазареты, библиотеки, школы, мастерские и даже кофейня. В двухэтажных спальных бараках площадью 43x140 футов (13x42 м) располагались кухня, столовая, кабинет командира роты, подсобные помещения и комнаты для командиров отделений или общежития. В каждой спальной комнате было по 150 коек, так как таков был размер пехотной роты в 1917 году [15].
Основной целью Кэмп-Фанстона было обучение солдат, призванных в штаты Среднего Запада, чтобы сражаться за границей. Люди проводили часы на тренировках, обучаясь новым военным приемам. Многие офицеры были приглашены из других стран, таких как Франция и Великобритания, чтобы обучать новобранцев со Среднего Запада. В свободное время солдаты могли посмотреть спектакль в театре или посетить один из социальных центров, хотя многие тосковали по жизни дома. Джеймс Х. Диксон, служивший в 356-м пехотном полку 89-й дивизии, писал своему другу: «Юнис, не стоит долго писать о новостях, потому что в Канзасе их почти нет, ветер все сдувает» [16]. Упоминание о ветре имеет большое значение. Солдаты часто жаловались на неблагоприятные погодные условия в Кэмп-Фанстоне, пробирающую до костей зиму и знойное лето. Первый лейтенант[10 - Первый лейтенант – воинское звание в армии США.] Элизабет Хардинг, армейская медсестра корпуса и первая старшая медсестра в лагере, вспоминала: «Я прибыла в Форт-Райли примерно в середине октября 1917 года, во время снежной бури! Это была самая холодная зима в моей жизни и самое жаркое лето, которое я могу вспомнить» [17]. Хотя климат был недостаточно суров, чтобы бороться с ним, условия ухудшались слепящими пыльными бурями, которые, в свою очередь, усиливались у навозных костров. Форт-Райли был центром американской кавалерии, и тысячи лошадей и мулов были размещены там. Солдаты, кроме верховой езды, осваивали различные навыки, от тех, что касаются ветеринарии, до подковывания лошадей и изготовления упряжи и шор. Там можно было увидеть будущего генерала Джорджа Паттона, который по выходным играл в поло и занимался конкуром[11 - Конкур – соревнования по преодолению препятствий на лошади.] [18]. Лошади производили около девяти тонн навоза в месяц, и его сжигание было общепринятым методом утилизации. В результате пыль, смешанная с пеплом от горящего навоза, создавала жгучую зловонную желтую дымку. Крупинки мелкого песка ухудшали состояние легких и бронхов, делая людей склонными к астме, бронхиту и пневмонии. А густой черный дым часами окутывал землю и еще больше раздражал дыхательные пути [19].
Одной из самых больших проблем в любом военном лагере были инфекционные заболевания. Всем солдатам при поступлении в лагерь делали прививки от «боевых» болезней, таких как холера и дизентерия. А всех мужчин, считавшихся заразными, немедленно помещали на карантин до тех пор, пока они не выздоравливали или больше не считались заразными. В 1918 году комендантом базового госпиталя в Форт-Райли был полковник Эдвард Шрайнер, хирург, который поступил на государственную службу по контракту. Он присоединился к регулярному медицинскому корпусу и командовал госпиталем на мексиканской границе в 1916 году [20]. Армейские медсестры прибыли в эти суровые условия всего лишь за год до него. Первый лейтенант Элизабет Хардинг вспоминала, что «казармы превращались в госпитали. Сначала он был очень примитивным, без туалета или ванны, кроме как в подвале зданий. Горячей воды и отопления почти не было» [21].
В субботу, 9 марта 1918 года, Форт-Райли пережил пыльную бурю, одну из самых страшных, какую только могли припомнить люди.
Говорили, что в тот день солнце в Канзасе почернело. Поезда должны были останавливаться на путях, и Форт-Райли был покрыт сажей и пеплом. Людям было поручено навести порядок, но их командирам не пришло в голову выдать им маски. В следующий понедельник, 11 марта, повар рядовой Альберт Гитчелл сообщил о своей болезни: он страдал от боли в горле и мигрени. Дежурный медик заподозрил, что его симптомы вызваны пыльными бурями и последствиями навозных костров. Но, поскольку температура рядового Гитчелла была 40 °C, его поместили в изолятор [22]. Вскоре после этого в госпиталь обратились капрал Ли У. Дрейк и сержант Адольф Херби. Температура рядового Херби была даже выше (41 °C), чем у Гитчелла, и он страдал от воспаления горла, носовых ходов и бронхов. Когда постоянный поток больных выстроился в аккуратную очередь, дежурный офицер вызвал полковника Шрайнера для подкрепления. К полудню полковник и его помощники осмотрели более 107 больных. К концу недели в лагере было зарегистрировано 522 заболевших. К концу марта болели 1100 человек, их было так много, что ангар пришлось превратить в общую палату [23]. Обращая внимание на эту вспышку гриппа и выполняя свой долг по уходу за солдатами, полковник Шрайнер был крайне осторожен после событий предыдущего года. В 1917 году офицер армии Джон Дуайер был отдан под трибунал после смерти новобранцев от гриппа. Его признали виновным в халатности за то, что он приказал одному солдату с гриппом взять на себя дополнительные обязанности, несмотря на то что тот был тяжело болен. Дуайера уволили из армии [24].
Эта вспышка была серьезной, но не неожиданной. Очаги инфекций были обычным явлением в казармах, где так много людей постоянно жило вместе в стесненных условиях.
Лейтенант Хардинг отметил, что «как обычно в больших группах, которые были размещены вместе в Кэмп-Фанстоне, было много эпидемий. Многие из солдат прибыли с ферм, где они никогда не сталкивались с заразными болезнями» [25]. Но эта вспышка была иной.
Первоначальный диагноз полковника Шрайнера предполагал, что его пациенты умерли от гриппа. Их симптомы напоминали классический случай гриппа: озноб, сопровождаемый высокой температурой, головной болью и болью в спине. Но некоторые были слишком слабы, чтобы даже встать, и их симптомы включали сильный кашель, кровотечение из носа и дыхательную недостаточность. Некоторые задыхались и умирали. Число погибших было необычайно велико: в то время как большинство пациентов выздоравливали в течение пяти дней, сорок восемь умерли от осложнений, таких как пневмония и кровотечения. Когда вирулентный[12 - Вирулентность – степень способности данного инфекционного агента вызывать заболевание или гибель организма.] штамм вируса гриппа пронесся вихрем через Кэмп-Фанстон, полковник Шрайнер телеграфировал в штаб армии США в Вашингтоне 30 марта: «Многие умерли от гриппа сразу после двух чрезвычайно сильных пыльных бурь» [26]. Власти отнеслись к полковнику Шрайнеру так же, как и к доктору Лорингу Майнеру: они не восприняли всерьез его предостережения.
Пыльные бури не были чем-то новым в Канзасе, как и вспышки инфекций в военных лагерях. Но, вместе взятые, они, казалось, наводили на мысль о какой-то новой и доселе неизвестной угрозе. Доктор Майнер и полковник Шрайнер знали, что легочная чума представляет реальную угрозу. Легочная чума, черная смерть из средневековой истории, передавалась воздушно-капельным путем, как и грипп. И, как отмечалось в предыдущей главе, в Маньчжурии была вспышка этого заболевания. Около 200 000 рабочих из Северного Китая путешествовали через США, чтобы работать с союзниками во Франции. Неужели они принесли с собой легочную чуму, которая, сменив среду обитания, превратилась в новый и смертельный штамм вируса гриппа? Эта теория, конечно, не объясняет вспышек болезни на отдаленных фермах, свидетелем которых был доктор Майнер.
Полковник Шрайнер, казалось, верил, что сама пыльная буря спровоцировала эпидемию. Но в ретроспективе были и другие возможности: свиной грипп мутировал у животных, содержавшихся на базе, или лошадиный грипп видоизменился у тысячи кавалерийских коней лагеря? [27] Вполне возможно, что некоторые из этих лошадей болели гриппом, который затем распространился по лагерю в результате сжигания навоза. С практической точки зрения, хотя пылевое облако, возможно, и не было причиной гриппа, оно, безусловно, помогало ему распространяться, оставляя после себя след из больных солдат, задыхающихся и хрипящих в течение нескольких дней. Это были идеальные условия, при которых вирус гриппа мог бы процветать.
А потом, как и прежде в округе Хаскелл, грипп исчез так же быстро, как и начался, и был забыт в суете подготовки к войне в Европе.
Глава третья
Безымянный убийца
Когда весной 1918 года американские военные усилия активизировались, вспышки особо тяжелого штамма гриппа вспыхнули в военных лагерях, по-видимому, одновременно, от Нью-Йорка до Флориды, Калифорнии и Алабамы. Хотя грипп представлял постоянную опасность в условиях армейской жизни, будучи следствием перенаселенности и антисанитарии в помещениях, многих офицеров встревожила быстрота и серьезность распространения заболевания. Новый штамм смертельно опасного гриппа также начал распространяться среди гражданского населения, нацеливаясь на те места, где люди собирались вместе в тесных замкнутых помещениях, таких как школы и тюрьмы. Следующая цепь событий указывает на произвольный характер распространения по Америке первой волны испанского гриппа.
В армии США полковник Эдвард Шрайнер уже выразил беспокойство по поводу вспышки гриппа в Кэмп-Фанстоне. Генерал-майор Хью Скотт, командир 78-й дивизии в Кэмп-Диксе, штат Нью-Джерси, вскоре тоже забеспокоился. В апреле 1918 года генерал-майор Хью Скотт написал американскому хирургу Уильяму Кроуфорду Горгасу о распространении болезней в Кэмп-Диксе, в частности гриппа, который был причиной увеличения числа случаев пневмонии.
Генерал-майор Скотт никак не мог объяснить причину такой эпидемии: «Наш лагерь чище всех других» [1]. В своем письме к генералу Горгасу генерал-майор Скотт описал санитарные меры, которые он приказал принять в Кэмп-Диксе, и попросил того приехать и посетить военное формирование и «взглянуть, в чем дело» [2]. Генерал-майор Скотт не мог успокоиться, пока не убедился, что сделал все возможное, чтобы предотвратить заражение своих людей.
Со своей стороны, генерал Горгас очень серьезно отнесся к просьбе генерал-майора Скотта, победившего желтую лихорадку в американской армии. Желтая лихорадка, названная так потому, что в своей второй, токсической, стадии она вызывает желтуху, является вирусным заболеванием, распространяемым инфицированными самками комаров. Горгас, как известно, боролся с вирусом с помощью программы профилактических санитарных мер и был готов сражаться со вспышкой пневмонии таким же безжалостно-энергичным способом. Генерал Горгас был убежден, что одной из причин этой особенно опасной вспышки была перенаселенность.
«Я нисколько не сомневаюсь, что если завтра вы выделите каждому человеку в Кэмп-Диксе свою отдельную палатку, то пневмония сразу же пройдет» [3], – заявил он. Горгас объяснил, что это был выбранный им метод борьбы с пневмонией среди строителей Панамского канала. Он добавил, что «у нас есть несколько лучших ученых в Соединенных Штатах, изучающих вопрос заражения пневмонией. И, возможно, мы добьемся такого же успеха с пневмонией, как с желтой лихорадкой и малярией в испано-американской войне» [4].
Одной из жертв вспышки в Кэмп-Диксе стал рядовой Гарри Прессли из 15-й кавалерийской дивизии США. Он заразился гриппом во время весенней эпидемии в Кэмп-Диксе, но не был признан достаточно больным, чтобы его сняли с дежурства. К счастью для рядового Прессли, он занимался офисной работой, которая ограничивала его физическую активность. Приятель Прессли Сид Аллен тоже заболел, но ему было «приказано продолжать работу», и он все еще был болен, когда они отправились во Францию в апреле 1918 года [5].
И только когда одновременно начались новые вспышки этого особо тяжелого гриппа, американские военные признали, что это действительно может быть проблемой. Вспышки гриппа произошли в армейских лагерях в Калифорнии, Флориде, Вирджинии, Алабаме, Южной Каролине и Джорджии [6]. Генерал Горгас сообщил об эпидемии гриппа в лагерях Оглторп, Гордон, Грант, Льюис, Донифан, Фремонт, Шерман, Логан, Хэнкок, Кирни, Макклеллан и других [7].
Вспышки болезни не ограничивались военными. Вернемся в Хаскелл, место встревожившей вспышки, свидетелем которой был доктор Майнер: грипп поразил индейскую школу округа, где обучались молодые коренные американцы, чтобы стать частью рабочей силы. Из 400 детей трое умерли. Смертельные случаи гриппа были также в Чикаго и Детройте, где в марте 1918 года заболела тысяча рабочих Ford Motor Company [8]. Таинственная болезнь пришла в движение, и передвигалась она быстро. Хотя таким врачам, как полковник Шрайнер, было ясно, что этот смертельный штамм вируса гриппа принимает другую форму, у них даже не было нового названия для этого старого врага. Однако один армейский врач попытался придумать новый ярлык. В Отчетах военного хирурга Кэмп-Керни местное название «японский грипп» ошибочно дали этому заболеванию, которое, как полагают, началось с прибытия в Сан-Диего эскадры японских военных кораблей с несколькими случаями гриппа в течение первой недели апреля [9].
Отсутствие документации затрудняло отслеживание вспышки болезни. В то время как военные власти были вынуждены сохранить медицинские записи о военных, пригодность которых к службе имеет решающее значение для армии, статистика не была доступна для гражданского населения, поскольку грипп не является заболеванием, подлежащим уведомлению. Единственным подтверждением наличия смертельного заболевания в этот период является краткое упоминание о вспышке в округе Хаскелл в отчетах общественного здравоохранения от 5 апреля 1918 года [10].
Грипп неизбежно процветал в школах. Одной из жертв болезни стал шестнадцатилетний Джон Стейнбек. Будущий автор «Гроздьев гнева» однажды вернулся домой из калифорнийской школы «бледный и с головокружением» [11] и рухнул в постель к большому ужасу своей матери Олив. У Джона резко поднялась температура, и он начал бредить. «Я спускался все ниже и ниже, – вспоминал он, – пока кончики крыльев ангелов не коснулись моих глаз» [12]. Вызвали местного хирурга, доктора Мергансера, который быстро превратил спальню пациента в операционную.
Он вскрыл грудную клетку подростка под действием эфира, удалив ребро, чтобы получить доступ к инфицированному легкому, которое затем было очищено от плеврального выпота. ««Мы думали, что он умрет прямо у нас на глазах, – говорит его сестра. – Джон выглядел ужасно, просто ужасно. Мы сделали для него все, что могли. А потом у него случился рецидив. Это заняло много времени, но в конце концов он пришел в себя. Надо сказать, мы были напуганы до смерти» [13].
Это радикальное лечение сработало, и Джон достаточно оправился, чтобы ходить в школу последние три недели перед летними каникулами, но у него остались проблемы с легкими на всю оставшуюся жизнь. Этот опыт оставил странный психологический отпечаток, наделив Стейнбека глубоким чувством уязвимости, которое сформировало его как писателя. «Это, кажется, дало ему ощутить себя на волосок от смерти» [14], – писал его биограф Джей Парини. Как и многих других людей, переживших испанский грипп, с которыми мы познакомимся в этой книге, потрясение от этого опыта осталось у Стейнбека на всю жизнь.
Отсутствие документации затрудняло отслеживание вспышек болезни.
Американские тюрьмы были главной мишенью для гриппа, который быстро распространялся среди подобных сообществ с высокой плотностью населения. Вспышка 1918 года в тюрьме Сан-Квентин, Калифорния, где заболели 500 из 1900 заключенных, была заметным примером. Заключенные, по-видимому, стали жертвами печально известного медицинского эксперимента. Эпидемия гриппа в Сан-Квентине не была ничем особенным, учитывая условия содержания в тюрьме. Местный врач Лео Стэнли был потрясен отсутствием гигиены, когда прибыл в учреждение в 1913 году. «Вентиляция была отвратительной, кровати тесно стояли друг к другу, воздушное пространство было чрезвычайно ограничено» [15], – писал он в своем отчете о вспышке болезни. Стэнли был особенно обеспокоен распространением туберкулеза, который в то время был главным убийцей, а также демонстрировал предрассудки своего века, выражая отвращение к отсутствию расовой сегрегации. «Белые, негры и индейцы смешивались здесь без разбора [16], – писал он, – а окрестности были чрезвычайно грязными» [17]. Несмотря на свои очевидные недостатки, Стэнли стал, по-видимому, образцовым тюремным врачом, полностью посвятив себя работе. С командой из четырех платных ассистентов, а также служащих и медсестер Стэнли разработал эффективную систему лечения заключенных, выстроив «линию приема таблеток» утром и днем [18]. Именно Стэнли в своей эффективной манере описал вспышку гриппа в Сан-Квентине, когда первые случаи гриппа появились в апреле 1918 года.
Первая вспышка болезни в Сан-Квентине началась 13 апреля, когда заключенный, именуемый теперь заключенным А, прибыл из окружной тюрьмы Лос-Анджелеса, где заболели несколько других арестантов. Заключенный А был болен еще до прибытия в Сан-Квентин, страдая от «болей во всем теле, сопровождающихся лихорадкой» [19].
По прибытии 14 апреля в Сан-Квентин заключенный А «смешался с 1900 людьми, собравшимися во дворе в воскресенье. Они ели в общей столовой вместе с ним, а на ночь его заперли в приемной комнате с еще примерно 20 новичками» [20]. На следующий день состояние заключенного А ухудшилось, и он был госпитализирован в тюремную больницу с «температурой 38,3 °C, ознобом и болью в спине и костях» [21]. С этого времени и до 26 мая в Сан-Квентине свирепствовала эпидемия необычной степени тяжести, был госпитализирован 101 пациент, из которых у семи развилась бронхопневмония, а трое умерли.
Эпидемия достигла своего апогея во вторник, 23 апреля, когда было госпитализировано восемь новых больных, еще шестнадцать – на следующий день, 24 апреля. В эти два дня около половины заключенных были больны. По словам Стэнли,
записи показывают, что в то время как обычно ежедневно только от 150 до 200 человек обращаются в больницу за лечением и консультацией, в эти дни обратились 700 и 750 пациентов [22].
Вместо обычного числа от 3 до 7 освобожденных от работы по болезни, в это время их было от 25 до 62. Все эти люди, отстраненные от своих обычных обязанностей, были очень больны, у них наблюдались повышенная температура (от 37,7 до 38,3 °C), боли в спине и упадок сил. Их следовало бы отправить в больницу, но поместить их туда не было никакой возможности. Им разрешалось оставаться на открытом воздухе и нельзя было заходить в свои камеры до вечера, потому что считалось, что эта необычная болезнь может усилиться от пребывания в душных камерах в течение дня [23].
Этот шаг раскрывает один из ранних методов лечения гриппа. Хотя врачи ничего толком не понимали в отношении гриппа, по-прежнему преобладало викторианское убеждение, что свежий воздух полезен для пациентов, отсюда бесчисленные просьбы, побуждающие семьи жертв гриппа открыть окно. Стэнли был искренне удивлен количеством заболевших в Сан-Квентине, особенно потому, что он был глубоко убежден, что многие заключенные имитируют симптомы, чтобы избежать работы. В своих воспоминаниях он размышлял о своей способности «различать лицемеров, недовольных и ипохондриков» [24], хотя «талант, который я развил в себе, чтобы распознавать поддельные болезни, принес мне изрядную долю ненависти… Меня изображали медицинским садистом, злорадствующим над жертвами пыток» [25]. Что же касается Стэнли, то это была цена, которую он заплатил за то, чтобы быть строгим, но справедливым тюремным врачом [26].
Но на этот раз люди в Сан-Квентине были по-настоящему больны. Хотя многие заключенные, очевидно нездоровые, продолжали работу, больных было так много, что «на мельнице, в портняжной мастерской, на мебельной фабрике и в литейном цехе было почти невозможно продолжать работу, и губернатор посчитал тюрьму полностью закрытой» [27].
В статье Стэнли показано, как быстро начался грипп. «Погода в это время была теплая и приятная, было очень солнечно, и людям, которые чувствовали себя плохо, разрешалось покидать мельницу на некоторое время, чтобы выйти наружу. Многие чувствовали себя слишком плохо, чтобы вернуться к работе и ложились на солнце прямо на землю» [28].
Эпидемия в Сан-Квентине постепенно утихла, но, оглядываясь назад, Стэнли считал, что более 500 заключенных были больны. Заметив, что «болезнь достигла своего пика во вторник и среду второй и третьей недели» [29], врач выдвинул объяснение. Каждое воскресное утро заключенным разрешалось посещать «киносеанс». Было два показа – в восемь и десять часов.
Помещение, в котором проходили показы, было полуподвальным, плохо проветриваемым, искусственно освещенным и всегда «чрезвычайно переполненным» [30]. Почти все 1900 заключенных Сан-Квентина присутствовали на демонстрации фильма, и еще до наступления утра комната была «влажной, теплой и наполненной дымом и человеческими запахами» [31]. Был установлен 31 вентилятор, но они не были эффективными, и не было времени, чтобы проветрить комнату между сеансами. Одна группа заключенных входила в комнату, как только другая покинула ее. Некоторые заключенные оставались на оба показа.
Были ли эти киносеансы началом эпидемии в Сан-Квентине? Стэнли, похоже, так и думал.
Предполагая, что эта респираторная инфекция атаковала своих жертв на шоу в воскресенье. Казалось, что инкубационный период составлял от 36 до 60 часов, после него начиналась внезапная болезнь в следующий вторник или среду. Типичная история многих пациентов состоит в том, что в воскресенье они посещали шоу, а во вторник или в начале среды у них появлялась головная боль, лихорадка, озноб, боль в костях, сильная слабость и иногда тошнота. Вполне вероятно, что эпидемия началась в этой тюрьме с вновь прибывшего заключенного из Лос-Анджелеса, так как он был первым заболевшим, а другие заболели вскоре после его приезда [32].
Врач признал, что заключенный А тесно связан с другими мужчинами и, вероятно, мог передать болезнь воздушно-капельным путем. Стэнли был также одним из первых врачей, заметивших характерные признаки этого специфического штамма вируса гриппа, включая «одышку [затрудненное дыхание], цианоз [синий цвет из-за низкого содержания кислорода в крови] и часто выходящую из легких кровянистую мокроту» [33]. Он также отметил еще один аспект болезни, который до сих пор не был зарегистрирован: повторное заболевание, во время которого пациенты, казалось бы, выздоравливали, но только до рецидива и повторной госпитализации. «Во время этой эпидемии у 9 процентов больных через два-три дня исчезали все симптомы, и они выписывались из больницы, но примерно через 10 дней возвращались с рецидивом» [34].
Как выяснилось позже, этот новый штамм вируса гриппа был неразборчивым и поражал всех независимо от расы и вероисповедания. Среди жертв болезни в Сан-Квентине были: 73 процента белых мужчин, 18 процентов мексиканцев, 6 процентов афроамериканцев и 3 процента китайцев. Некоторые больные, пораженные гриппом, были настолько ослаблены, что, по словам Стэнли, у них развился туберкулез, от которого один умер.
Гипотеза врача о том, что заключенный А распространял грипп среди других арестантов, кажется убедительной. Но она также поднимает вопросы об обращении с заключенным А с момента его прибытия. Если, как утверждал Стэнли, заключенный А уже болел обычным гриппом, его следовало поместить на карантин, чтобы остановить распространение заболевания. Вместо этого ему разрешили свободно общаться с другими арестантами и даже присутствовать на показе полнометражного фильма в плохо проветриваемом помещении. Была ли это небрежность, или тут действовал какой-то другой фактор?
В своем исследовании деятельности доктора Лео Стэнли историк Итан Блу ясно показывает, что медик не был обычным тюремным врачом. Доктор Лео Стэнли был евгеником[13 - Евгеника (от др. – греч. Evyevric – хорошего рода, благородный) – учение о селекции применительно к человеку, а также о путях улучшения его наследственных свойств.], который впоследствии прославился серией странных медицинских исследований, проведенных над заключенными Сан-Квентина. Они включали медицинские эксперименты сомнительной этики, в том числе попытки лечить пожилых, почти «безжизненных мужчин» путем замены их яичек трансплантатами от скота и недавно казненных осужденных. «Эта практика была известна как омоложение, идея состояла в том, что стареющему мужчине можно восстановить уровень тестостерона с помощью трансплантации яичек более молодого мужчины» [35]. Стэнли начал эксперименты по омоложению уже в 1918 году, через пять лет после того, как занял пост в Сан-Квентине. Но он был озабочен не только восстановлением мужественности слабеющих пожилых мужчин. Руководствуясь своими евгеническими убеждениями, доктор Стэнли хотел исправить то, что он считал «бедственным положением белой маскулинности в стране, все более превращающейся в плавильный котел рас и этнических групп» [36]. Он поощрял белых мужчин к размножению, а так называемых «нежелательных лиц» – к стерилизации.
Учитывая склонность врача к экспериментам, не исключено, что он специально позволил заключенному А из окружной тюрьмы Лос-Анджелеса общаться с арестантами Сан-Квентина. Тюрьма давала прекрасную возможность умному врачу наблюдать за развитием болезни в лабораторных условиях. Наблюдения доктора Стэнли за распространением гриппа по всему Сан-Квентину остаются важным информационным источником. То, что он намеренно изменил условия, чтобы провести медицинский эксперимент, – всего лишь предположение, но результаты остаются убедительным фактом. Стэнли определенно получил больше, чем рассчитывал, с этим вирулентным штаммом вируса гриппа.
Тем временем в мире за пределами Сан-Квентина новый смертоносный штамм вируса гриппа начал тихо и незаметно брать свое. В Соединенных Штатах болезнь оставалась под наблюдением, вспыхивая то тут, то там с внезапными трагическими последствиями, а затем снова исчезая. Если не считать тщательного ведения военных записей и дневников странного доктора Стэнли, о полной картине происходившего с гриппом судить было трудно.
К началу лета 1918 года первая волна гриппа, казалось, отступила.
В Европе все было по-другому. Грипп оказывал катастрофическое действие на военные успехи, негативно влияя на обе стороны. История одного молодого американца дает нам некоторое представление об условиях распространения гриппа и показывает, каково было человеку из сравнительно безопасного убежища на материке столкнуться со страданиями в Старом Свете.
В Читтаделле (Италия) в армейском госпитале младший лейтенант Джузеппе Агостони ухаживал за 25-летним солдатом. Агостони, итало-американец во втором поколении, бессильно наблюдал, как грипп опустошает его полк. Он и его товарищи никогда не видели ничего подобного. Люди кашляли кровью и задыхались из-за гноя в легких. Их лица посинели, а затрудненное дыхание приводило к звукам, похожим на утиное кряканье. Пытаясь сделать хоть что-нибудь, Агостони вытащил шприц и попытался откачать кровь из руки солдата, рассудив, что если он сделает кровопускание, то это облегчит застойные явления. Но вместо этого кровь свернулась после 10 кубиков: она стала черной и липкой, вязкой как смола [37]. Он не знал этого, но пока Агостони безнадежно смотрел на своего умирающего пациента, подобные сцены разыгрывались по всей Европе. Он не был одинок, лейтенант был всего лишь одним человеком в жестокой борьбе с невидимым врагом: смертью и ее зловещим посланником – смертельной болезнью без названия.
Глава четвертая
Невидимый враг
Весной 1918 года немецкая армия начала массированное наступление на Францию, и обе стороны подверглись нападению со стороны нового смертельного штамма вируса гриппа. В то время союзники и немцы не осознавали этого, но они имели дело с более могущественным врагом, чем любая человеческая армия.
Немецкая армия начала наступление на Францию с убеждением, что она выиграет Великую войну. Когда Россия вышла из войны, немцы смогли перебросить более миллиона опытных солдат и 3000 орудий на Западный фронт, где у Германии было численное превосходство. Тридцать семь пехотных дивизий были размещены на Западном фронте, еще тридцать – в резерве. На нескольких направлениях британские и французские войска превосходили немецкие в соотношении четыре к одному [1].
В то время как положение французов было отчаянным, британская армия понесла серьезные потери в битве при Пашендейле. Немцы, зная, что союзники истощены, понимали, что их главная надежда на успех заключалась в том, чтобы начать наступление раньше, чем прибудут американские войска [2].
Поначалу казалось, что немцы побеждают, завоевав за четыре месяца более 3235 квадратных километров французской земли. К маю 1918 года немецкая армия достигла реки Марны, и ее тяжелая артиллерия находилась в пределах досягаемости Парижа. В результате более миллиона человек бежали из французской столицы [3].
Но в то время, когда немцы атаковали, по Франции с рядами экспедиционных сил союзников крался невидимый враг. А врачи и патологоанатомы сообщали о лихорадке, широко распространенной в Руане и Вимрё в «злополучном Ипрском выступе[14 - Ипрский выступ – местность в окрестностях бельгийского города Ипр, известная тяжелейшими сражениями Первой мировой войны.], где, казалось, процветали болезни всех видов» [4]. Такое развитие событий, очевидно, вызвало беспокойство, поскольку британские и вновь прибывшие американские войска на Западном фронте готовились к крупному наступлению немцев.
Хотя другие болезни военного времени, такие как брюшной тиф, успешно сдерживались, и британская армия была в относительно хорошей физической форме, несмотря на четыре года войны, вспышки гриппа были регулярным явлением. Но в этом было что-то особенное.
Множество статей в медицинских журналах свидетельствует о внезапном начале этой эпидемии и о том, чем она отличается от обычного гриппа. Врачи были заинтригованы и встревожены таким развитием событий, болезнь невозможно было вписать в традиционную классификацию как «грипп» или «траншейная лихорадка». В этом новом заболевании явно было что-то необычное. Хотя Хэммонд и Роллан предложили свою теорию «гнойного бронхита» для болезни, которую они наблюдали в Этапле, были значительные разногласия относительно этиологии (причины и условия возникновения болезни) этого нового заболевания.
В то время как британские экспедиционные силы умирали от загадочной болезни, в марте 1918 года появились сообщения о том, что грипп поразил американские союзные экспедиционные силы (AEF), пересекшие Атлантику, чтобы воевать во Франции. В марте 84 000 американских рядовых отправились в Европу, не подозревая, что грипп путешествовал с ними на военных кораблях. 15-я кавалерийская дивизия США была поражена эпидемией пневмонии во время путешествия в Европу. Было зафиксировано 36 случаев заболевания, 6 человек умерли.
Рядовой Гарри Прессли, переживший эпидемию гриппа в Кэмп-Диксе, был среди тех, кто находился на борту. Его приятель Сид Аллен, который, несмотря на очевидную болезнь, вынужден был продолжать работу в лагере, умер через два дня после отплытия. Рядовой Прессли так и не узнал, был его друг похоронен в море или во Франции [5].
К концу марта, когда смертоносный грипп продолжал свое безжалостное продвижение, одна из самых неприятных его черт – острый цианоз – стала обычным явлением. Первого апреля 1918 года американская медсестра Ширли Миллард записала в своем дневнике: «Тут полно случаев гриппа. Я думала, что грипп – это сильная простуда, но это гораздо хуже. У этих людей высокая температура, настолько высокая, что мы не можем поверить, что это правда, и часто измеряем ее снова, чтобы убедиться… Когда пациенты умирают, а это случается примерно с половиной из них, их трупы становятся жутко темно-серыми, их сразу же выносят и кремируют» [6].
Несмотря на это тревожное развитие событий, союзники радовались прибытию американского подкрепления. Тринадцатого апреля 1918 года Вера Бриттен наблюдала, как войска прибыли в Этапль, и медсестры закричали: «Смотрите! Смотрите! А вот и американцы!» [7]
Я двинулась вперед вместе с другими медсестрами, чтобы посмотреть, как Соединенные Штаты фактически вступают в войну, такие богоподобные, такие великолепные, такие изумительно живые по сравнению с усталыми, нервными солдатами британской армии. Вот они, наконец, наши избавители, марширующие по дороге в Камье под весенним солнцем. Думаю, их были сотни, и в бесстрашном величии своей гордой силы они казались грозным бастионом и защитой от опасности, нависшей над Амьеном [8].
Трагическая правда заключалась в том, что, хотя во Франции уже были вспышки гриппа, новобранцы невольно принесли с собой из дома другой, более опасный вариант болезни. Пятнадцатого апреля в лагере близ Бордо, одного из главных портов высадки американских войск, появились первые случаи эпидемического гриппа в экспедиционных силах [9]. Эти красивые, здоровые деревенские парни должны были заплатить дорогую цену за вступление Америки в войну. По словам эпидемиолога доктора Воана, «жители городов приобретают некоторый иммунитет к респираторным заболеваниям, потому что живут в атмосфере, когда часто или постоянно переносят эти инфекции. Деревенские жители более подвержены респираторным заболеваниям» [10].
