Темная волна. Лучшее
Дмитрий Костюкевич
Ольга Рэйн
Максим Ахмадович Кабир
«Темная волна» стала заметным явлением в современной российской литературе. За полтора десятилетия целая пледа авторов, пишущих в смежных жанрах: мистический триллер, хоррор, дарк-фентези, – прошла путь от тех, кого с иронией называют МТА (молодые «талантливые» авторы), до зрелых и активно публикующихся писателей, каждый из которых обладает своим узнаваемым стилем.
В настоящем сборнике представлены большие подборки произведений Дмитрия Костюкевича, Ольги Рэйн и Максима Кабира. В долгих представлениях авторы не нуждаются, они давно и прочно завоевали и любовь ценителей «темных жанров», и высокую оценку профессионалов от литературы. Достаточно сказать, что в восьми проводившихся розыгрышах «Чертовой Дюжины» (самый популярный и представительный хоррор-конкурс Рунета) они одержали пять побед: по два раза становились лучшими Ольга Рэйн и Максим Кабир, один триумф на счету Дмитрия Костюкевича.
Истории в сборнике представлены самые разные, переносящие читателя и в фэнтезийные миры, и в темные глубины сознания, и на мрачную изнаночную сторону нашего обыденного мира… Разные, но нет среди них скучных. Приятного и страшного чтения!
Дмитрий Костюкевич, Ольга Рэйн, Максим Кабир
Темная волна. Лучшее
© М. Кабир, Д. Костюкевич, О. Рэйн, 2021
© А. Матюхин, предисловие, 2021
© В. Точинов, концепция, составление, 2021
© Эксклюзив-Медиана, 2021
© ООО «Издательство Северо-Запад», 2021
На гребне темной волны
Позвольте начать с цитаты Влада Женевского. В две тысячи двенадцатом году в докладе, посвященном хоррору, среди прочего, он сказал следующее: «Русского хоррора как цельного явления и – тем более – направления попросту не существует. Точнее, он сродни коту Шрёдингера: как бы есть, но как бы и нет».
Прошло чуть больше восьми лет, и сегодня мало кто будет отрицать, что лёд тронулся. Русскоязычный хоррор, как направление, встал на ноги. Даже больше – он стал модным. Неплохими тиражами выходят антологии и авторские сборники, отдельные романы и серии. Хоррор экранизируют, по его мотивам рисуют комиксы, выпускают аудиокниги. Появились собственные премии.
Самое, на мой взгляд, главное – русскоязычный хоррор оброс сообществом, собрал вокруг себя широкий костяк поклонников. Да и сами авторы хоррора объединились в так называемую «тёмную волну».
Хочу отметить, что и ранее в хорроре у нас появлялись безусловно талантливые и именитые авторы, многие из которых радуют читателей и сейчас. Но в то время успех книг в жанре хоррора списывали на удачу или случайность. «Ну откуда, скажите, у нас с вами отечественные Стивены Кинги». Писать хоррор было в чём-то даже стыдно и непопулярно. Авторы стыдились писать, читатели стыдились читать.
Однако, появление «тёмной волны» – а вместе с ней новых молодых авторов, постепенно сместило фокус с «кому нужен хоррор, у нас и так в стране страшно», на «оказывается, и в наших реалиях могут писать страшно!»
К слову, все три автора, собранные под обложкой данной антологии, как раз относятся к новичкам «темной волны». Вернее относились, поскольку уже сейчас можно уверенно говорить, что в русскоязычном хорроре появились собственные большие звезды.
Возьмем, к примеру, Максима Кабира – самого яркого представителя. В его послужном списке на сегодня значатся четыре изданных романа, две авторские антологии и бесчисленное количество опубликованных рассказов и стихов. Я уже не говорю про различные премии и две победы на самом престижном конкурсе хоррора «Чёртова Дюжина». Следует ли считать Максима новичком, или он уже вполне состоявшийся автор, мастер, на которого ориентируются более молодые и менее опытные литераторы? Не думаю.
Не менее яркая звезда – Дмитрий Костюкевич, всего год назад собравший целую россыпь различных наград – победа на «Чёртовой Дюжине», лауреат премии «Мастера Ужасов», несколько номинаций в других премиях. Вряд ли он собирается останавливаться. Его также сложно отнести к новичкам, поскольку еще семь лет назад Дмитрий опубликовал свой первый роман.
Пожалуй, наиболее правильно будет назвать новичком третьего автора – Ольгу Рэйн. В хоррор она пришла позже остальных, но зато как! Добравшись до четвертого места «Чёртовой дюжины» в две тысячи пятнадцатом, следующие два года Ольга как забралась на пьедестал, так никого и не пускала. Вокруг рассказов автора не утихали споры – следует ли относить её к «тёмной волне» или это просто заглянувший на огонек профессионал, который решил размять мускулы. Ольга, не особо реагируя, продолжала пугать читателей замечательными историями. Премии, авторские антологии, повести в различных циклах и множество рассказов в сборниках – это неполный перечень её заслуг.
Как видите, у «тёмной волны» уже существуют вполне конкретные имена. Жанр «скорее жив, чем мёртв». Новые авторы за небольшой промежуток времени сделали невозможное: популяризировали русскоязычный хоррор. Вывели его из гетто, о котором говорил Влад Женевский.
Всего десять лет назад любого автора хоррора неизбежно сравнивали со Стивеном Кингом. Сейчас начинающих сравнивают с Кабиром или с другими авторами волны. Это ли не достижение? Это ли не успех всего нашего сообщества?
Так что, открывая эту книгу, будьте уверены – Стивена Кинга тут не будет. Зато будет прекрасный хоррор на гребне новой тёмной волны.
Александр Матюхин
01.02.2021
Дмитрий Костюкевич
Перила выщербленной лестницы
Мёртвый сурок, которому снятся кошмары
1. Кум
В тюрьму я заехал в апреле. «Заехал в тюрьму» означает, что меня привезли в следственный изолятор. СИЗО – корявое словцо с уродливым содержанием. Чёрная страница в тюремном ежедневнике, гарь, копоть, мрак. Отвратительный кусок мёртвого времени, в котором зека рвёт острозубая неопределённость. В ИВС и колонии тоже хорошего мало, но в изоляторе временного содержания мурыжат недолго, а на зоне дышится легче.
Выпрыгнув из воронка, я сразу глянул вверх. Это единственное, что останется мне от свободы, – общее небо над всеми. Ничего другого – свободного! – я больше не увижу: окна камер будут пялиться в грязный двор или слепнуть под баянами.
Небо…
Мент толкнул меня в боксик, и я потерял серо-голубой небосвод, тяжёлый, плоский, почти без глубины, но такой драгоценный. В сборном боксе, очень похожем на жилую общую камеру со скамейками вместо нар, мне предстояло провести несколько часов. Всё, надо перестраиваться с ласковой темноты и грустного неба на реальность, в которой я – грязь и падаль, нечто без судьбы и имени.
Отключить эмоции, насколько возможно. Они в тюрьме лишь вредят. Меньше внимания – меньше проблем.
Молодой парень с татуировкой паука на щеке явно не знал об этом простом правиле. Угрожал двери, по-звериному скалился, показательно харкал на пол. Глупая «прибыль», как тюремщики называют поступивших заключённых. Хорошо хоть не кидался ни на кого…
На вопросы я отвечал точно и коротко, так, чтобы ответы почти дословно совпадали с записанными в документах. Посадили за разбой. И точка. Тюремщикам плевать, попытка убийства или изнасилование, виноват или нет, записали и забыли.
С соседями в боксе я не трепался – в одну камеру вряд ли попадём. Дежурному фельдшеру, который осмотрел небрежно и быстро, сказал, что ничего не беспокоит. Фокусы с вымышленными болячками не работают: симулянтов тут колют на раз, да и лечат в тюрьме отвратительно, себе дороже. А на ментовские отметины жаловаться бессмысленно – свобода ближе не станет. Моя – уж точно. Врач охотно согласился с крепостью моего здоровья, от него пахло ментоловой жвачкой и скукой.
Беседа с кумом – с опером – заняла больше времени. Она во многом определяла мою жизнь в следственном изоляторе: в какую камеру поселят. Кум был вежлив, с инеем интеллигентности в карих глазах и длинными пальцами, внимательными к бумагам. Он подкурил сигарету и оставил тлеть в стеклянной пепельнице.
– Друг мой в милиции работает, – сообщил я. – Могут быть проблемы.
– У меня? – прищурился опер. Уголок рта потянула улыбка, тут же исчезла – кум дотронулся средним пальцем до полочки рубашки, осторожно пощупал грудину, словно прислушивался к эху былой травмы.
– У меня. Здесь.
– Кем друг работает?
– Охранник в Департаменте охраны.
Кум кивнул, молча. Но на ус намотал – мою безопасность в камере спросят с него.
– С прошлым есть непонятки?
Я сразу понял, о чём он. Тактичный вопрос о возможных гомосексуальных контактах. Не петух ли я, другими словами.
– Нет. К опущенным в камеру определять не надо.
Он пристально посмотрел. Сигарета тлела, глаза копали вглубь.
– Товарищи сидевшие просветили?
– Типа того.
– А что… – начал опер, но как-то скукожился от резкой боли, зажмурился, подался вперёд, прижав ладонь к грудине. Через несколько тяжёлых, как дыхание кума, секунд вроде отпустило.
Затем он попытался меня завербовать. Всё-таки не шибко умный, раз заводит эту пластинку, видя заключённого впервые. Хотя практика налаженная. С кумчастью «дружит» немало зеков, некоторые даже кичатся отношениями. Времена задушенных подушкой информаторов прошли.
Отказываться тоже надо уметь, главное не тошнить словами, не размазывать.
– Не готов к такому разговору, не отошёл ещё после ареста. – Я смотрел на стол, на пепельницу. – А в криминальные склоки лезть не хочу. Плохо с людьми схожусь, да и во сне, бывает, болтаю.
Кум не нажимал.
Тлеющая сигарета переломилась в пепельнице. Одновременно с этим начало происходить что-то непонятное и жуткое, словно гибель сигареты была тайным сигналом.
Опер выпрямился, шумно втянул между острых зубов воздух и стал тереть костяшками пальцев грудь.
– А-а-а, – вырвалось у него, – ж-ж-жёт…
Он вцепился в васильковую рубашку, рванул, брызнули пуговицы. Одна попала мне в щёку, но я даже не шелохнулся. Обмер, окостенел, исчез.
Кто-то рычал. Не кум – внутри него.
А потом раздался отвратительный звук, с таким рвётся плоть. Грудь опера раскололась изнутри, рёбра вскрылись отвратительными вертикальными челюстями. Мне в лицо хлынула тёплая кровь, ударил рык, перманентно ненасытный, как армия бездомных.
Тварь выбиралась рывками, срывая человеческую оболочку, будто тесный наряд. Гибкое тело покрывали кровь и слизь, оно содрогалось от внутренних толчков и, кажется, росло. Сначала я мог разобрать лишь огромный рот, в котором вибрировали зубы-бритвы, затем появилась рука… нечто напоминающее руку, суставчатое, шишковатое, с когтями на трилистнике пальцев.
Рука качнулась, точно кобра перед броском, взметнулась и упала на меня. Острые когти впились в лоб, вгрызлись, распробовали – и сорвали моё лицо, словно присохший к ране бинт…
– Эй, эй! – пробился сквозь алую пелену голос кума. – Не спать.
Я моргнул. Попытался пошевелиться. Удалось. Потрогал лицо – сухое и жаркое.
Снова моргнул.
Последние образы видения стекли, как кровавый дождь по стеклу.
Кум закрыл папку и кивнул – уведите.
2. Вокзал
Из сборного бокса я попал на вокзал.
