Чтобы его ободрить, Клэй вынул еще два куска сахара.
Один подал Томми.
Двор заполняло утро.
На крыльце растеклось пустое кресло-мешок: оно сползло с дивана. В траве валялся велик без руля, бельевые веревки в вышине освещались солнцем.
Вскоре из загона, который мы соорудили на заднем дворе для Ахиллеса, появилась Рози. Подбежав к столбу, принялась бегать вокруг, а сахар таял у пацанов на языках.
Когда почти дотаял, Томми не смолчал:
– Кто мне будет помогать с копытами, если ты уедешь?
В ответ Клэй сделал такое, что даже его самого удивило: схватив Томми сзади за ворот футболки, закинул верхом на Ахиллеса.
– Черт!
Томми сначала оторопел, но тут же принял игру; прижавшись к шее Ахиллеса, он рассмеялся.
После обеда, едва Клэй шагнул было за порог дома, его остановил Генри.
– И куда это мы намылились?
Короткая пауза.
– На кладбище. Может, в Бернборо.
– Погоди, – сказал Генри, хватая ключи. – Я с тобой.
На кладбище они, перевесившись через ограду, наметили путь по могилам. У той, куда шли, они наклонялись, они смотрели, стояли, сложив руки на груди в предвечернем солнце; разглядывали трупики тюльпанов.
– Ромашек нет?
Почти посмеялись.
– Эй, Клэй.
Оба сутулились, но не расслабленно, Клэй обернулся к Генри: тот был, как всегда, приветлив, но в то же время какой-то необычный, будто высматривал что-то за могильными изваяниями.
Сначала он сказал только:
– Боже мой.
И надолго замолчал.
– Боже мой, Клэй.
Потом что-то вынул из кармана.
– На.
Из руки в руку.
Приятно пухлый денежный ломоть.
– Возьми.
Клэй посмотрел вопросительно.
– Это твои, Клэй. Помнишь тотализатор на Бернборо? Ты не поверишь, сколько мы там поднимали. А я ж тебе ни разу не платил.
Но нет, там было больше, там было чересчур, пресс-папье из банкнот.
– Генри…
– Ну, бери.
Тот взял – и покачал денежный блокнот на ладони.
– Эй, – окликнул Генри. – Эй, Клэй. – И тот посмотрел ему прямо в глаза.
– Может, купишь уже сраный телефон, как все нормальные люди – дашь нам знать, когда будешь на месте.
А Клэй с улыбкой, презрительно:
– Нет, Генри, спасибо.
– Ну ладно, тогда все до цента потрать на хренов мост.
Хитрейшая из мальчишечьих ухмылок.
– Только сдачу верни, как построишь.
В Бернборо-парке он пробежал несколько кругов, а обогнув останки метательного сектора, наткнулся на милый сюрприз – там, на отметке триста метров, зависал Рори.
Клэй застыл, схватив себя над коленями.
Рори глядел, глаза как свалка металлолома.
Клэй не поднимал глаз, но улыбался.
Ничуть не злой и не обиженный Рори был что-то между предвкушением грядущего избиения и полным пониманием. Он заметил:
– Надо признать, ты молоток, малыш, – не зассал.
Клэй выпрямился и, пока Рори приближался к нему, молчал.
– Уедешь ты на три года или на три дня… Ты же знаешь, что Мэтью тебя убьет, так? Когда вернешься.
Кивок.
– И будешь готов?
– Нет.
– А хочешь подготовиться?
Он немного подумал.
– А то, может, ты и вообще не вернешься.
Клэй внутренне ощетинился.
– Вернусь. А то мне будет не хватать наших с тобой танцулек.
Рори осклабился.
– Ага, умница. Слушай…
Он уже потирал ладони.
– Может, потренируешься? По-твоему, я здесь тебя ломал? Но с Мэтью это ни в какое сравнение…
– Это ничего.
– Ты не простоишь и пятнадцати секунд.
– Я умею держаться.
Рори, еще на шаг ближе.
– Это я знаю, но я тебя могу научить хотя бы, как продержаться подольше.
Клэй уперся взглядом прямо ему в кадык.
– Не трудись, уже поздно. – И Рори лучше, чем кто-либо, понимал, что Клэй уже готов: для этого он уже не один год тренировался, и я мог убивать его любыми способами.
Клэй нипочем не умрет.
Вернувшись домой с пачкой денег в руке, он застал меня за просмотром кино, первого «Безумного Макса», – вполне уместный мрачняк. Сначала со мной сидел Томми и упрашивал включить что-нибудь другое.
– Можно хоть раз посмотреть кино, снятое не в восьмидесятых?
– Мы и смотрим. Это семьдесят девятый.
– Вот и я про то же! Восьмидесятые или еще древнее. Никто из нас еще не родился. Даже не близко! Ну почему нельзя…
– Ты знаешь почему, – оборвал его я.
Но тут я заметил, что у него такой вид, будто он может разреветься.
– …черт, Томми, я не хотел.
– Хотел.
И он был прав: я хотел. Это тоже значит быть Данбаром.
Томми ушел прочь, а Клэй вошел; деньги уже убраны в деревянный ларец. Подошел к дивану, сел.
– Как оно? – сказал он, глядя на меня, но я не оторвал глаз от экрана.
– Адрес не потерял?
Он кивнул, и мы продолжили смотреть «Безумного Макса».
– Опять восьмидесятые?
– Не начинай.
Мы молча смотрели до момента, когда страшный главарь бандитов говорит: «Кундалини хочет вернуть свою руку!», и тут я посмотрел на брата, сидевшего рядом.
– Чувак не шутит, – заметил я. – Правда?
Клэй улыбнулся, но не откликнулся.
Как и мы.
Ночью, когда остальные уже легли спать, он оставался на ногах, сидел при включенном телевизоре со скрученным звуком. Смотрел на золотую рыбку Агамемнона, который отвечал ему бесстрастным взглядом, а потом напоследок как следует боднул стенку аквариума.
Клэй шагнул к птичьей клетке и внезапно, без предупреждения, схватил голубя. Сжал в ладонях, но бережно.
– Что, Ти, как дела?
Голубь потряс головой, и Клэй чувствовал, как тот дышит. Чувствовал сквозь оперение стук сердца.
– Сиди смирно, малыш. – И проворно, в мгновение ока Клэй дернул из его шеи перо: малюсенькое перышко – чистое, серое с прозеленью по краю – оказалось на неподвижной левой ладони Клэя.
После этого он сунул голубя обратно в клетку.
