Лина переполошилась, покраснела. Митя поцеловал ее и увлек в номер. Вслед им глядели волнообразные горы, сверкающее на солнце море и усыпанное сиреневыми цветами дерево, растущее в соседнем дворе.
А нечто, что лишит разума, завертит в немыслимом, не поддающемся объяснению круговороте, пугающем настолько, что не останется сил бояться, набирало силу.
Это началось на пятый день.
Первые четыре прошли так, как обычно и проходят у курортников. Утром и после обеда Митя с Линой нежились на пляже (от отеля идти было далековато, но неспешные тихие прогулки по красивым улочкам только радовали), до одури плавали в море, с удовольствием завтракали в обществе других постояльцев отеля, обедали и ужинали в маленьких кафе, дотемна бродили по набережной. Пили ароматное вино, ели шашлык и осетинские пироги. Съездили на экскурсию в горный поселок с непонятным названием Малый Самаш, накупили всякой ерунды на местном базарчике, посмотрели представление в дельфинарии.
Митя немного опасался, что Лина испугается заходить в воду после того, что случилось с ней в день приезда, но она не вспоминала об этом и купалась без всякого страха. Он тоже постарался отбросить мысли, что жена, которая отлично плавала, едва не утонула в двух шагах от берега. Вспоминал ее непонятные слова о произошедшем, и на ум приходили собственные видения и ощущения. Но больше ничего необычного не происходило, и Митя списал все на жару и смену климата.
Правда, был еще случай вечером в кафе – тоже в первый день. Лина утверждала, что беседовала со стариком, а Митя уверял, что возле их столика стояла женщина.
Он отошел на минутку, а когда вернулся, увидел ее. Женщина выглядела так гротескно, что Митя с трудом удержался, чтобы не присвистнуть от удивления. На вид рыжеволосой даме казалось лет пятьдесят. На ней была пестрая многослойная цыганская юбка в пол и полупрозрачная кружевная черная блуза. Шея и запястья увешаны многочисленными дешевыми украшениями: цепи, ожерелья из крупных камней, разноцветные браслеты. На голове криво сидела огромная шляпа с пером.
Женщина обернулась, бросила на Митю короткий, скользящий взгляд, и на мгновение обильно накрашенное лицо показалось ему смутно знакомым. Он будто видел ее в старом фильме. Или, может, на нее была похожа мать кого-то из его приятелей. Или воспитательница в детском саду. Тревожное ощущение усилилось от того, что Лина убеждала, будто никакой женщины не было – только старик в строгом костюме.
Но если не считать этих мимолетных эпизодов, все остальное было прекрасно: погода, море, пляжи, пропитанные солнцем фрукты, уютный номер, вино. И, конечно же, секс. Любовью они занимались чаще, чем в медовый месяц, и иногда Мите стыдно было смотреть в глаза соседям: вдруг они что-то слышали? Впрочем, чужая жизнь никого здесь не беспокоила. Обычно, если отдых удался, люди погружаются в него с головой, стремясь заполнить себя до отказа собственными впечатлениями. Чтобы было о чем вспомнить долгими мрачными осенними вечерами.
В ночь, которая стала точкой отсчета, они тоже долго любили друг друга, а потом Митя быстро заснул и проснулся неизвестно отчего, словно его разбудили. Открыв глаза, он обнаружил, что Лины нет рядом. В комнате было темно, он приподнялся на локте и взглянул на часы – они показывали два сорок. Зеленые светящиеся цифры казались глазами, которыми кто-то смотрел на него из глухой предрассветной тьмы.
Только дети боятся темноты – боятся отчаянно, не рассуждая, вне всякой логики. Он давно вырос, но что тогда с ним творится? Покрываясь противным липким потом, Митя пытался понять природу своего страха, но получалось плохо. Он был уверен: кто-то стоит за его плечом, хотел повернуться, посмотреть, но его словно парализовало. Студеные ноги и руки казались неподъемными колодами. Митя слышал свое частое дыхание и понимал, что кто-то еще слышит его.
Кто – Лина, может быть?
Но тогда чего ему бояться?
Нужно встать, включить свет, найти жену, но он продолжал лежать на кровати, застыв в неудобной позе, как огромный неуклюжий моллюск в раковине. Митя был уверен: если это беспомощное лежание продлится еще немного, он потеряет сознание. Или умрет от сердечного приступа.
Внезапно открылась входная дверь и чары разрушились. На пол легла косая полоска желтого света, и в комнату вошла Лина. Митя выпростал руку из-под легкой простынки и включил ночник.
– Лина? Где ты была? – хрипло прошептал он. Откашлялся, провел рукой по лицу.
Она прикрыла за собой дверь. Если бы Митя не был в тот момент настолько занят собственными ощущениями, то заметил бы, что жена напугана не меньше, чем он сам.
– Куда ходила? – снова спросил он, потому что она молчала.
Лина села возле него на кровать, потом легла рядом, прижалась, уткнулась лицом в грудь. Митя обнял ее, и ему показалось, что он сжимает в руках каменную статую.
– Почему такая холодная? Озябла?
– А ты?
Они не закрывали на ночь балконную дверь, потому что с вечера было одуряюще жарко и лишь с рассветом становилось прохладнее. Сейчас в комнате не чувствовалось ни дуновения ветерка, но Митю и Лину била холодная дрожь, они тряслись и вжимались друг в друга ледяными телами.
– Ничего не слышал? Во дворе? – спросила она.
– Я спал.
– И я, но потом проснулась. Услышала… – Она замолчала и вздохнула.
– Что? Лина, что ты слышала?
– Детский смех, голоса. Было слышно, как дети играют во дворе, визжат, хохочут. Я сначала подумала, мне приснилось. Откуда ночью во дворе возьмутся дети?
– У соседей нет детей, – сказал Митя. – И у хозяйки тоже.
– Знаю. Я полежала-полежала и решила выйти на балкон – посмотреть. Вышла, но ничего не увидела. Звуки доносились со стороны внутреннего дворика. Топот, разговоры – тихие и погромче…
– Ты спустилась вниз?
Лина молча кивнула.
– Почему меня не разбудила?
– Ты так хорошо спал. И потом, я… Ну, не разбудила и все!
– Хорошо, хорошо. – Митя погладил жену по руке. – Что дальше?
– Они были там.
– Дети?
– Дети, – шелестящим голосом ответила Лина. – Дети…
Митю передернуло от ее интонации, но он попытался свести все к шутке:
– Это ведь не так страшно, верно? Не разбойники-пираты или исламские террористы. Просто дети. Много их было? Ты с ними разговаривала?
Лина высвободилась из его объятий, села и пристально посмотрела Мите в лицо. Губы ее дрогнули, будто она хотела сказать, но не могла решиться. И Митя вдруг подумал, что не хочет ничего знать. Пусть это смешно, дурно… Но пускай она промолчит! Может, Лина угадала его трусливые мысли, а может, была другая причина, но в итоге, после долгого молчания, жена устало произнесла:
– Их было двое. Мальчик лет десяти и девочка постарше. Сидели возле бассейна, играли и разговаривали. Я отчетливо видела их. Как тебя сейчас.
– А они?
– Не обратили внимания. Я постояла, посмотрела и вернулась в дом.
– Значит, ничего страшного не случилось? Дети как дети?
«Пожалуйста, скажи, что так и есть!»
Лина наклонилась, поцеловала Митю в губы и снова легла с ним рядом. Устроилась поудобнее и только после этого ответила:
– Давай спать, Митюша. Я устала.
Уже засыпая, он подумал, что жена так и не сказала, все ли было в порядке с ночными гостями. Свет они в ту ночь так и не выключили.
Проснувшись, Митя сразу отправился к Наталье Михайловне – спросить, чьи дети играют по ночам во дворе возле бассейна. Но выяснить ничего не удалось. Под утро Митя и Лина спали крепко и не слышали, что, оказывается, приезжала скорая помощь: у хозяйки случился сердечный приступ. Вместо нее в отеле теперь заправляла худенькая шустрая женщина, которая представилась тетей Олей.
Тетя Оля держала гостевой дом, поменьше и поскромнее, на параллельной улице. Она была занята, спешила, и поэтому лезть к ней с вопросами казалось неудобным.
Да и желания не было: при дневном свете история перестала выглядеть жуткой. Собственный страх вызывал смущение и неловкость. Ну, играли соседские дети в неурочный час и играли. Что с того?
Митя и Лина позавтракали и отправились на пляж.
Глава пятая
Однако искупаться не получилось: штормило. Волны были не такими уж большими, однако спасатели выгоняли на берег каждого, кто пытался залезть в воду. Море недовольно шкворчало, яростно бросалось на берег, захватывало лапами гальку, тащило ее в глубину и швыряло обратно.
Пляж казался неприютным, почти враждебным, с моря тянуло прохладой. Люди уныло разворачивались и уходили прочь: раздеваться и загорать никому не хотелось.
Митя и Лина сидели на лежаках.
– Холодно, – сказала Лина. – Дрожь бьет.
– Пойдем отсюда, – предложил Митя.
– Куда? На экскурсию какую-нибудь?
Они решили погулять по Локко. Пару часов бродили по улицам, зашли на рынок и зачем-то купили черешни, хотя оба ее не любили. Разговор не получался: каждый думал о прошлой ночи, но обсуждать это вслух духу не хватало.
– Настроения нет. Наверное, просто не выспались, – проговорил Митя в ответ на свои мысли.
– Хочешь спать?
– По-моему, я уже есть хочу. А ты?
– Тоже не отказалась бы. Пойдем в «Подсолнухи»?
Им нравилось обедать в этом маленьком ресторанчике, расположенном в глубине городка. В «Подсолнухах» была отличная кухня, тихая и уютная атмосфера. Лина уселась за облюбованный ими столик возле окна и принялась изучать меню, Митя отправился мыть руки. Под потолком лениво жужжал вентилятор, популярный певец с надрывом кричал о том, как он счастлив.
У барной стойки сидели парень с девушкой. На спине у парня болталась ковбойская шляпа, он выглядел хмурым и нервно покусывал губу. Девушка тоже насупилась и время от времени что-то сердито говорила спутнику на ухо. Перед ними стояли бокалы, из которых они не сделали ни глотка.
Туалетная комната располагалась неподалеку от кухни, дверь которой была приоткрыта. Возвращаясь за столик, Митя невольно заглянул внутрь и увидел, что у разделочного стола хлопочет хозяйка заведения – Мария. Ее дочь работала официанткой и помогала на кухне, в небольшом баре хозяйничал зять. Муж Марии давно умер.
– Добрый день, – громко поздоровался Митя.
Мария, крупная женщина с мягким, круглым лицом, обернулась к нему всем корпусом.
– Покушать зашли? – задала она свой обычный вопрос.
Как будто сюда можно было зайти зачем-то, кроме еды.
Митя вопроса не услышал. Он смотрел на руки поварихи, впервые обратив внимание на то, какие они мощные, почти мужские. В правой руке Мария сжимала большой нож, в левой – окровавленную младенческую головку. С широкого лезвия на пол капала кровь. Кровью были перепачканы и короткие толстые пальцы с остриженными под корень ногтями, и белый кружевной передник. Митя просипел что-то и поднял взгляд, уставившись поварихе в лицо. Старался сказать хоть слово, но горло сжал спазм. Мария по-прежнему улыбалась как ни в чем не бывало.
– Покушать, говорю, зашли? – переспросила она.
Митю замутило. Он бросился обратно в туалет, и его вырвало желчью – в желудке ничего не было. Стоял, согнувшись, вцепившись в края раковины, полоскал рот, в ушах шумело, и сквозь этот шум он слышал громкий, встревоженный голос Лины. Мария отвечала ей, к их голосам примешивались еще чьи-то – должно быть, юноши и девушки, что сидели у стойки.
Когда Митя оторвался от раковины, умылся и вышел в коридор, все скучились вокруг него: Лина, Мария, даже угрюмая парочка. Молодые люди теперь выглядели озадаченными.
– Что случилось? – раз за разом спрашивала Лина. – Тебе плохо?
Митя посмотрел на Марию, на лунообразном лице которой застыло почти комичное беспокойство. Потом бросил взгляд на полные руки поварихи – крови на них не было. Фартук тоже был идеально чистым.
– Что вы там делали? – проговорил он. Горло саднило.
– Я? – Мария оглянулась по сторонам, словно ища поддержки.
– Что… – Митя запнулся, – вы держали в руках?
– Помидор, – сказала повариха. – Резала помидор. Салат делала. Греческий.
– Греческий.
– Ну.
Он сделал пару шагов в сторону и снова заглянул в кухню. На разделочном столе лежал большой ярко-алый помидор. Рядом валялся тот самый нож, который Мария только что держала в руках.
Из ресторанчика Лина и Митя вышли обнявшись: Митю шатало от головокружения, жена его поддерживала. Пакет с черешней так и остался на столике.
Мрачная пара вернулась к стойке, проводив возмутителей спокойствия настороженными взглядами. Наверное, оба едва сдерживались, чтобы не покрутить пальцами у виска.
Мария, которая вроде бы ни в чем не была виновата, сокрушенно извинялась, сама не понимая за что. Ему хотелось попросить ее замолчать, он не мог выносить звука ее голоса, но слова не шли с языка, и он только махнул на прощание рукой. Расстроенная хозяйка ушла на кухню, продолжая что-то бормотать себе под нос.
Про обед, конечно, забыли. Митя был уверен, что ни за что и никогда больше не сможет есть в «Подсолнухах». Ноги его там не будет.
– Тебе что-то привиделось? – осторожно спросила Лина, когда они перешли дорогу и сели на скамейку в тенечке.
– Не важно. Забудь.
Слишком часто ему стало «видеться». Раньше этого никогда не было. Может, от жары? Или от запаха чертового можжевельника? Возможно, у него аллергия. «Или с Локко что-то не так», – подумал Митя, и ему вдруг захотелось убраться отсюда.
Вместо этого они пошли в свой отель и легли спать. Митя заснул сразу же и проснулся тоже быстро, без обычного тягучего перехода из одной реальности в другую. Открыл глаза и вздрогнул от неожиданности: Лина сидела рядом и пристально глядела на него.
– Напугала, – выдохнул он.
– Прости, пожалуйста.
– Давно проснулась?
– Толком и не спала, – ответила жена. – Так, дремала и ворочалась, боялась тебя разбудить.
– У тебя не получилось бы: дрыхнул, как застреленный.
