На дне бочонка лежали паспорта на фамилии Купченко и Шестовой. Оказалось, что бондарь на самом деле известный во Владивостоке бандит Петр Купченко. Беглый матрос Тихоокеанского флота убил священника, попал в тюрьму, из которой сбежал и примкнул к банде Филиппова. А его жена, Шестова – не менее знаменитая воровка и скупщица краденого.
Вторично Треф отличился при обыске в доме Курносой. Он смог учуять в подвале под чаном с грязным бельем тайник. А в нем лежали те самые ценности, которые Филиппов взял при налете на дом помещицы.
По итогам брянского дознания по всей России было арестовано тридцать пять анархистов-безмотивников, найдено четыре тайника с бомбами и оружием. Предатель Филиппов, за которым числилось одиннадцать убийств, получил вместо виселицы бессрочную каторгу. Жуткий союз бандитов с революционерами ошарашил полицию, но отнюдь не вождей анархизма. Похоже, страну ждала новая эра, когда возможно все…
Владимир Гаврилович со вздохом раскрыл какой-то журнал и сказал коллеге:
– Тут статья главаря большевистских социал-демократов Ульянова. Старая, правда – от тысяча девятьсот шестого года. Но поражающе откровенная. Называется «Партизанская война». Не читали?
– Нет, – ответил Лыков, и на душе у него заскребли кошки. – Сильно прикладывает этот Ульянов?
– А вот послушайте.
И начальник ПСП зачитал длинную цитату:
– «Интересующее нас явление есть вооруженная борьба. Ведут ее отдельные лица и небольшие группы лиц. Частью они принадлежат к революционным организациям, частью (в некоторых местностях России большей частью) нет… Вооруженная борьба преследует две различные цели, которые необходимо строго отличать одну от другой; именно, борьба эта направлена, во-первых, на убийство отдельных лиц, начальников и подчиненных военно-полицейской службы; во-вторых, на конфискацию денежных средств как у правительства, так и у частных лиц». Чуете, Алексей Николаевич? Ему все равно, у кого отнимать деньги. Продолжаю: «Конфискуемые средства частью идут на партию, частью специально на вооружение и подготовку восстания, частью на содержание лиц, ведущих характеризуемую нами борьбу». Я бы сказал, что последнее встречается у них сплошь и рядом… Далее Ульянов пишет: «Крупные экспроприации (кавказская в двести с лишним тысяч, московская восемьсот семьдесят пять тысяч рублей) шли именно на революционные партии в первую голову. Мелкие идут прежде всего, а иногда и всецело на содержание “экспроприаторов”… Обычная оценка рассматриваемой борьбы сводится к следующему: это анархизм, бланкизм, старый террор, действия оторванных от масс одиночек, деморализующие рабочих, отталкивающие от них широкие круги населения, дезорганизующие движение, вредящие революции. Когда я вижу социал-демократов, горделиво и самодовольно заявляющих: мы не анархисты, не воры, не грабители, мы выше этого, мы отвергаем партизанскую войну, тогда я спрашиваю себя: понимают ли эти люди, что они говорят?» Вот еще фраза: «Утверждают: партизанская война приближает сознательный пролетариат к опустившимся пропойцам, босякам. Это верно». Каково? Но это еще не самое страшное в статье, Алексей Николаевич. Сейчас будет место много хуже: «Считать анормальной или деморализующей гражданскую войну или партизанскую войну, как одну из ее форм, марксист не может. Марксист стоит на почве классовой борьбы, а не социального мира. В известные периоды острых экономических и политических кризисов классовая борьба доразвивается до прямой гражданской войны, то есть вооруженной борьбы между двумя частями народа. В такие периоды марксист должен стоять на точке зрения гражданской войны. Всякое моральное осуждение ее совершенно недопустимо с точки зрения марксизма». Уф…
Филиппов отложил журнал и уставился осоловелым взглядом на собеседника:
– Вы поняли? Гражданская война – это когда одна часть народа убивает другую. И осуждение ее недопустимо. Марксист должен радоваться такому обороту и приближать его! Куда же нас ведут подобные ульяновы? И куда приведут? Тьфу. Страшно даже думать об этом.
Лыков, как мог, успокоил товарища насчет социал-демократов (авось еще не победят) и отправился домой. Контузия давала о себе знать. В ухе стреляло, голова разболелась. Он закапал лекарство, выпил чаю со смородиновым листом и лег вздремнуть.
Алексей Николаевич не показывался на службе до четверга, в рамках дозволенного начальством. Когда он появился на Фонтанке, его тут же вызвали к Белецкому.
Директор снова выглядел сконфуженно. Настолько, что сыщик почувствовал недоброе:
– Опять? Что на этот раз?
– Вам предстоит командировка в Верхнеудинск, – развел руками действительный статский советник.
– Мм… А позвольте узнать, зачем?
– Распоряжение министра. Вот, ознакомьтесь с перепиской и резолюцией его превосходительства.
Лыков взял пачку отношений и отправился в свой кабинет. Там сидел Азвестопуло с перевязанной щекой.
– Разве еще не зажило? – удивился шеф.
– Да это я так… чтобы сочувствовали… А то народ у нас злой: как узнают про наградные, завистью изойдут. До конца недели похожу с тряпочкой. А вы чего такой невеселый?
Алексей Николаевич отмахнулся и разложил бумаги. Это оказалась переписка между МВД и иркутским генерал-губернатором по вопросу учреждения в Верхнеудинске городского управления полиции.
Вопрос этот был Лыкову давно известен. Лет сорок назад, когда главная торговля с Китаем шла через Кяхту, большое значение имел приграничный город Троицкосавск. Но с развитием железнодорожного сообщения он утратил свою роль. Транссибирская магистраль и КВЖД забрали себе почти всю перевозку. Верхне-удинск, через который прошли рельсы, сделался важным складочно-перевалочным местом. Однако в нем не имелось собственного полицейского управления, только уездное. А Троицкосавск по старой памяти имел собственную полицию, хотя нужды в ней уже не было. Иркутские власти давно бомбили Петербург просьбами: в угасающем городке управление закрыть, а его штаты перевести к нуждающимся соседям. Простой, казалось бы, вопрос встретил сильное противодействие в Министерстве финансов. Генерал-губернатор полагал, что перевод штатов следует дополнить усилением содержания полицейских. Забайкалье – старый каторжный район, служба там трудна и опасна. А жалованье чинам правопорядка не повышали уже полвека. Тут бы и поощрить людей… Но премьер-министр Коковцов, оставивший за собой Министерство финансов, был верен себе. Никому ничего не добавлять! Ни армии, ни полиции, ни земству – обойдутся и так.
Кроме того, перекидывание штатов, хоть и между уездами одной губернии, требовало согласия Государственной думы. Здесь иркутяне встретили второе препятствие. Депутаты любили в пику правительству зарубить даже разумные законы. И проект крепко застрял в комиссиях.
Лыкову, да и любому компетентному человеку, было ясно, что вопрос об учреждении Верхнеудинского городского полицейского управления вязкий и трудный. В ближайшее время его было не разрешить. Тем не менее Макаров синим карандашом наложил на последнее отношение Князева[12 - Князев Леонид Михайлович – иркутский генерал-губернатор.] резолюцию: «Командировать в Верхнеудинск с.с.[13 - С.с. – статский советник.] Лыкова для подготовки мнения министерства». Вот скотина! Нарочно послал неугодного чиновника к черту на кулички, с заведомо бессмысленным поручением. И ничего не поделаешь…
Азвестопуло заметил гримасы шефа, зашел ему за спину и стал читать бумагу. Потом сказал:
– Возьмите меня с собой! Там на одних прогонах сотни две срубишь.
– Командировка длинная, а у тебя Мария на сносях, – возразил Лыков. – Как ты от нее уедешь?
Но грек уперся. Он любил кататься со своим богатым начальником в командировки. Тот всегда брал на себя содержание помощника, селил его в хороших гостиницах, кормил и поил за свой счет. И коллежский асессор возвращался домой с толстым бумажником. Он ездил по лыковскому бесплатному годовому билету[14 - В Департаменте полиции имелись бесплатные годовые железнодорожные билеты для служебных нужд.], а прогонные целиком забирал себе. Сергей принялся канючить. Пришлось объяснять ему, что никто резолюцию министра подправлять не будет. Велено ехать Лыкову, он и отправится за тридевять земель. А другие останутся в столице.
Два дня ушло у Алексея Николаевича на сборы. Ольга Дмитриевна напекла ему пирожков на первое время, уложила коробку с ушными каплями. До Верхнеудинска больше шести тысяч верст. Никаких пирогов не напасешься, придется питаться в вагоне-ресторане. Эх…
В понедельник, 31 июля, Лыков сел в вагон и отправился на восток.
Глава 2
Вокруг Байкала
Алексей Николаевич сошел на станции Верхнеудинск и осмотрелся. В дороге он провел ровно неделю, и поезд порядком ему надоел. Хотелось размять ноги, ощутить под собой твердую почву. И отведать чего-нибудь помимо битков из курятины, которыми буфетчик экспресса явно злоупотреблял.
6 августа являлось неприсутственным днем по случаю рождения наследника цесаревича, тезки сыщика. Командированный был этому рад. Он хотел денек пожить в городке инкогнито, не представляясь властям. Поручение министра высосано из пальца. Лыков проехал мимо Иркутска сознательно: объясняться с генерал-губернатором Князевым у него не было никакого желания. Ровно поэтому же не поехал сыщик и в Читу, столицу Забайкальской области, уездным городом которой являлся Верхнеудинск. Тамошний губернатор генерал-майор Кияшко всего четыре месяца как в должности. Поди еще принимает дела. Отнимать у него время макаровскими глупостями значило унижаться безо всякой пользы. И столичный гость решил нарушить субординацию. Отбыть номер, собрать за пару дней мнение здешних администраторов и лишь после этого заскочить в Читу. Там поговорить с Кияшко, уже будучи знакомым с вопросом, получить его визу и – домой. За Байкалом на ритуальные расшаркивания смотрят проще, и можно поберечь время и нервы.
Алексей Николаевич поселился в номерах «Пекин» на Лосевской улице, прельстившись тем, что у них имелась собственная баня. Он помылся, побрился, отобедал как следует и еще успел погулять по окрестностям. Верхнеудинск стоял на слиянии Уды и Селенги, во впадине меж невысоких гор. Селенга – крупнейшая из рек, впадающих в Байкал. В казачью Заудинскую слободу командированный не пошел: там нечего смотреть, кроме двух храмов. Он прошвырнулся по более чистой городовой части, осмотрел торговые ряды, Одигитриевский собор, католический костел и лучшие улицы: Большую Николаевскую, Читинскую, Базарную. Сыщик обнаружил в скромном городке даже триумфальную арку. Надпись гласила, что она возведена по случаю проезда через Верхнеудинск в 1891 году цесаревича, нынешнего императора Николая Второго.
Отужинал гость, по совету владельца номеров, в вокзальном буфете. После чего завалился спать, наслаждаясь покоем. Колеса не стучат, постель не трясется на стыках и не храпит сосед – как хорошо…
Утром Лыков надел мундир со старшими орденами и пошел представляться начальнику уезда. Надворный советник Кармазин был удивлен появлением высокого чина из самого Петербурга и поначалу воспринял его визит всерьез. Он разложил на столе выкладки и стал доказывать преимущества переноса к ним штатов из Троицкосавска.
– Вот глядите! Сегодня в Верхнеудинске проживает примерно семнадцать тысяч человек. В моем подчинении всего сорок городовых: восемь старших и тридцать два младших. Околоточных нет. Имеются три надзирателя, которые выполняют роль участковых приставов. Город разделен на три участка, сейчас собираемся завести четвертый. Очень быстро растем, знаете ли…
– Переселенцы? – сообразил командированный.
– Да, их много приехало в последние два-три года. И часть осела здесь, не хочет землю пахать. А тут и без них, знаете ли… Ну, вы уж догадались.
– Забайкальские особенности, – подхватил Лыков. – Все коренные удинцы – потомки либо казаков-первопроходцев, либо ссыльно-каторжных. Вы это хотели сказать?
– Именно так, Алексей Николаевич. Вижу, вы человек осведомленный?
– Бывал в ваших краях прежде, имею некоторые понятия. Тут еще «сахала»[15 - «Сахала» – криминальная публика, переехавшая после потери Сахалина в Приморье и Забайкалье: ссыльнопоселенцы, скупщики краденого, тайные винокуры и т. п.] заявилась…
Начальник уезда кивнул:
– Все так. Народ буйный, законы соблюдать непривычен. Туземцы – буряты и тунгусы – скрывают от властей свои обычаи и о преступлениях тоже молчат. Работы и средств для пропитания мало, потому воровство и разбой процветают. И что тут сделают сорок городовых? То-то… А в Троицкосавске тишь да благодать – и целый штат бездельников. Отдайте его мне!
– Коковцов – не государственного ума человек, – сердито заявил питерец. – Он объявил себя часовым у денежного ящика и видит свое предназначение в том, чтобы пореже этот ящик открывать. А страна топчется на месте. Скоро война с германцами, у нас не хватает оружия и боезапасов. Полиция получает нищенское жалованье, даже в столицах много незанятых вакансий городовых. Флот едва живой, никак не оправится от Цусимы. Поэтому задача ваша трудная.
– Так ведь без увеличения штатов! – вскричал надворный советник. – Из одного кармана в другой переложить!
– А генерал-губернатор хочет одновременно добавить вам оклады. Тут и есть камень преткновения.
– Как же его перешагнуть? Алексей Николаевич, научите.
– Давайте кумекать…
Лыков вздохнул. Ему не нравилась роль обманщика. Сказать коллеге прямо, что его желание невыполнимо, а командированный приехал за шесть тысяч верст из-за глупого каприза министра? Тоже не годится.
– Надо аргументированно доказать, что криминальная обстановка в уезде и в области в целом требует усиления полиции. Сколько у вас убийств выходит в среднем за год?
– Сейчас их количество несколько уменьшилось, – зашелестел бумагами Кармазин. – В девятьсот пятом начался всплеск, сами помните. Сорок шесть мертвяков в уезде и шестнадцать в самом Верхнеудинске. На следующий год еще хлеще: пятьдесят одно убийство в уезде! Плюс двадцать три в городе, итого семьдесят четыре.
– Ого! У вас почти как в Иркутске. Там даже днем грабят и режут.
– У нас тоже случается, – не без гордости заявил начальник уезда. – Ту волну мы сбили, о прошлом годе тридцать восемь смертельных случаев всего. Но, согласитесь, тоже многовато. А в Троицкосавске семь. Ихний полицмейстер в носу ковыряет, а мы здесь с ног сбиваемся. Отдайте его штат мне!
Лыков несколько ободрился:
– Приложите мне эти цифры в сравнении за последние пять лет. Что у них и что у вас по тяжким преступлениям. Я вставлю их в отчет министру.
– К вечеру будут, – даже привстал надворный советник. – А пока позвольте угостить вас ухой из байкальского осетра.
– Охотно, – тоже поднялся статский.
Они вышли в приемную, где уже толпилось человек двадцать. Начальник уезда зычно объявил:
– Сегодня приема не будет, у меня ревизор из самого Петербурга! Или к помощнику, или завтра.
Просители быстро разошлись, только два купца бесцеремонно увели Кармазина обратно в кабинет и минут пять с ним толковали. Но тот вышел довольный и что-то запихивал в карман.
– Ну, к осетрам!
Надворный советник приказал столоначальнику управления подготовить нужную питерцу справку. А потом отправился с гостем в малоприметный дом на Мокрослободской улице. Оказалось, что там находится лучший в городе бордель Малки Молдовар, в котором для услуг имелись даже японки. Алексей Николаевич, когда понял, куда его заманили, обратился в бегство. Он попросил уездного начальника просто накормить его, а потом дать провожатого, чтобы показал ему Верхнеудинск. Когда еще сюда попадешь… Кармазина отказ не смутил. В результате два полицейских чина вкусно отобедали, несмотря на ранний час. Трактир Голышева на Приютской блеснул хорошей ухой. До Байкала всего сто верст, осетры свежие, водка холодная…
Выйдя после чревоугодия на крыльцо, Лыков увидел высокого мужчину в партикулярном. Он молча вытянулся перед Кармазиным. Тот гостеприимно заявил питерцу:
– Отдаю вам лучшего надзирателя верхнеудинской полиции Борениуса. До вечера он ваш чичерон. К семи часам жду в управлении, бумаги уже будут готовы, ну и отужинаем заодно. Какую кухню больше любите, бурятскую или китайскую?
– Давайте китайскую.
– Уговорились. Честь имею!
Начальник ушел, а надзиратель остался и глядел на Лыкова выжидательно:
– Жду приказаний вашего высокородия. Что желаете посмотреть в нашем городе?
– Мое высокородие зовут Алексей Николаевич. А вас как величать?
– Георгий Васильевич.
– Давайте прогуляемся по набережной, где я еще не был.
– Да там у нас неприглядно: лесные склады да тюремный замок, – смутился надзиратель.
– На реке всегда красиво. А потом кофею попьем. Есть у вас кофейня?
– Даже две!
– Отлично, ведите. И расскажите заодно про криминальную обстановку в городе и уезде.
Они отправились на неспешную прогулку. Борениус оказался на удивление толковым и быстро преодолел застенчивость перед чином пятого класса. То, что он сообщил гостю, было предсказуемо, но полезно.
Надзиратель напомнил, что Верхнеудинск – «ворота в Даурию». Он стоит в удобном месте, на пересечении судоходной Селенги, Сибирской железной дороги и тракта на Кяхту. То есть там, где сходятся главные торговые пути, связывающие европейскую Россию с Китаем и Дальним Востоком. Хоть обороты здешней ярмарки и падают с каждым годом, но они все еще велики. Административным центром Забайкалья является Чита, а здесь центр коммерческий. Однако это палка о двух концах. То же географическое положение бьет по городу в полицейском отношении. На востоке – Нерчинский каторжный район с тысячами арестантов. На западе, по ту сторону Байкала, – ссыльные места. Из Китая лезут контрабандисты. Беглые терроризируют население. Золотые прииски наполнены темным людом. Инородцы – закрытый мир, никогда не скажут начальству правды. В таких условиях служить трудно.
– Помните главный принцип государственной политики на Востоке?
– Главный? – задумался гость. – Пожалуй, такой: смотря по местным условиям.
– Верно! – обрадовался надзиратель. – Из Петербурга управлять бесполезно. У вас там свой аршин, а у нас иной. И вам виднее, как здесь жить. Так что… штаты из Троицкосавска надо бы перевести…
Лыков рассмеялся, но Борениус оставался серьезным:
– Вот вы знаете, к примеру, сколько сейчас в нашем уезде ссыльных?
– Тысячи три? – предположил наугад статский советник.
– Если бы. Почти восемь тысяч! А сколько из них действительно находятся под надзором? Всего полторы.
Алексей Николаевич даже остановился:
– Полторы? А где же остальные?
– А черт их знает. В безвестной отлучке.
– Шесть тысяч пятьсот уголовных находятся у вас в безвестной отлучке?
– Ну, и уголовных, и политических, – поправил питерца забайкалец.
– Куда же вы смотрите? Восемь ссыльных из десяти – в бегах!
– В бегах не все. Основная часть ушла на заработки и к осени вернется. А справку взять у станового им лень. Но ваша правда, много и настоящих беглых. А нас всего сорок человек.
За такими разговорами они дошли до слияния Уды с Селенгой, полюбовались на живописные виды. Притомившийся Лыков запросился в кофейню. Лучшая находилась возле синагоги, и держал ее, конечно, варшавский еврей. За кофе сыщик спросил, пристально глядя на собеседника:
– Георгий Васильевич, что вы недоговариваете?
– В каком смысле?
– Я же вижу, не слепой: что-то вас гложет. И никак не решитесь. Валяйте, говорите, в чем дело.
