– Разве двенадцать дней Рождества начинаются не после Рождества?
– Какая разница, – отмахнулся Лэнгстон.
Я сомневался, что все будет так просто, но попытаться стоило.
– Ладно. Я принесу елку. Ты сделаешь удивленный вид. Этого разговора между нами никогда не было. Верно?
– Верно.
Принесли наш заказ, и мы начали набивать рты. Минуту спустя покончили с едой, и Лэнгстон потянулся за бумажником – видно, чтобы оплатить счет. Однако он выложил на стол передо мной несколько двадцаток.
– Забери свой презренный металл! – возмутился я. Наверное, слишком громко для кафе.
– Не понял, – удивился Лэнгстон.
– Я сам обо всем позабочусь, – перевел я, отправив банкноты по столу к нему.
– Но ты же понимаешь, елка должна быть красивой. Самой лучшей.
– Не беспокойся, – сказал я ему и ввернул фирменную нью-йоркскую фразу, которая тут в ходу со стародавних времен: – Связи решают все.
* * *
Если ньюйоркцы не идут к елкам, то в декабре елки сами идут к ньюйоркцам. У магазинов шаговой доступности, двери которых в обычное время обрамлены корзинами с цветами, внезапно выросли целые хвойные леса: их пустые стоянки теперь «засажены» деревьями без корней. Некоторые заведения открыты чуть ли не до утра, на случай если кому-то вдруг приспичит приобрести рождественский символ в два часа ночи.
Одни владельцы этих хвойных местечек смахивают на людей, решивших отдохнуть малек от наркобизнеса и поторговать иглами попроще. Другие – во фланелевом прикиде, – похоже, впервые выбрались из какого-то захолустья и никак не могут опомниться, оказавшись в большом городе. Им часто помогают ученики, нуждающиеся в самой временной работе из всех временных работ. В этом году одним из таких учеников был мой лучший друг Бумер.
Он воспринимает эту работу как кривую обучения. Пересмотренный сотню раз мультфильм «Рождество Чарли Брауна» почему-то внушил ему мысль, что ель – растение хилое и капризное, но при том и самое желанное, поскольку бережный уход за ним больше в духе Рождества, нежели покупка неприхотливой сосны. Еще он считает, что ели после окончания Рождества можно снова посадить в землю. У нас с ним по этому поводу состоялся непростой разговор.
К счастью, неразумность Бумера искупалась искренностью и душевностью, поэтому место его работы – стоянка на Двадцать второй улице – прославилось наличием первоклассного елового эльфа Бумера. Купаясь во всеобщем признании, он, наверное, радовался тому, что в двенадцатом классе перевелся из частной школы в манхэттенскую. Друг уже помог мне выбрать елки для маминой и отцовской квартир. (Маме досталась очень красивая.) Уверен, он охотно поможет выбрать и самую лучшую елку для Лили. Однако чем ближе я подходил к стоянке, тем сильней сомневался. Не из-за Бумера, а из-за… Софии.
Не один только Бумер покинул элитную школу. Новый учебный год принес с собой и другие сюрпризы. Удивительно, но семья моей бывшей девушки Софии, поклявшаяся никогда больше не покидать Барселоны, вернулась в Нью-Йорк. Неудивительно, что я был рад ее видеть: мы уладили вопрос наших взаимоотношений в ее последний приезд и никаких проблем от возвращения бывшей подружки не предвиделось. Однако ЧРЕЗВЫЧАЙНО УДИВИТЕЛЬНО, что София начала гулять с Бумером… много гулять с Бумером… слишком много гулять с Бумером. Я еще не успел свыкнуться с мыслью о возможных отношениях между ними, как они уже стали парой. Это было все равно что взять самый изысканный и дорогой сыр в мире и сунуть его в бургер. Я люблю их обоих, по-разному, но от того, что вижу их вместе, и у меня начинается головная боль.
Последнее, чего мне хотелось, столкнуться на рабочем месте Бумера с Софией и попасть под флюиды влюбленных, которыми они пронизывают весь квартал. У них конфетно-букетный период, и те, кто его давно прошел и вступил в следующую стадию отношений, чувствуют рядом с ними неловкость.
В общем, я с облегчением нашел Бумера в обществе не Софии, а семейства из семи, или восьми, или девяти человек – трудно определить, когда дети мечутся туда-сюда.
– Эта елка создана для вас! – вещал Бумер так, словно мог говорить с деревьями и ель сама ему сказала, что жаждет очутиться в столовой этой семьи.
– Она очень большая, – ответила мама семейства. Наверное, представила засыпанный иголками пол.
– О да, у нее очень большое сердце, – отозвался Бумер. – Поэтому вы и чувствуете с нею связь.
– Странно, – сказал отец семейства, – но я действительно ее чувствую.
Сделка совершилась. Принимая оплату по кредитной карте, Бумер заметил меня и помахал рукой. Я подождал ухода семейства, боясь ненароком наступить на одного из малышей.
– Ну и махину ты им всучил, – проводил я их взглядом. – Пылесосить замучаются.
Друг выглядел озадаченным.
– Зачем елку пылесосить? Она не пыльная. Хочешь сказать, она – пылесборник?
– Не елку, а пол.
– А пол зачем? Думаешь, у них грязно?
Мыслительный процесс Бумера непостижим и извилист. Частично поэтому я и удивлялся, как кто-то, столь прямолинейный, как София, может проводить с ним столько времени.
– Мне нужна елка для Лили. Особенная.
– Ты купишь Лили елку?
– Да, в подарок.
– Мне это нравится! А где хочешь ее купить?
– Я думал, тут.
– Ух ты! Отличная идея!
Бумер огляделся, бормоча себе под нос что-то, подозрительно похожее на «Оскар… Оскар… Оскар…»
– Кто такой этот Оскар? Коллега по работе? – не удержался я от вопроса.
– Деревья считаются коллегами по работе? Они тут со мной целый день… и мы ведем интересные беседы…
– Оскар – рождественское дерево?
– Оскар – идеальное рождественское дерево.
– Тут у всех елок имена?
– Только у тех, кто открыл их мне. Нельзя же просто подойти и спросить, как их зовут. Это бестактно.
Бумер отложил с дюжину елей, прежде чем добрался до Оскара. И когда вытащил его на свет, тот показался мне абсолютно таким же, как его собратья.
– Это он? – удивился я.
– Ты погоди… сейчас увидишь.
Бумер отнес Оскара в сторону от когорты елей, на тротуар. Дерево было на несколько футов выше его самого, но друг нес его так, словно тот был легким, как перышко. Необычайно деликатно Бумер поставил елку на крестовину, и стоило той оказаться на подставке, как что-то произошло – Оскар распростер руки и поманил меня под свет уличного фонаря.
Друг прав. Эта ель – то, что надо.
– Беру, – сказал я.
– Класс, – отозвался Бумер. – Мне завернуть его в подарочную бумагу? Раз это подарок?
Я уверил друга, что достаточно праздничной ленты.
* * *
Ловить такси подростку непросто. Ловить такси на пару с рождественским деревом почти невозможно. Поэтому до окончания смены Бумера я ходил по своим делам, а потом мы вместе отвезли Оскара на квартиру Лили в Ист-Виллидж.
Я редко бываю тут. Лили не приглашает меня, объясняя это тем, что не хочет беспокоить дедушку, но я думаю, она не хочет добавлять еще один элемент в творящийся у нее дома хаос. Ее родители сейчас проводят дома больше времени, чем последние несколько лет. Их присутствие должно бы сильно помогать ей, но, похоже, наоборот, обременяет: приходится заботиться еще о двух людях.
Дверь открыл Лэнгстон, и, увидев меня с Бумером и елкой, громко крикнул:
– Ух ты! Ух ты! УХ ТЫ!
Я подумал, что Лили дома и в пределах его слышимости. Но оказалось, они с дедушкой ушли на медицинский осмотр. Родителей тоже не было дома, так как общительные люди обычно не торчат дома в субботу. Значит, в квартире только мы трое и… Оскар.
Пока мы устанавливали ель на подставку в гостиной, я усиленно пытался не замечать, в каком плачевном состоянии находится дом. Такое ощущение, будто последние месяцы бедняга задыхался от пыли и выцветал. Я знал, как и чем живет эта семья, и понимал: дедушка вышел из строя, и Лили нет ни до чего дела. А именно они – настоящие хранители этого места.
Когда Оскар гордо расправил еловые ветви, я полез в рюкзак за гвоздем программы – предметами, которые, надеюсь, не будут отвергнуты.
– Что ты делаешь? – спросил Лэнгстон, видя, как я развешиваю на Оскаре украшения.
– Это крошечные индюшки? – воскликнул Бумер. – Ты украшаешь елку так же, как в Плимуте?
– Это куропатки, – объяснил я, показав деревяшку, вырезанную в форме птицы с большой дыркой по центру. – А точнее, куропаточные кольца для салфеток. В магазине, название которого я ни за что не произнесу вслух, украшений с куропатками не было. – Магазин называется «Рождественские воспоминания». Пришлось мысленно переименовать его в «Рождественские возлияния». – Если у нас двенадцать дней до Рождества, то пусть это и будут двенадцать дней до Рождества. Лили украсит остальную часть дерева сама. Но это будет куропаточное дерево. А наверху у нас будет… груша!
Я вытащил указанный фрукт из рюкзака, ожидая восхищения. Однако Лэнгстона перекосило.
– Нельзя водружать грушу на верхушку елки, – заявил он. – Она глупо смотрится. И сгниет через пару дней.
– Но это груша! На куропаточном дереве! – возразил я.
– Я понял, – заверил Лэнгстон.
Бумер заржал. Он явно ничего не понял.
– У тебя есть идея получше? – вызывающе спросил я.
Лэнгстон на миг задумался, затем ответил:
– Да. – Прошел к стене и снял с нее маленькую фотографию. – Вот.
Он показал мне снимок. Хотя фотографии было не меньше полтинника, я сразу же узнал дедушку Лили.
– Рядом с ним ваша бабушка?
– Ага. Любовь его жизни. Они были идеальной парочкой.
Парочка на куропаточном дереве. Изумительно.
Повесить снимок на дерево удалось далеко не с первой попытки. Мы с Лэнгстоном примеряли его на разные ветви, а Бумер уговаривал Оскара стоять смирно и не мешать нам. В конце концов мы примостили «парочку» почти у самой макушки ели, а снизу на нее поглядывали птицы.
Пять минут спустя входная дверь распахнулась, вернулись Лили с дедушкой. Хотя дедушку Лили до падения с лестницы я знал всего ничего, меня поразило то, каким маленьким и худым он стал. Его словно не лечили в больницах и реабилитационных центрах, а бесконечно стирали, из-за чего он постепенно усаживался и истончался.
Но его рукопожатие было по-прежнему крепким. Один взгляд на меня, и он тотчас протянул руку:
– Как жизнь, Дэш? – Если уж дедушка Лили пожимал руку, то пожимал знатно.
Лили не спросила, что я делаю у них дома, но этот вопрос отразился в ее уставших глазах.
– Как доктор? – спросил Лэнгстон.
– Получше гробовщика, – отозвался дедушка Лили. Он не впервые шутил так при мне, а Лили, наверное, слышала эту фразу уже сотни раз.
– А что, у гробовщика воняет изо рта? – вышел в коридор Бумер.
– Бумер! – воскликнула Лили. Теперь она была совершенно сбита с толку. – А ты тут откуда?
– К моему несказанному удивлению, – влез в разговор Лэнгстон, – твой Ромео принес нам довольно ранний рождественский подарок.
– Закрой глаза, – попросил я Лили, взяв ее за руку. – Позволь я сам тебе его покажу.
Пальчики Лили были слабыми, не то что у дедушки. Раньше при каждом соприкосновении нас словно прошибало током, теперь осталось лишь статическое гудение. Приятное, но еле заметное.
Лили закрыла глаза. И послушно открыла их, когда мы вошли в гостиную.
– Познакомься с Оскаром, – сказал я. – Твой подарок на первый день Рождества.
– Это парочка на куропаточном дереве! – закричал Бумер.
Лили молча разглядывала елку. Она выглядела удивленной, не более. Возможно, сказывалась сильная усталость. Затем, словно очнувшись, Лили улыбнулась.
– Правда, не стоило… – начала она.
– Я хотел этого! – поспешно прервал ее я. – Очень, очень хотел!
– А где парочка? – спросил дедушка Лили. Потом увидел фотографию, и на его глазах выступили слезы. – О. Понятно. Это мы.
Лили тоже увидела снимок, и если он и вызвал у нее слезы, то только в душе. Я, честно, не понимал, что у нее на сердце. Выражение лица Лэнгстона, который пристально всматривался в сестру, мне тоже ни о чем не сказало.
– Счастливого первого дня Рождества, – поздравил я.
Лили покачала головой.
– Первый день Рождества – само Рождество, – ответила она.
– Но не в этом году. Не для нас.
Лэнгстон предложил достать елочные украшения. Бумер вызвался помочь с коробками, за которыми решил сходить дедушка. Это выдернуло Лили из ее мыслей. Она потянула дедушку к дивану в гостиной, сказав, что в этом году он за украшением елки понаблюдает со стороны. Ему это явно не понравилось, но он знал, что, затеяв спор, ранит чувства Лили. Поэтому он послушно сел. Ради нее.
