– Потому что это вполне возможно. Она похожа на паутину. – Мерит отбрасывает подушку, чтобы иллюстрировать свой рассказ жестами. – Ты знала, что наши гены на восемьдесят пять процентов такие же, как у полосатого данио? Что меньше двух процентов нашей ДНК ответственны за производство белка. Все остальное называется «мусорной ДНК», потому что это просто набор случайных последовательностей, не программирующих ничего важного.
– Выходит, в хромосоме куча свободного места, – замечаю я.
– Никто еще пока не нашел Розеттского камня[5 - Розеттский камень – найденная в 1799 г. в Египте черная базальтовая плита с надписями, давшими ключ к дешифровке египетских иероглифов.] для ДНК.
Я тяну Мерит за кудряшку:
– А вдруг это будет твоим вкладом в науку.
В ответ дочь пожимает плечами:
– Ты ведь знаешь, как говорят. Если вам нужен подходящий мужчина для работы… возьмите женщину.
Мерит внезапно наклоняется вперед и порывисто обнимает меня. Подростковый возраст – точно летняя погода в Бостоне. Яркое солнце сменяет бурю. Периодически выпадает град. А за облаками кое-где ясное небо.
Я обнимаю дочь обеими руками, слово пытаясь заключить в кокон, оберегающий от бед. Помню, каково было чувствовать ее под зонтиком моей грудной клетки и слышать биение двух сердец. Очень хорошо помню. Просто сейчас я не всегда слышу это биение.
И тут входит Брайан. Позвонив в институт теоретической физики «Периметр» и отменив в последнюю минуту доклад, он отправился в свою лабораторию. Брайан швыряет портфель на кухонную столешницу и кладет в рот кусок моцареллы с блюда салата капрезе, который я успела приготовить.
– Фу! – говорю я. – А ты помыл руки?
– Она права, – соглашается Мерит. – Один грамм человеческих какашек содержит триллион микробов.
– Ну вот, отбила у меня весь аппетит… – Брайан наклоняется, чтобы обнять Мерит, и после секундного колебания обнимает меня.
Я делаю вдох. Шампунь «Нитроджина». «Олд спайс».
Делаю выдох.
– Мерит сегодня выделила ДНК, – сообщаю я.
– Интересно, а сколько стоит этот лагерь? – присвистнув, спрашивает Брайан.
– Это была ДНК шпината. И все же… – Мерит внезапно вскакивает с места. – Ой! Спасибо тебе большое за подарок на день рождения! Он замечательный.
Должно быть, Брайан что-то купил Мерит, оставив это у нее на кровати, пока я навещала Вин. Мерит бурно обнимает отца, а он незаметно косится на меня:
– Прости, что задержался с подарком.
– Ничего, все нормально, – отвечает Мерит.
Буквально на секунду я чувствую укол зависти. Почему Брайану все прощается, а меня вечно осуждают?
Родители, у которых не один ребенок, а несколько, обычно говорят, что любят всех одинаково, но я не верю. Да и дети любят родителей по-разному. Ребенок, утверждающий, что любит обоих родителей одинаково, всегда проводит между ними зазубренную линию: гладкой стороной к одному родителю и колючей – к другому.
Просто иногда хочется, чтобы меня любили больше.
Но я никогда этого не говорю. Надев на лицо улыбку, я спрашиваю Мерит:
– А что папа тебе подарил?
Но Брайан не дает ей ответить:
– Ой, совсем забыл! Я купил билеты на лекцию в Массачусетском технологическом институте. Приглашенная лекторша собирается рассказать, как ее укусил вампир – южноамериканская летучая мышь – и преследовала горилла. Поговаривают, будто она собирается принести живого осьминога.
– Круто! – улыбается Мерит.
– Но тебя же пригласили к Саре. – Я пытаюсь поймать взгляд Брайана, молча умоляя его понять наконец, что возможность провести время с другим подростком гораздо полезнее для Мерит, чем встреча с цефалоподом.
– Я вовсе не говорила, что собираюсь туда пойти. – Мерит сердито смотрит на меня. – Она собирается тусоваться у бассейна.
На улице девяносто градусов и очень влажно.
– Звучит здорово. – Я бросаю на Брайана многозначительный взгляд. – Правда, дорогой?
– Угу, – говорит он. – Мы можем посмотреть лекцию онлайн.
– Я. Туда. Не поеду.
– Но, Мерит…
Она резко разворачивается и сжимает кулаки, подбоченившись:
– Если я отправлюсь тусоваться у ее бассейна, мне придется снять футболку. А я не желаю снимать футболку.
– Она не станет над тобой смеяться…
– Верно. Она будет меня жалеть. Что еще хуже. – Мерит скрещивает на груди руки, будто крылья, за которыми ей хочется спрятаться. – Ты вообще ничего не понимаешь. – И с этими словами она убегает к себе наверх.
Я закрываю лицо руками:
– Господи!
Брайан проходит вслед за мной на кухню:
– Это наверняка из-за осьминога.
– Откуда тебе знать?
Я вынимаю из духовки грудку цыпленка, режу на три части и раскладываю по тарелкам. Туда же кладу ложку риса, несколько кусочков моцареллы и томатов. Мы с Брайаном одновременно смотрим на лестницу.
– Может, попросишь ее спуститься? – спрашиваю я.
– Ни за какие деньги, – качает головой Брайан.
Я накрываю тарелку фольгой:
– Отнесу ей наверх. Чуть позже.
Брайан танцует вокруг меня, подбираясь к буфету – наша хореографическая рутина, – чтобы достать бокалы и столовые приборы, а я тем временем ставлю еду на кухонный стол. Есть некая красота в том, как мы крутимся вокруг друг друга в тесном пространстве – луна вращается вокруг солнца. Вот только я не знаю, кто из нас кто.
Без Мерит, служащей буфером, воздух становится фитилем, и любое неосторожное слово может его воспламенить.
– Как прошел день? – Вопрос Брайана звучит нейтрально. Безопасно.
– Хорошо. – Я проглатываю кусочек цыпленка. – А как твой день?
– Я разговаривал с организаторами конференции. Они просят меня представить доклад в октябре.
– Хорошо.
– Угу.
Подняв глаза, я обнаруживаю, что Брайан за мной наблюдает.
– Когда все стало так сложно? – У Брайана хватает совести покраснеть. Он обводит рукой разделяющее нас пространство. – Я не только о нас. А в принципе. – Он сбросает взгляд в сторону лестницы.
Я кладу вилку возле тарелки. У меня пропал аппетит. Возможно, следует поделиться этим с Мерит. Лучший способ сесть на диету – это проснуться в один прекрасный день и спросить себя, какого черта я здесь забыла.
– Могу я задать тебе вопрос? Сколько билетов ты купил на лекцию в МТИ?
Брайан чуть-чуть наклоняет голову:
– Вопрос с подвохом?
– Нет. Просто любопытно.
– Два, – отвечает Брайан. – По субботам ты обычно навещаешь клиентов, и я решил…
– Ах ты решил… – перебиваю я мужа.
Брайан искренне озадачен:
– Ты что, хочешь посмотреть на осьминога? Уверен, я могу достать еще один билет…
– Дело не в осьминоге. Почему ты даже не поинтересовался, не хочу ли я тоже пойти?
Брайан растерянно трет лоб.
– А мы можем… не ругаться? – вздыхает он. – Можно… просто спокойно поесть?
Я молча киваю.
Беру нож с вилкой и начинаю резать цыпленка на крошечные кусочки. Снова и снова. Интересно, на сколько мелких частей их можно нарезать? У меня получилось на сто. Начинаю возить крошечные кусочки по тарелке.
– Дон…
Оказывается, все это время Брайан за мной наблюдает. Его голос доносится точно через слой ваты. Такой тихий, что я едва слышу. Сломанная кость безысходности, которую невозможно срастить.
Я встречаю взгляд Брайана над столешницей, которая кажется необъятной, будто мы находимся на разных континентах. Будто мы, так же как и моя мама, напряженно вглядываемся в даль, чтобы снова увидеть побережье Ирландии.
– Скажи, чего ты от меня хочешь, – просит Брайан.
Мне нужно было нырнуть и начать плыть, но я уже начинаю тонуть прямо здесь, на суше.
– Я не обязана, – отвечаю я.
Суша/Египет
Официально Уайетт не может нанять меня для работы на раскопках. Это концессия Йеля, а я теперь не имею к нему никакого отношения. Аспирантам и специалистам, каждый сезон работающим под эгидой университета, оформлены рабочие визы, а их профессионализм в области археологии подтвержден египетским правительством.
Я сама не понимаю, почему попросила Уайетта взять меня на работу, выпалив свою просьбу вместо всех тех слов, что собиралась ему сказать. Впрочем, так было куда проще и позволяло выиграть время.
– Наверняка у тебя есть кого попросить. Кого-то, кто может обойти правила.
Неожиданно я вспоминаю, что, когда я отсюда уезжала, западным людям не рекомендовалось путешествовать по дороге в пустыне между Эль-Миньей и Каиром. В свое время Хасиб, отец Харби, объясняя Уайетту, как добраться до аэропорта, предупреждал держаться подальше от этой магистрали. Но если у вас храброе сердце, тогда другое дело. Это означало, что, после того как нас остановили на пропускном пункте, Уайетт включил дурака и твердил, будто понятия не имел о запрете, до тех пор, пока нам не дали отмашки.
Уайетт садится на подлокотник потертого кресла:
– Ты, конечно, прости, но, насколько мне известно, ты пятнадцать лет не была на раскопках.
Я чувствую укол в самое сердце. Уайетт явно не следил за моей жизнью и не знает, что со мной стало. Хотя он и не обязан. Ведь это я ушла, ни разу не оглянувшись. Я заставляю себя посмотреть ему прямо в глаза:
– Да, не была.
– Но почему, Дон? Почему именно сейчас?
Я мнусь, обдумывая, как сказать правду, не вызвав жалости.
– А ты в курсе, что если срубить дерево и посмотреть на древесные кольца, то можно определить моменты резких изменений? Вроде лесного пожара. Или нашествия вредителей. Засушливый год или год, когда что-то упало на ствол, заставив его расти в другом направлении. Так вот, сейчас один из таких моментов.
– Это ж надо так сбиться с курса, чтобы оказаться в Египте. – В голосе Уайетта явно слышится удивление.
– Да, я действительно сбилась с курса, когда уехала.
Он смотрит на меня, прищурившись:
– Послушай, я бы рад тебе помочь, но я не могу просто…
– Уайетт, – перебиваю я, – ну пожалуйста…
– Дон, ты в порядке? Если у тебя неприятности…
– Мне просто нужна работа.
