Уездный детектив. Незваный, но желанный
Татьяна Георгиевна Коростышевская
Берендийский сыскУездный детектив #2
Зло никогда не спит, убийства в Крыжовене продолжаются. Казалось бы, дело о самоубийстве пристава раскрыто, но по ходу расследования вскрываются новые чудовищные обстоятельства. Кто главный злодей? Кто дергает за ниточки? Кто пытается водить за нос служителей закона?
Распутывая одну за другой загадки уездного городка, Евангелина Попович не замечает, что сама движется навстречу смертельной опасности. Или все-таки замечает, но не может свернуть с пути, ведь на кону теперь стоит больше, чем служебный долг?
Великий чародей Крестовский спешит на помощь барышне. Только пока непонятно, на помощь ли или прямо в заготовленную для него ловушку.
Татьяна Коростышевская
Уездный детектив. Незваный, но желанный
Глава первая,
в коей обязанности пристава уездного крыжовеня ложатся на девичьи плечи неподъемным грузом, а долгожданная встреча радости не приносит
Всякое нарушение закона, через которое посягается на неприкосновенность прав власти верховной и установленных ею властей или же на права или безопасность общества или частных лиц, есть преступление.
Уложение о наказаниях уголовных и исправительных, 1845
Поезд из столицы прибыл в Крыжовень вечером. Семен Аристархович Крестовский, действительный статский советник сыскного департамента, начальник чародейского приказа Мокошь-града, вышел из вагона в партикулярном платье и самом светском расположении духа. Трехдневное путешествие позволило ему восполнить чародейские силы, а нынче ждала его встреча с дамою сердца, зеленоглазой барышней Попович. Семен эту встречу предвкушал, представил даже в подробностях, как сперва бросится к нему Евангелина, щечки раскраснелись, очи сверкают, после остановится в смущении, чтоб приличия соблюсти, о новостях своих расскажет, о столичных делах расспрашивать примется. И он привычно угреется в лучах ее бесхитростного обожания, расслабится, почувствует себя взрослым и сильным. Геля, Гелюшка… Какая все-таки удача, что именно ему пришлось ей вослед в этот уездный городишко отправиться, хоть ненадолго о столичных своих затруднениях забыть.
Высокому Крестовскому не составляло труда поверх голов оглядывать редеющую толпу, однако Гели на перроне не было. Это пока не тревожило, но несколько разочаровывало.
– Прощения просим, – остановил его немолодой тучный господин в полицейском мундире, – не вы ли, вашбродь, Эльдар Давидович будете?
Толстяк с почти суеверным ужасом оглядывал столичного франта от сверкающих туфель до крупных сапфировых серег в мужских мочках. Семен покачал головой, взметнув свою золотисто-рыжую гриву. Служивый тоскливо заозирался, более одиноких приезжих не узрел, вздохнул.
– Обознался. Чиновника важного велели встречать по фамилии Мамаев.
– Кто велел?
– Начальство. Пристав то есть.
Чародей посмотрел на перрон, тоже вздохнул и сунул толстяку саквояж.
– Будем считать, что приказ начальства вы исполнили. Действительный статский советник Крестовский вместо Эльдара Давидовича в ваше присутствие направлен.
Приняв багаж с видом покорного оруженосца, служивый гаркнул:
– Коллежский регистратор Давилов! – Щелкнул каблуками, добавил, понизив голос: – Извольте, ваше превосходительство, в сани.
Семен пошел за провожатым. Пристав? Любопытно, кого из Змеевичей эту обязанность прислали исполнять? Заметим, исполнять временно. Должность все еще числилась вакантной.
– Начальство велело вас в гостинице устроить, – сказал Давилов, прижимая к груди саквояж. – По случаю ярмарки мест свободных не было, но я исхитрился пристойный нумер для вашего превосходительства добыть.
На вокзальной площади происходила битва за извозчика, но спутник кивнул в сторону, где с мраморного крыльца прямо в грязный ноздреватый снег спускались дощатые мостки.
– Туда извольте, ваше превосходительство. Приказной транспорт за углом ожидает, ее высокоблагородие велели…
– Как зовут? – спросил Семен, спрыгивая с крыльца.
– Евсей Харитонович, – смешался толстяк.
– А дальше?
– Так Давилов же…
Извозчик, узрев столичного чародея во всем его великолепии, натурально открыл рот. Семен поздоровался, уселся в сани, подождал, пока коллежский регистратор займет место рядом, и спросил снова:
– Как зовут его высокоблагородие? Начальство ваше? Пристава!
– Ее.
– Простите? – Сани дернулись трогаясь, и возглас получился ломким, будто солидный Крестовский пустил петуха.
– Ее высокоблагородие, – пояснил Давилов с затаенной гордостью. – Пристав наш Евангелина Романовна Попович.
Семен закрыл рот, выдохнул, вдохнул… Спутник продолжал, его состояния не замечая:
– Как прежний пристав наш того, – он закатил глаза, изобразив предсмертный хрип, – она дела все присутственные на себя приняла. Уж он-то ее упрашивал, не оставляй, говорит, Гелюшка, меня. А она: «Все в лучшем виде исполню».
– Блохин?
– Чего Блохин? А! Нет, Степан-то Фомич еще в грудне помер, другой пристав – Волков Григорий Ильич.
– Что-то у вас приставы как мухи мрут.
– Да нет, Григорий Ильич не помер вовсе. Он в сон чародейский погрузился, только и успел невесте своей дела передать.
– Невесте?
– Евангелине Романовне.
Крестовский понял, что сошел с ума, только не мог решить, когда именно. Попович пристав? Какая нелепица! Ей было велено в Крыжовене самоубийство Блохина расследовать. Потихоньку и внимания к своей персоне не привлекая. Пристав? Невеста?!
Служивый все болтал, захлебываясь от восторга и умиления. Волков, молодой такой, а вострый, они ему сперва не особо доверяли, потому еще, что образования Григорий Ильич заграничного, но после они на пару с надворною советницей себя столь чудесно в делах проявили, что никаких сомнений не оставили. Душегубицу арестовали, а Евангелина Романовна семь часов допрос вела, признания выбиваючи, а Григорий Ильич в полуобмороке орудие преступления отыскивал. А уж как получилось приютское начальство к ногтю прижать! Любо-дорого.
Седовласый гнум у порога какого-то заведения поклонился приказным саням. Воспаленный взор Семена Аристарховича выхватил за витринным стеклом знакомое лицо. Рыжеволосая зеленоглазая Попович призывно улыбалась ярко-розовым ртом. Потихоньку и никакого внимания? Авантюристка! Актерка!
Уж они-то на пару в Крыжовене порядок наведут, ее высокоблагородие с женихом, всех лиходеев накажут. А уж как Евангелина Романовна встрече с его превосходительством обрадуется! Она другого чиновника, правда, ждала. Так и сказала Давилову: «Евсей Харитонович, – говорит, – господин Мамаев мне друг и коллега, вы его наилучшим образом устройте, я сама встречать хотела, но сами видите…» Ну а он что, без понимания, что ли? Не до коллег, когда милый Гриня в падучей колотится. Уж они и лекаря позвали, и…
– Где Попович? – перебил Крестовский излияния коллежского регистратора.
– Известно где, на квартире у господина пристава. Велела вас сперва в гостиницу определить, а после…
– Правь туда! – велел Семен извозчику.
Извозчик послушно натянул поводья, сани описали полукруг, останавливаясь у будки часового.
– Это присутствие наше, – повел рукой Давилов. – А казенки на верхнем этаже располагаются. Через арку вход. Извольте, ваше превосходительство, ножку сюда…Что ж ты, Федор, прямо в грязище встал?
Крестовский лужу перепрыгнул, быстрым шагом пересек расстояние до арки. Давилов пыхтел за спиной, не поспевая. Мощный магический фон Семен ощутил еще на деревянной внешней лестнице, в общем квартирном коридоре он стал физически ощутим. Инородная чародейская сила вихрилась в воздухе плотным рунным плетением. Почерк Семену был знаком. Бриты, Орден Мерлина, серьезные мастера. Где-то там, в центре этого чароворота спасала своего милого сыскарка Попович, «ни разу не чародейка». И Крестовский пошел туда, подсказок от спутника более не дожидаясь.
В спальне на кровати лежал молодой человек самой смазливой наружности, то есть не лежал, а парил вершках в двух над постелью. Да и смазливость его была под вопросом – тело страдальца, по пояс обнаженное, корежила судорога, суставы изогнулись под невероятным углом, рот оскалился, из него фонтанировала желтая пена. Геля стояла подле на коленях, пытаясь двумя руками прижать торс молодого человека к кровати. Еще какой-то господинчик, видно лекарь, суетился вокруг, и еще кто-то тоже суетился. Но Крестовский их не замечал, его вниманием завладел обручальный сапфировый перстень на безымянном пальчике сыскной барышни.
Собою я была довольна. При всей своей нелюбви командирствовать, с обязанностями пристава справлялась перфектно. Невелика премудрость. Служивые местные дело свое знали, даже ярмарочное городское многолюдие не мешало четкой приказной работе. Мы с коллежским регистратором Давиловым занимались отловом чиновных разбойников в богадельне, Старунов, по должности письмоводитель, разбирал мелочовку. Единственное, расстраивало, что второго допроса с арестанткою мне провести не удалось, поплохело ей, опиумщице злостной, сразу после того, как я на допросе признание в убийстве Чиковой получила. Лекарь Халялин, которого мне в приказ на помощь призвали, заявил, что либо зелья Мишкиной дать требуется, либо ждать, пока попустит. Я решила ждать. Потому что неправильно это, для служебных целей арестанток травить, даже и душегубиц. Ничего, время терпит. Нынче Мамаев из столицы прибудет, вдвоем мы великолепно со всем справимся. Встречу его на вокзале, в отель сопровожу, Давилов обещал нумер приличный забронировать, а уж завтра…
Зевнув, я допила свой кофе, поглядела на часы. Можно было собираться.
Старунов вышел из-за конторки, когда я появилась в общем зале, сообщил, что происшествий никаких, сани у крыльца готовы и что на дежурстве в приказе остается именно он, Иван Старунов. Какие-то оборванцы в арестантской клети рапорту заулюлюкали, прижались к решетке сизыми носами.
– Девка? Слышь, девка, отпусти!
– Во-первых, – веско проговорила я, – не девка, а ваше высокоблагородие, во-вторых, отпускания в приказе проводятся…
– Евангелина Романовна! – вбежал с улицы Давилов. Евсей Харитонович запыхался, что при его корпулентности неудивительно. – Беда! Господин Волков… он…
Недослушав, я выскочила за дверь. Григорий Ильич более суток находился в своей квартире, погрузившись в чародейский сон, и никаких проблем до сего момента не доставлял. Утром я его навестила, послушала спокойное размеренное дыхание, поправила на груди одеяло и сочла свой дружеский долг исполненным.
Давилов со Старуновым устремились за мной в боковую арку.
– Иван, – велела я на бегу, – лекаря, срочно!
Гриню колотило как в падучей, он подпрыгивал на разоренной постели и так стучал зубами, что я испугалась, что он откусит себе язык. Евсей Харитонович, видимо, подумал так же, дернул из гардеробной кожаный ремень и засунул его в рот страдальцу на манер лошадиного трензеля. Гришка застонал, его вырвало. Спальня наполнилась сильным кислым запахом. Схватив спящего за плечи, я повернула его на бок, чтоб не захлебнулся.
– Сани-то, вашбродь… – бормотал стоящий у двери приказной извозчик Степанов. – Поезд прибывает.
– Лекарь вот!
Быстро обернувшийся Старунов подтолкнул к кровати Халялина, тот уже раскрывал докторский саквояжик, кропил чем-то вонючим тряпицу, чтоб сунуть ее в лицо Волкову. Гриня затих, тяжело привалившись к моим коленям.
– Евсей Харитонович, – сказала я со вздохом Давилову, – отправляйтесь на вокзал, столичного чиновника встречать.
– Будет исполнено, вашбродь. Сюда доставить прикажете?
Я посмотрела на спокойное лицо Волкова.
– В отель, устройте со всеми удобствами, ужин закажите. Я после к господину Мамаеву присоединюсь.
– Как прикажете.
Регистратор с извозчиком ушли, лекарь велел Старунову принести воды, а мне – снять с Грини сорочку для тщательного осмотра с последующим обтиранием. Мы раздели страдальца, Халялин принялся нажимать ему на живот под ребрами, послушал грудь стетоскопом, приподнял веки, ложечкой открыл рот, чтоб осмотреть язык и гортань. В чародействах эскулап не поднаторел, прочее же счел для жизни неопасным.
– Пить ему надобно чаще, организм без влаги страдает.
Поить спящего человека мне прежде не приходилось. Тоненькая струйка из чашки, попытка с ложечкой… Старунов предложил намочить тряпицу и выжимать понемногу прямо спящему в рот, или за соской младенческой сбегать.
– Отставить, – сказала я, – он глотать не хочет.
Возились мы долго, нажимали на горло, чем вызвали у Григория Ильича болезненный кашель, вставляли в рот соломинку, тоже без успеха. От манипуляций над собою Волков начал хрипеть, сызнова изогнулся спиной, колотя затылком о кровать. Кислый рвотный запах перебивался чем-то пряным, явно чародейским. Гриню вознесло над постелью, перекорежило. Что я могла? Меньше чем ничего, прижимала растерянно мужское тело, чтоб к потолку не взлетело, да чертыхалась плохими словами. Мундира еще было жалко, другого из Мокошь-града я не прихватила, а этот оказался безнадежно испорчен. Шумно, грязно, бестолково. Положеньице… Эх, зря велела Эльдара в отель сперва везти, его помощь сейчас пришлась бы кстати.
Прижав грудь Григория Ильича локтем, свободной рукой я вытерла замаранное лицо, велела громко:
– Чародея мне сюда немедленно доставить! Либо Квашнину везите из богадельни, либо… Поезд уже прибыл?
Ответа не услыхала, Гриню вознесло, низвергло, снова подняло в воздух; голоса прочих присутствующих слились в нестройное бормотание. Я поднажала изо всех сил, закричала:
– Да вяжите его, ироды, к кровати приматывайте!
– Всем разойтись. – Уверенный баритон отчего-то имел запах мяты.
– Обезвоживание, – пискнул лекарь, – от него все беды. Мы уж и так и эдак пытались…
