– Чудны дела твои, Господи! – воскликнул Борис, отправив в рот ложку с мороженым. – Павел Стрельцов, русский в бог знает каком поколении, эмигрирует в Израиль! Это мне впору туда подаваться, по их понятиям я чистокровный еврей… И где ты подцепил эту Алису?
– На рояле, – не задумываясь, ответил Паша. – В нашем институте тоска смертная – посадки и допуски, допуски и посадки, кульман проклятый замучил. Вот я и подался в свободное от безделья время в музыкальную студию – ты же знаешь, что я музыкалку по классу аккордеона окончил. А там такая девушка нарисовалась: скрипачка, утонченная натура, фейс, фигура – все на месте! Полный ганджибас! Но такая недотрога! Ну, ты знаешь, что я с женщинам особо не церемонюсь. А дело было так…
Стрельцов выдержал актерскую паузу.
– Припозднились мы как-то вдвоем, случайно или нет, но я посадил ее прямо на клавиатуру и поимел. Она и не сопротивлялась особо, лишь попискивала под рояльную какофонию. Потом призналась, что давно по мне сохла и очень рада, что я проявил неразумную инициативу. Она мне реально нравилась, мы начали встречаться, а потом я предложил ей руку и сердце. Она не отказалась, мы поженились. А через некоторое время она стала уговаривать меня переехать в Израиль – мол, чего ловить в этой стране? Элис знает мое отношение к советским лозунгам и призывам, читала вместе со мной Солженицына и другие подобные книжки. Я бы ни за что не согласился эмигрировать – какое отношение имеет коммунистическая мифология к моей родной стране? Ты же знаешь, что я не антисоветчик и не диссидент, просто разумного человека тянет блевать от всей этой пропагандистской фальши. Но тот же разумный человек понимает, что бороться с этим бессмысленно, нужно просто игнорировать и спокойно устраивать свою жизнь, даже без фиги в кармане. Потом, я же русский, чего мне там ловить среди евреев? А она возразила, мол, там свобода и демократия, там живет у нее какой-то высокопоставленный родственник, который устроит нашу жизнь. Но я уперся, Элис бросила свои мысли об эмиграции – без меня она не хотела уезжать. Но тут произошел инцидент, который все-таки меня подтолкнул на эту дорожку. Как-то взял я сдуру на работу мемуары генерала Краснова в списках, почитать между делом. Тем более никаких дел как раз и не намечалось – у нас в НИИ некая пауза в работе образовалась, чем-то надо было себя занять. Оставил я копию в ящике стола, а на следующий день ее там не обнаружил – спер кто-то. Ну, спер и спер – значит, я сам дурак. Но через месяц меня вызвали в партком. Там сидели партийный секретарь и мужчина в костюме цвета легированной стали и со взглядом практикующего вурдалака. Секретарь вышел и оставил нас вдвоем. Мужчина приветливо улыбнулся, представился Иваном Петровичем и произнес:
– По нашим сведениям, вы, Павел Антонович, увлекаетесь запрещенной литературой…
Я сразу понял, откуда он пришел – доблестный КГБ с горячим сердцем и холодными цепучими руками. Я сложил два и два и ответил:
– Это мемуары Краснова, что ли? Так откуда я знал, что они запрещены? Потому что в книжных магазинах не продаются? Так у нас много чего там не продается, приходится на толкучках втридорога покупать! Я знаю пять языков и много чего читаю чисто из любопытства: узнать альтернативные мнения, вовсе с ними не соглашаясь, или узнать какие-нибудь факты из истории или географии. Краснов – предатель, за фашистов воевал, но ведь интересно узнать, что было на душе у этого гада.
– Красиво излагаете, – сказал мужчина. – Впрочем, никто вас не записывает в антисоветчики, но и читать подобные опусы я вам не рекомендую во избежание несчастных случаев. Вы же советский человек, комсомолец? Если нет книжки в магазинах, так сходите в библиотеку!.. Однако я не собираюсь вас воспитывать, меня интересует другое: откуда у вас взялись эти копии? Они уже в пяти руках побывали, мы прошлись по цепочке и добрались до вас.
– А кто был предыдущий? – спросил я, очень желая насовать воришке по чавке.
– Этого я вам не скажу. Так откуда взяли?
Я столкнулся с ним взглядом, и этот взгляд не сулил мне ничего хорошего. Они в КГБ хотели выяснить источник происхождения копий, на меня им, похоже, было глубоко наплевать. Я бы заложил продавца, не задумываясь – чем торгует, то имеет, – да только кого именно заложить? Эти мемуары я купил за червонец у какой-то разбитной девахи на толкучке, видел ее в первый и единственный раз. Об этом я и доложил Ивану Петровичу.
– Не хотите выдавать сообщников? Ладно, мы и без вас до них доберемся. А вам ваше молчание может выйти боком, с врагами надо бороться всем вместе.
«Стучи на товарищей, пока рука не отсохнет», – подумал я. Он хлопнул ладонью по столешнице и сказал, что я свободен. Через некоторое время меня выперли из комсомола – плата за молчание. Вызвали меня на общее собрание с повесткой типа «О поведении товарища Стрельцова, не достойного звания комсомольца». Я на это сборище, естественно, не явился, и меня исключили заочно. И тут я подумал о своей будущей карьере: у нас все инженеры в партию рвутся, чтобы их повысили в должности, а мне что светит? После этого мы и решили с женой эмигрировать. Она с подачи матери через какого-то дядю Мишу связалась с «Нативом» – это израильская спецслужба по переселению евреев, – ее там проинструктировали и направили в голландское посольство – с Израилем ведь прерваны все дипломатические отношения. В конце концов, после блуждания по интенциям типа ОВИР ей дали добро, но поставили условие, чтобы она предварительно развелась со мной.
– И что ты думаешь по этому поводу? – спросил я у Элис.
– Я без тебя никуда не поеду, но дядя Миша посоветовал мне один финт ушами. Нужно, сказал, подать на развод, взять из ЗАГСа соответствующую справку, а в день отлета мы типа передумаем. Пока очнутся, я уже буду в Амстердаме. Этот фокус проходил у него уже несколько раз. А потом сказал, что и тебя как-нибудь вытащим.
Элис без особых проблем эмигрировала в Израиль, но меня вытащить оказалось сложнее. «Натив» со мной и разговаривать не стал, потому что я не еврей, меня гоняли по инстанциям, отказывали под всякими предлогами. Я уже совсем отчаялся, но выход нашел все тот же дядя Миша:
– Был такой Яша Казаков, ныне он в Израиле Яков Кедми. Так вот, Яша нашел слабое место в эмиграционных барьерах. Наши власти очень не любят, когда в западной прессе их клеймят за нарушения прав человека. У тебя есть знакомые западные журналисты?
– Нет, – ответил я. – Но найду.
Я прошелся по связям, и меня познакомили с французской журналисткой Жанной. Мы с ней переспали для порядка, а потом в известной французской газете появилась соответствующая статья, где упоминался конкретно я в качестве отказника. После этого колесо Сансары завертелось, и через три дня я отбываю в Израиль через Голландию для воссоединения с семьей. Вот такие дела.
– Крутой замес… – задумчиво проговорил Борис. – А в Союз пускать будут? Ну, там, навестить родителей или еще для чего-нибудь?
– Вряд ли, – предположил Паша. – Но точно не знаю… Но все течет, все меняется, жизнь подкидывает сюрпризы. Мы еще встретимся, непременно.
Друзья проговорили весь вечер, до закрытия кафе оставалось несколько минут, а расходиться не хотелось.
– А поехали на родительскую дачу в Салтыковку? – предложил Паша. – Растопим печку, посидим еще. Там еды и выпивки запасено навалом, чаша полная.
Борис на несколько секунд задумался и согласился:
– А поехали! Мне на службу только послезавтра. Девиц будем цеплять?
– Да ну, не до них, – отмахнулся Паша.
Они добрались на метро до Курского вокзала, купили билеты и сели в электричку. Время близилось к полуночи, народу в вагонах наблюдалось мало. Поезд дал короткий гудок, лязгнул колесами и тронулся с места.
– Пойду покурю, а то все бегом да бегом, не успел, – сказал Паша и направился в тамбур.
Борис не составил ему компанию, он не курил. Компанию ему составила девушка его возраста, задумчиво пускающая дым в потолок. Паша достал из кармана пачку, воткнул в рот сигарету и, щелкнув зажигалкой, обратился к попутчице:
– А девушка не боится ездить так поздно одна?
– Девушка ничего не боится, – фыркнула девица и отвернулась.
«Строптивая кошка», – подумал Паша.
– Карачарово, – прохрипел динамик. – Следующая остановка – Чухлинка.
Открылись двери, и в тамбур ввалились два субъекта. Один из них, мужчина лет тридцати, худой и верткий, осмотрел цепким взором девушку и Пашу, и взгляд этот Паше сразу же не понравился: в нем сквозил, с одной стороны, агрессивный интерес, а с другой – некая настороженность, неадаптированность к повседневной жизни. Внешне он выглядел отменно: гладко выбрит, одет в импортные шмотки и обут в лакированные ботинки с длинным носом. На его пальцах виднелись татуировки и толстые перстни. «Явно сиделец, дерганый какой-то, неадекватный, видимо, недавно освободился, не привык еще к нормальной жизни», – определил Паша.
Второй парень выглядел моложе – здоровенный амбал с небритой рожей, одетый в потертую куртку из кожзаменителя и обутый в «говнодавы», как подобную обувь обозвали в народе. «Этот тоже, вероятно, из сидельцев, но вышел раньше, водят его с собой в качестве пугала, а интеллект у него, как у джунгарского хомяка, хотя и выглядит слоном. Хорек и слон». Павел усмехнулся. Он любил отождествлять людей с животными. Но вскоре ему стало не до смеха: «хорек» театрально развел руками, и на губах у него зазмеилась зловещая улыбка.
– Какие жирные гуси здесь обитают, – продекламировал он с блатной растяжкой. – Пальтишко богатое на фраере, а у девушки плащик моднявый. И кошельки пахнут рублями. Выкладывайте лаве, и разойдемся красиво. – В его руках блеснула финка.
У девушки от страха задрожали губы. Павел же не особенно испугался: «Видали мы таких». Он провел детство в хулиганском Марьине и не раз попадал в подобные переделки.
– Тебя надо в Малый театр определить. Обладаешь актерским талантом, – с издевкой заявил Паша и пропел: – «В шумном балагане любят собираться жулики, бандиты, воры всех мастей…»
«Хорек» слегка опешил от подобной наглости, но быстро взял себя в руки:
– А перо в бочину не хочешь, фраерок? Быстро выкладывай фантики!
«Слон» сделал страшную физиономию и сжал кулаки.
«На психику пытается давить, придурок. Для таких тюрьма – мать родная: выйдет, пограбит, погуляет и обратно. Денег ему, что ли, дать, чтоб отвязался? А то еще ткнет сдуру – не меня, так девицу… Хотя…» Паша поймал через стекло взгляд Бориса и провел растопыренной пятерней по волосам. Со студенческих времен для друзей сей жест обозначал «Внимание, готовность к действию». Звягинцев кивнул и вышел в тамбур.
– Что за шум, а драки нет? – радостно воскликнул Борис.
Его губы расплылись в бесконечной улыбке. Он мгновенно оценил ситуацию и начал играть в свою игру, изображая веселого клоуна. Борис внешне не внушил никакого опасения «хорьку» – худощавый, чуть выше среднего роста, обычный парень.
– Стадо пополняется, – продолжил блатное кривлянье «хорек». – Еще один жирный гусак. Ты тоже гони фантики!
– Да с удовольствием, – сказал Борис, продолжая улыбаться.
В следующий момент он левой рукой перехватил запястье с финкой, а правой врезал «хорьку» в кадык. Одновременно «слон» получил ногой в колено, охнул, согнулся и тут же получил добивающий удар ребром ладони по загривку. Павел не успел и глазом моргнуть, как увидел на полу два неподвижных тела.
– Чухлинка. Следующая остановка – Кусково, – проверещал динамик. Двери открылись.
– Быстро убираем этот мусор, – скомандовал Борис, кивнув в сторону лежащих грабителей. – А ты что стоишь – помогай! – обратился он к девушке.
Девица засуетилась и схватила «хорька» за ноги. Вскоре тела оказались на перроне, а электричка двинулась дальше по маршруту.
– Ты их не убил? – спросил Паша, когда друзья вернулись в вагон.
– Живые, я вполсилы работал, – ответил Борис, поморщившись.
– А если бы в полную силу?
– Тогда было бы два трупа.
Они некоторое время помолчали.
– И где же тебя так научили драться? – прервал молчание Паша.
– В войсках, – буркнул Борис.
– Ты же самбист, Боря. Ну, там, броски, подножки. А это черт знает что, карате какое-то, – не унимался Паша.
Борис с минуту помолчал, а потом пояснил:
– Боевая система Смерш-ГРУ, предназначена для умерщвления людей без оружия.
Паша чувствовал, что Борису неприятен этот разговор, но любопытство взяло верх:
– Поподробнее, пжалста, товарищ Звягинцев. – Павел вопросительно уставился на друга.
– Зачем тебе это, Паш? – Борис хлопнул друга по плечу и улыбнулся.
– Все понятно, – с ехидством заметил Павел, – я почти иностранец, и ты не хочешь выдавать государственные секреты.
– А ты прав, однако, – мгновенно отреагировал Борис. – Ну, да ладно, для тебя не такой уж и секрет. Я служу в спецназе ГРУ. Меня учили этой системе сталинские соколы, гоняли, как собаку, до семи потов и били всерьез, примерно как я этих. Ребята прошли войну, и все крутые профессионалы. Более слабые либо погибли, либо отбраковались по другим причинам. Время было суровое, брака не терпели… Я продемонстрировал бой на ограниченном пространстве. Меня учили драться даже в машине, полной пассажиров… Ладно, хватит об этом.
– Хватит так хватит, – согласился Паша, пожав плечами.
– Следующая остановка – Салтыковская, – прохрипел динамик.
– Нам выходить. – Стрельцов поднялся со скамейки.
Дождь кончился, на небе высветились звезды. Друзья шли по темной улице и понимали, что судьба их разводит по разным дорогам. Возможно, навсегда.
Часть первая. Салам! Шалом!
Прозвучала команда: «Построение на втором этаже!» Была поставлена задача: за короткий срок принять должность, технику, людей и приступить к оказанию военной помощи дружественному египетскому народу в борьбе с израильским агрессором.
Из воспоминаний участника
Это неверно, что сейчас у меня нет былой уверенности в своей правоте. Я и сегодня убежден в том, что с точки зрения национальных и государственных интересов был абсолютно прав. А с человеческой? Бывает, задумываюсь: пошло ли сделанное мной на пользу всем этим людям? Обрели все они счастье на новой родине?
Яков Кедми
Салам алейкум, Египет!
Здание Главного разведывательного управления напомнило Звягинцеву производственный цех: бетонный прямоугольник с рядом окон во всю стену. На входе у Звягинцева проверили документы и выдали временный пропуск.
Вызов к высокому начальству явился для Бориса полной неожиданностью. Утром его вызвал командир полка и сообщил, что его, капитана Звягинцева, временно куда-то переводят, для чего ему следует завтра явиться в Четвертое управление, к начальнику, для получения вводных. На вопрос, куда его переводят, командир только пожал плечами. Складывалось впечатление, что его не посчитали нужным поставить в известность.
– Кого ты порекомендуешь вместо себя? – спросил он.
– Лейтенанта Козинцева, – не задумываясь, ответил Звягинцев. – А Четвертое управление – это ближневосточное?
– Точно так, – подтвердил полковник. – Удачи вам, товарищ капитан.
«Похоже, что меня переводят надолго, если не насовсем», – прикинул Звягинцев.
И вот он здесь, в здании ГРУ СССР. Поднявшись на второй этаж и предъявив пропуск охраннику, Борис поинтересовался, как ему найти начальника управления, на что получил ответ, что начальник отъехал по делам и вернется через час.
– Рекомендую пока посетить Зал Славы, – добавил охранник.
В Зале Славы, разглядывая фотографии погибших героев, Звягинцев наткнулся на знакомое лицо. Этого лейтенанта он знал по операциям в Афганистане. «А ведь мог и я здесь висеть… – прикинул Борис. – Были ситуации…»
Начальник управления, моложавый, подтянутый полковник, принял его сразу по возвращении. Судя по его озадаченному лицу, ему было вовсе не до Звягинцева, поэтому разговор получился коротким.
– Вы направляетесь в Египет для выполнения особых поручений, по официальной версии, в качестве инструктора по рукопашному бою, а на самом деле – в подчинение генералу Бабашкину для выполнения правительственных заданий по вашей специализации и не только. Направляетесь в составе советской научной делегации на международный симпозиум по микробиологии. Отправление завтра. Подробности и инструктаж получите.
На этом аудиенция закончилась.
Группа ученых вместе со Звягинцевым вылетела в Каир. В микробиологии Звягинцев слабо разбирался – вернее, вообще не разбирался, – поэтому не встревал в разговоры на научные темы, которые ученые вели непрерывно, а лишь улыбался и кивал головой.
Прибыв в египетский аэропорт и пройдя все необходимые процедуры, старший группы, он же куратор от КГБ, отвел ученых в бар и, предложив выпить кофе, велел держаться вместе и никуда не отлучаться.
За столик к Звягинцеву подсела дама средних лет в очках и с прической «барашком». Они познакомились. Звягинцев тут же заговорил с ней о пирамидах и сфинксах с отбитым носом, чтобы не затрагивать профессиональные темы.
В бар зашел молодой белобрысый парень в шортах, солнцезащитных очках и футболке. Остановился у входа, поймал взгляд Звягинцева и коротко кивнул. Борис все понял и тут же сделал вид, что засуетился, сотворил страдальческую мину и сказал соседке:
– Ой, мне надо в туалет, а в баре его нет. Я быстро. Ничего страшного.
Он оправдывался, как недотепа, которого не вовремя припекло с животом и которому неудобно, неловко, но проблему как-то решать надо. Женщина устремляла на него сострадательные взгляды, но помочь, естественно, ничем не могла.
Покинув бар, Звягинцев, следуя за парнем в шортах, быстро направился к выходу из аэропорта.
Вернулся куратор, посчитал по головам членов делегации и предложил переместиться в автобус, который их ждал на стоянке. О Звягинцеве он не вспомнил, но вспомнила женщина в очках и с прической «барашком».
– Тут рядом со мной сидел Борис. Он пошел в туалет, надо его дождаться, – обратилась она к куратору.
