– Нет, – ответил я, совершенно не покривив душой.
– Действительно, ничего сложного, – согласился со мной фон Колер и вытянул руку, вокруг которой сразу заклубилась Тьма, формируясь в черный клинок. – Просто представить в руке меч, саблю, нож, да даже оторванную от забора штакетину, простите за определение. Эффект одинаков, в результате у вас в руках грубое и смертоносное оружие. Но, – посмотрел на меня профессор. – Артур Сергеевич, если бы вы попытались отрубить своими клинками хоть один хвост созданной мной змееглавой плетки, как думаете, что бы произошло?
– Точно сказать не могу, но предполагаю, что ничего хорошего для меня.
– Правильно предполагаете, Артур Сергеевич. Эффект для вас был бы похож на попытку потушить костер бензином. Сможете более полно сформулировать причину этого?
– Наверное, потому, что сформированные мною клинки, как и ваше заклинание, являются представителями одной школы. Используя недавнее сравнение – ваша сосулька сильнее.
– И…
– Больше?
– Сложнее и выше уровнем исполнения, Артур Сергеевич, – с явным неудовольствием от моей недогадливости покачал головой фон Колер. – Если соперничество двух одаренных разного ранга – это два встретившихся в океане айсберга, большой и маленький, то соперничество двух одержимых разного ранга… Для сравнения представьте, как авианесущий крейсер нашего Тихоокеанского флота пытается атаковать германская миноноска из девятнадцатого века. Системы активной защиты крейсера уничтожат атакующего наглеца в автоматическом режиме, даже не отвлекая операторов от девочек из социальных сетей, а офицеров от утреннего кофе.
Подождав, пока мы усвоим озвученную разницу, профессор заговорил снова.
– Теперь, после вводной части, можете ли вы мне озвучить вполне очевидный вопрос, к которому я подводил вас этой демонстрацией?
На некоторое время повисла пауза. Когда фон Колер с расстроенным видом собрался было уже заговорить, он увидел взгляд Эльвиры.
– Эльвира Рафаэловна?
– Каждый одаренный, создавая конструкт, использует для этого как образец простейший природный элемент. Артур, создавая только что клинки Тьмы, как образец взял представление об обычном мече, конструкция которого не отличается сложностью.
По мере того как Эльвира говорила, фон Колер кивал, а лицо его разглаживалось. Царевна между тем продолжала.
– Если продемонстрированная вами змееглавая плеть не заклинание призыва школы демонологии, а созданный конструкт… возникает вопрос, что послужило образцом для его создания, и…
– И каким образом я смог получить этот образец, – продолжил за нее фон Колер, жестом показав, что выводом Эльвиры более чем удовлетворен.
Снова выждав паузу, профессор продолжил.
– Пока официально существует четыре школы темных искусств, и каждому из вас предстоит выбрать, на изучение какой из них вы собираетесь делать упор. Но изучение каждой школы немыслимо без посещения и изучения Изнанки. И начинается практическое изучение в том месте, где эфир и астрал нашего мира пересекаются с границами других миров. В месте, где астральная проекция обретает плоть. А это значит… Надежда Геннадьевна?
– Это значит, что посещение подобных мест опасно для жизни? – без задержки предположила Наденька.
– Все верно. Посещение подобных мест опасно для жизни, но без них изучение темных искусств невозможно. И сейчас одно из подобных мест, безопасное при условии навигатора в сопровождающих, а также при определенных подготовительных действиях, мы с вами посетим. Прошу, подойдите ближе.
В этот момент у меня появилось нехорошее предчувствие, а на душу легла муторная тяжесть. К сожалению, я, как далекий от мира магии, совсем не предполагал, что адепты темных искусств с предчувствиями осторожны куда более даже, чем авиаторы, не употребляющие слово «последний».
Это была одна из тех очевидных и элементарных вещей, которых я на тот момент еще не знал.
Глава 4
После слов профессора мы все без малейшей задержки поднялись с мест и, поочередно перескакивая через ограждение, вышли на площадку арены.
– Щит Давида, – коротко бросил сосредоточившийся фон Колер и жестом показал Эльвире, на каком удалении от него нужно встать. Царевна удивилась – как и все, но послушно отошла метров на десять по указке профессора.
Фон Колер на нас уже не смотрел. Впрочем, контролировать наши действия нужды не было – подобное построение под защитную гексаграмму мы отрабатывали не раз. Просто ни разу не участвовали в создании такой огромной, практически во всю дуэльную площадку.
Небольшая заминка произошла только с Валерой. Эльвира шикнула, привлекая его внимание, и принц по ее указанию отодвинулся дальше от Модеста, приближаясь к Надежде. После этого мы все расположились равноудаленно друг от друга и от профессора, обступив его по кругу. Ошибку Валеры Эльвира, судя по взгляду и короткому кивку, не осуждала – все же защитное построение впятером без оборотня, в пентаграмме, мы отрабатывали гораздо чаще, чем гексаграмму вместе с принцем.
Понизу между тем заклубилась созданная фон Колером серая мгла. Ноги при этом как будто погрузились в мягкий ковер лесного мха. Вскоре мглистая завеса обволакивающими лоскутами поднялась, доставая всем уже почти до груди. Сгустившаяся пелена словно отделила ступни от пола, а чуть погодя появилось чувство, похожее на нахождение в невесомости. И чтобы стоять прямо, нам сейчас всем приходилось едва балансировать, словно на плавно двигающейся платформе.
– Заходим в изнанку, господа и дамы, – негромко произнес фон Колер. Профессор уже побледнел, черты его лица заострились, а вокруг кистей поднятых рук клубился мрак.
Глубоко выдохнув, я вошел в состояние расслабленной сосредоточенности и ощутил, как дух выходит из тела, в то же время оставаясь в нем. Но вопреки привычной практике, краски мира не поблекли, только на периферии зрения появилась легкая размытая серость. Не скрывая удивления, я быстро стрельнул взглядом по сторонам. Эльвира, которая стояла от меня справа, также осматривалась с недоуменной настороженностью.
Царевна, как и я, почувствовала – из-за созданной фон Колером пелены мы оказались неразделимы со своими астральными проекциями. И сейчас в телесном виде, в привычном течении времени мы, получается, находились и в истинном мире, и в его изнанке одновременно.
Почти сразу после того, как вся команда вышла в изнанку, – я почувствовал присутствие остальных неожиданно активизировавшимся внутренним радаром, – серая пелена под ногами опала. Колышущиеся лоскуты мглы поползли вниз, словно гибкие стебли лиан, отпуская нас. Пара секунд, и мы теперь стояли на плотном ковре правильного круга, сотканном из прессованной серой пелены.
Фон Колер между тем взмахнул рукой – как художник кистью, и положил на пол первую линию шестиконечной звезды. Она легла прямо передо мной, будто барьером отсекая ото всех остальных. Еще одно движение, еще одна упавшая на плотный серый ковер линия, и стоявшая лицом к лицу с профессором Эльвира оказалась внутри первого острого угла. Профессор в это время поворачивался против часовой стрелки, широкими взмахами бросая на пол очередные источавшие густую пелену мрака линии гексаграммы.
По правую руку от Эльвиры стоял Модест. И третья брошенная на пол черная линия, легшая на пол слева от него, одновременно отсекла от нас всех Эльвиру – царевна оказалась внутри небольшого треугольника, одной из вершин только создаваемой гексаграммы. Теперь никто из внешнего мира не мог бы к ней попасть; но и сама она без создающего конструкт навигатора покинуть защитную капсулу не могла.
Очередная линия оказалась на клубящемся мглой полу, и следом еще одна – одновременно заключая в следующую крепость вершины гексаграммы Модеста. Эта линия легла прямо перед Валерой, который стоял напротив меня через профессора. У меня в этот момент многократно усилился холодок плохого предчувствия. Насторожившись, я оглянулся по сторонам – никто их моих спутников беспокойства не показывал, все выглядели абсолютно спокойно.
Рассказать о своем беспокойстве фон Колеру?
Теперь я так и собирался сделать, потому что всегда руководствовался принципом, что в непонятной ситуации лучше задать вопрос и выглядеть дураком, чем после выглядеть дураком из глубокой лужи. И корил себя за то, что промолчал еще до начала создания конструкта. Но сейчас сделать ничего уже точно не получится, необходимо дождаться окончания создания защитной конструкции. Попытка отвлечь профессора от процесса плетения может стоить слишком дорого. И вдруг, совершенно неожиданно, мое беспокойство прошло как не было, и даже, наоборот – появилось чувство полного и безмятежного спокойствия.
Одновременно с тем, как профессор взмахнул рукой, готовясь положить на пол последнюю, замыкающую гексаграмму линию, на плече я почувствовал легкое касание. И сразу ощутил всепоглощающую ауру тепла и любви. Любви особенной, не требующей ничего взамен. Профессор между тем бросил последнюю линию на пол, и в этот миг по его расширившимся глазам я успел заметить – что-то пошло не так.
Фон Колер должен был положить линию, завершающую начертание защитной гексаграммы. Она должна была окончательно заключить меня, Надежду и Илью в отдельные треугольники вершин шестиугольной звезды, а также завершить начертание гексагона – правильного шестиугольника, внутри которого оказывался сам профессор.
Рука профессора дрогнула на середине штриха – причем так, словно кто-то его перехватил за запястье, а он пробовал этому воспротивиться. Последняя линия уже ложилась на пол, огородив Наденьку, но, зайдя внутрь звезды, вдруг потеряла плавность. Клубящаяся Тьма словно вышла из-под контроля и расплавленным черным свинцом брызнула в стороны, попав тягучими кляксами на безукоризненный костюм профессора. Лицо фон Колера мгновенно перекосило, а рот открылся в беззвучном крике.
Профессор попал словно под струю сжигающей все на своем пути черной кислоты – и в последний момент рука его все же дрогнула, а завершающая линия легла криво. Щит Давида, шестиугольная гексаграмма, был завершен не полностью: тот треугольник, в котором находился я, остался открытым.
Время в этот момент для меня не просто замедлило свой бег, а совсем замерло, остановившись. Я видел застывшее лицо профессора, искаженное не болью от расплавленной обжигающей Тьмы, а страхом за нас, своих подопечных. Сомнений в этом у меня не было – слишком уж отчаянный ужас читался в глазах обычно невозмутимого фон Колера.
Несмотря на то, что время полностью остановилось, сам я не испытывал никаких неудобств. Ни следа привычной тяжести нахождения на глубине – как бывает, когда самостоятельно ускоряюсь в скольжении, замедляя время. Кто-то более сильный поставил жизнь на паузу, выдернув меня из бега времени, так что я оказался зрителем среди скульптурной композиции. И я – по знакомой ауре рядом, даже прекрасно знаю, кто остановил мгновенье.
Обернувшись, встретился глазами с удивительной красоты женщиной. Сейчас, когда она оказалась так близко, я впервые смог рассмотреть своего ангела-хранителя без спешки и предельного напряжения сил. Как это было в тот раз, когда увидел ее во время наложения на меня слепка души.
Передо мной стояла совсем молодая, ослепительно прекрасная девушка. Не старше двадцати лет – сама, по сути, еще ребенок. Шагнув вперед, этот юный ангел взяла меня за руку. Она качнула головой и показала взглядом в сторону, словно предлагая покинуть пределы гексаграммы через проем, оставшийся после криво брошенной фон Колером линии, завершившей ставшую дефектной конструкцию.
Коротко глянув на профессора, я осмотрел лежащую на сером пологе незавершенную гексаграмму, оставшуюся открытой как раз на моей вершине. И, не стесняясь в выражениях, мысленно поблагодарил фон Колера за привычную показуху – сначала отправить нас куда-то, а только потом объяснить свои действия.
Профессор, судя по ранам, не жилец. Умрет он в ближайшие секунды, минуты, а гексаграмма со всей командой окажется неизвестно где – не думаю, что есть составленный профессором план занятия с указанием предполагаемого к посещению места.
Конечно, на фон Колере должен быть слепок души, но его тело уже изуродовано истинной Тьмой – и, даже воскреснув, не факт, что профессор сразу придет в себя. И вообще сможет вспомнить последние минуты, дни и даже годы жизни. А вся остальная команда, заключенная в защитной гексаграмме, отправится сейчас неизвестно куда с перспективой никогда не вернуться.
– Пойдем, – между тем раздался негромкий шепот оказавшейся столь неожиданно юной матери Олега.
– А как же они? – показал я глазами на своих напарников по команде.
Прекрасная девушка только пожала плечами. Этим жестом ясно показывая, что судьба моих спутников ей не интересна. Потому что для нее была важна моя жизнь, а остальные ее не волновали ни капельки, проходя в графе «допустимые потери».
Но больше всего меня сейчас беспокоил другой вопрос: знает она, что я не Олег?
– Я не могу их бросить, – покачал я головой.
– И спасти их ты тоже не можешь, – медленно прикрыла глаза прекрасная девушка.
– Я реалист. И поэтому всегда требую невозможного, – после недолгой паузы ответил я под взглядом огромных васильковых глаз.
– Остановить тебя от безумного самопожертвования не получится? – в ответ едва наклонила голову моя ангел-хранительница.
– Но теоретически если, я смогу им помочь избежать смерти?
– Ну… – сморщила носик она, состроив гримасу, словно я спросил у нее, может ли выиграть футбольная сборная Южной Кореи у команды Германии. – Как сказать, – добавила девушка и вновь пожала плечами.
Сейчас моя ангел-хранительница совсем не напоминала высшую сущность, за которую я ее раньше считал. У нее еще и смешные веснушки на носу – неожиданно увидел я.
– А ты можешь помочь мне их спасти?
– Отправиться с тобой я не могу, для меня это слишком опасно, – покачав головой, произнесла девушка. Сразу после этого понял – то, что я не Олег, она уже давно и прекрасно знает.
– Советы, знания?
– Ты окажешься в нижнем мире, в своей телесной оболочке. Если ты умрешь там, умрешь и здесь.
– На мне есть слепок души.
– Если Максимилиан Иванович, – показала глазами девушка на изуродованного Тьмой профессора, – создает Щит Давида, то он либо серьезный перестраховщик, либо есть немалая вероятность в конечной точке маршрута встретить того, кто обладает способностью организовать любому одержимому истинную смерть.
– Какие еще проблемы можно ждать?
– Ты не сможешь спасти своих спутников. Щит Давида тебе не преодолеть, а твой навигатор скоро умрет.
– Но есть же какие-то способы?
– Вообще… Да. Теоретически ты сможешь понять, где оказался, оставить там якорь или маяк, потом вернуться в наш мир и зеркально восстановить Щит Давида с этого же места, повторив работу твоего навигатора, – коротко стрельнула глазами девушка в сторону фон Колера. – И только после вновь отправиться за своими друзьями, отзеркалить защиту и уже безопасно вернуть всех сюда.
– Обязательно для этого сходить туда и вернуться? Можно ли…
– Сходить куда?
– А, черт…
Фон Колер создал Щит Давида, обеспечивая нашу безопасность. Вот только куда мы должны были отправиться, знает только он один. А судя по тому, что у профессора сейчас отсутствуют нижняя челюсть, часть руки и половина грудной клетки, сожженные вышедшей из-под контроля Тьмой, вряд ли он в ближайшее время сможет что-либо сказать.
– Имей в виду, если навигатор создает Щит Давида, вряд ли ты сможешь попасть домой именно с того места, где окажешься, – наверняка там небезопасно. Придется найти другую точку пересечения границы.
– Ну, если в общем, пока все звучит выполнимо.
– Если не вдаваться в детали. И забыла еще сказать, что одной из главных задач будет вопрос выживания, – невесело улыбнулась девушка.
Вздохнув сквозь стиснутые зубы, я покачал головой. Раньше, в прошлой жизни, в крупных военных конфликтах я не участвовал. И, глядя на политрука Еременко – знаменитую фотографию, где он поднимает пехоту в атаку, всегда думал, как это – просто встать и побежать по чистому полю на чужие пулеметы. Теперь я примерно знаю, как это, но не могу сказать, что удовлетворен получением ответа.
– Это не твоя вина и не твоя война, – показала ангел-хранительница на остальных моих товарищей, замерших в защитных коконах вершин гексаграммы. – Данная атака к тебе никакого отношения не имеет.
– Да какая разница? – с усталой обреченностью ответил я.
Несмотря на внешне безразличный вид, после слов своей неожиданной покровительницы испытал облегчение. Все же проскакивали мысли, что являюсь первопричиной происходящего, и ошибка фон Колера – часть действий, направленных именно против меня, которыми невольно стали задеты остальные.
– Знаешь… Бывают моменты, когда осознаешь, что необходимо сделать шаг вперед, а не назад. Даже если тебе этого не хочется. И даже если он будет стоить тебе жизни, – посмотрел я в глаза опекающей меня матери Олега. Она, пожертвовавшая своей жизнью ради ребенка пятнадцать лет назад, сама при этом толком не начав жить, в ответ на мой взгляд только грустно улыбнулась.
– Я знала, ради кого и ради чего это делаю, – негромко произнесла девушка. И тут же потупила глаза под моим внимательным взглядом – а я по ее реакции понял, что она принесла себя в добровольную жертву, благодаря которой на Олеге появился первый слепок души, находясь в здравом уме и при полной памяти. Самостоятельно, а не погибая, не в силах противиться безвозвратной одержимости, как мне говорили раньше.
После того как моя личность соединилась, полностью поглотив память предшественника-подростка, я сам частично стал им. Начал испытывать ранее несвойственные эмоции, пару раз даже попробовал застесняться в общении с противоположным полом. И сейчас вот тоже, совершенно неожиданно для себя, ощутил эхо направленной на эту незнакомую мне девушку сыновьей любви.
– У меня нет выбора. И даже не ради них, ради себя, – произнес я после долгой паузы.
– Я в тебе не сомневалась, – после короткой паузы произнесла девушка и вдруг бросила мне статуэтку, примерно тридцати сантиметров в высоту. Фигурка с поразительной точностью изображала крайне испуганного Василия, замершего в позе готового сорваться в бег человека.
– Не знаю, где и в каких условиях ты окажешься. Но тебе надо будет продержаться хотя бы несколько секунд, пока он не придет в себя и не сможет тебе помочь, – пояснила девушка, показав на фигурку Васи.
– Спасибо, – отводя взгляд от статуэтки, произнес я. – Ты даже примерно не предполагаешь, где я окажусь?
– Даже примерно не знаю. А у него уже не спросишь, – покачала головой и развела руками девушка, коротким движением подбородка указав на изуродованного Тьмой фон Колера.
– Отлично, – чувствуя нервную дрожь мандража, покачал я головой. – Еще есть что-то важное, что ты можешь мне сказать?
– Береги себя, – кивнула мне мой ангел. И очень внимательно посмотрела в глаза. Вслух не спрашивала, но явно ожидала, что я могу все же принять взвешенное решение, покинув дефектную конструкцию плетения.
– Поехали, – произнес я. И, глядя в огромные васильковые глаза, только головой отрицательно покачал.
Девушка кивнула и, закусив губу, отступила на шаг. И сразу время скачком вернулось к прежней скорости, вместе с ворвавшимися в сознание противным звуком рвущейся плоти, шелестом Тьмы и утробным криком боли фон Колера.
Гексаграмма оказалась завершена не полностью, но плетение было активировано. Из мглистого ковра под ногами рванулись серые лоскуты пелены, поднимаясь выше и окрашивая весь мир в плотный белесый туман. Пространство вокруг закрутилось, и на несколько секунд я ощутил себя словно в центрифуге. В животе ухнул комок, и вместе с вращающейся шестиугольной звездой я полетел вниз, как будто находился в сорвавшемся с тросов лифте. Неподалеку кто-то кричал: туман серой пелены прикрывал нас друг от друга, но звуки через него проходили, пусть и приглушенные, как сквозь вату.
Падение вдруг закончилось. Причем скорость была погашена плавно, и ожидаемого мной зубодробительного удара не последовало. Клубящаяся вокруг пелена рассеялась, словно сбитая порывом сильного ветра, и я осмотрелся, сразу же закрутив головой по сторонам. Несомненно, вокруг лежал чужой мир – и здесь есть только камень и знойный ветер. Не освежающий, а колко бросающий в лицо горячие песчинки.
Не знаю, похоже ли это место на ад, но вот американский Великий каньон на закате напоминает точно. По сторонам, разрывая линию горизонта, зубцами вздымались ввысь красно-коричневые скалы, а по низкому небу, без следа синевы, разлилось багряное свечение, заливая и плотные облака. Никаких других цветов, кроме красного и коричневого – от темного оттенка скал до более светлого в кладке булыжников стен вокруг.
Мы оказались… на вершине крепостной башни, служащей площадкой арены. И появились здесь в расстановке, как в защитной гексаграмме, довольно далеко друг от друга. Башня с площадкой арены была одной из многих в замке, словно выточенном из тела высокой скалы. Масштаб сооружения поражал – размерами крепость не меньше, чем Крак-де-Шевалье в Сирии. Только эта без округлых плавных линий, везде сплошь рубленые углы, под стать окружающим крепость скалам.
Арена, куда привело нас плетение фон Колера, по размеру была меньше той, с которой мы только что сюда переместились. Вместимость здесь на несколько сотен мест, не больше. Причем конструкция непривычна: овальная площадка, расположенная в глубокой яме, огорожена трехметровыми стенами, поверху вплотную располагаются отдельные зрительские ложи, и только за ними скамьи трибун. Причем для удобства высоких гостей над ложами, расположенными ниже общих скамей, когда-то была натянута плотная ткань тентов. Сейчас они истрепались в лохмотья, болтающиеся на оставшемся частоколе шестов, выглядящих словно оголенные ребра скелета.
На одной из высоких лож появился я – а остальные мои спутники оказались на соседних. Мы, как и совсем недавно, находились на равном удалении друг от друга; и каждого от меня закрывала полупрозрачная темная пелена защитного кокона – выглядела она словно купол легкой москитной сетки. Но при этом чувствовалось, что пелена эта напитана силой.
