– А что мы можем сделать? – Мандарин деловито чешет щеку. То, что напарник растерян, что случается с ним крайне редко, придает Лимону немного уверенности:
– Это все потому, что ты оставил его без присмотра. Почему ты бросил мальчишку одного?
– Мне пришлось. Ты ведь сказал мне про чемодан, так что я должен был пойти с тобой и проверить. А чего ты еще ожидал после этого твоего заявления? Чемодан однозначно похищен… – Мандарин вздыхает. – Вот все у тебя не пойми как, все грубо и приблизительно: твои слова, твои действия, твой ход мыслей… Ты просто типичный обладатель третьей группы крови.
– Не суди обо мне по моей группе крови, – тотчас фыркает Лимон. – Нет никаких научных доказательств для подобного мнения. Только дурак может говорить о таких вещах серьезно. Если б это было правдой, то ты был бы организованным и пунктуальным просто потому, что у тебя вторая группа крови.
– Я действительно организован и пунктуален. И когда я выполняю свою работу, то делаю все четко и аккуратно.
– Ну и гордись своими победами… Слушай, я сам виноват во всех моих косяках, и моя группа крови тут ни при чем.
– Так оно и есть! – с готовностью отзывается Мандарин. – Твои провалы – прямое следствие твоего характера и полного отсутствия самокритики.
Мандарину кажется, что, стоя в проходе, он выглядит подозрительно, так что он наклоняется вперед и передвигает тело мелкого Минэгиси на сиденье возле окна. Затем наклоняет его голову немного вперед и вниз, как будто тот дремлет.
– Ну вот; так будет казаться, что он просто уснул.
Мандарин садится на центральное место, а Лимон плюхается на место у прохода.
– Кто и зачем это сделал? Как он вообще умер?
Мандарин осматривает тело. На нем нет явных порезов и не видно крови. Взявшись пальцами за верхнюю и нижнюю челюсти, он широко открывает рот мальчишки и заглядывает в его горло, стараясь не наклоняться слишком близко на случай, если там осталось что-нибудь ядовитое.
– На теле никаких внешних следов.
– Яд?
– Возможно. Или, может быть, у него была на что-то аллергическая реакция и он умер от анафилактического шока…
– На что это у него могла быть аллергия?
– Понятия не имею. Я же не создатель аллергий, забыл? Кто его знает, может, для него это оказалось чересчур: похитили, потом спасли… отсутствие сна, полное изнеможение… сердце не выдержало.
– Это вообще возможно с точки зрения медицины?
– Лимон, ты когда-нибудь видел, чтобы я читал книги по медицине?
– Ты все время что-то читаешь.
Действительно, куда бы он ни шел, Мандарин берет с собой книги – даже на работу. И читает их в любое свободное время.
– Я люблю художественную литературу, а не учебники. Так что откуда мне знать, описаны ли в медицине случаи внезапной беспричинной остановки сердца.
– И что нам теперь делать? – Лимон хватается за свои волосы и с силой тянет. – Просто доехать до Мориока, прийти к Минэгиси и сказать ему: «Мы спасли вашего сына, но он без всякой видимой причины умер в синкансэне?»
– Не забудь добавить, что деньги тоже украдены.
– На месте Минэгиси я бы порядком рассердился.
– Я тоже. Пришел бы в настоящую ярость.
– Но его папаша только и делал все это время, что сидел в своей резиденции! Развлекался там в свое удовольствие! – Они оба не знали наверняка, но ходили сплетни, что старший Минэгиси вообще отправился в путешествие со своей любовницей и их общей дочерью. – Его сына похитили, а он не нашел ничего лучшего, как поехать в путешествие со своей бабой… Вот же говнюк!
– Его дочка учится сейчас в младшей школе – говорят, она просто прелесть. А ты посмотри на его наследничка – пустышка, безмозглый, бессердечный, испорченный мальчишка… Нетрудно догадаться, кого из своих детей он любит больше. – Не похоже, чтобы Мандарин шутил.
– Ну что же, теперь он безмозглый испорченный мальчишка, который вдобавок ко всему еще и мертв. Но, может быть, Минэгиси согласится с тобой и махнет на этот факт рукой?
– Ну уж нет. Представь себе, что у тебя есть машина, которая тебе самому, может, и не очень нравится, но вдруг кто-то разбивает ее. Ты все равно разозлишься. И потом, это вопрос его репутации.
– А-а-а, да что ж такое-то! – в отчаянии восклицает Лимон.
Мандарин прижимает палец к губам и шепотом просит его вести себя потише.
– Надо подумать.
– Думать – это по твоей части.
– Ну ты и дуралей…
Лимон начинает лихорадочно обыскивать все вокруг, начиная с тела и пространства возле окна, открывает раскладные столики на спинках передних сидений, пролистывает рекламные журналы, выдергивая их из карманов кресел.
– Чем ты занимаешься? – спрашивает Мандарин.
– Подумал, вдруг где-то осталась какая-нибудь зацепка… Но тут вообще ничего. Глупый богатенький мальчишка!
– Зацепка?
– Ну, например, написанное кровью имя убийцы или что-нибудь в этом роде… Могло бы быть, верно?
– Разве что в детективном романе. Но не в реальной же жизни.
– Да, наверное. – Лимон отрешенно засовывает рекламный журнал обратно в карман кресла, но продолжает осматривать сиденье и стену вокруг тела мелкого Минэгиси.
– Сомневаюсь, что у него было время оставить нам какую-нибудь зацепку, прежде чем он умер. Тут даже крови нет, как бы он смог написать послание кровью?
Лимона немного раздражает непоколебимая логика Мандарина.
– Вот так взял и умер, даже никакой зацепки не оставил, чтобы помочь нам раскрыть это дело… На будущее, Мандарин: если ты узнаешь, что кто-то хочет убить тебя, удостоверься, пожалуйста, в том, что ты оставил для меня несколько зацепок, прежде чем умереть.
– Какие именно зацепки я должен буду для тебя оставить?
– Ну, скажем, напиши мне имя убийцы или истинную причину твоей смерти… По крайней мере, дай понять, было ли это убийством, самоубийством или несчастным случаем. Иначе мне придется трудно.
– Если я умру, то это точно не будет самоубийством, – уверенно отвечает Мандарин. – Я люблю творчество Вирджинии Вулф и Юкио Мисимы[20 - Вирджиния Вулф (1882–1941) – британская писательница, одна из ведущих фигур модернизма. В результате продолжительной депрессии, вызванной в том числе внешними обстоятельствами, покончила с собой, набив карманы своего пальто камнями и утопившись в реке Уз.Юкио Мисима (1925–1970) – японский писатель, один из наиболее значительных японских авторов второй половины XX в. Покончил с собой, совершив харакири, после неудавшейся попытки государственного переворота.], но самоубийство не входит в мои планы.
– Вирджинии… кого? Это еще кто такая?
– В этих твоих поездах, которые у тебя с языка не сходят, разобраться намного сложнее, чем в книгах. Почему бы тебе не попробовать прочесть одну из тех книг, что я тебе советовал?
– Да мне с самого детства не было никакого дела до книг. Ты же знаешь, как много времени мне нужно, чтобы закончить одну-единственную книгу… Ты вот тоже, когда я рассказываю тебе про Томаса и его друзей, вообще меня не слушаешь. Сколько ни твержу тебе их имена – никак не можешь их запомнить… Даже не знаешь, которого из них зовут Перси.
– Которого из них зовут Перси? Расскажи мне еще раз.
Лимон со значением прокашливается.
– Парсеваль – это маленький паровоз зеленого цвета. Он довольно хулиганистый и любит всякие проказы, но очень серьезно относится к работе. Он нередко подшучивает над своими друзьями, но сам довольно доверчив.
– Всегда удивлялся тому, как ты это все запоминаешь.
– Это написано на обменной карточке, которая прилагалась к моей игрушечной модели поезда. Как тебе это, а? Круто ведь, правда? Это простое объяснение, но в нем тоже есть глубина. Перси прикалывается над своими друзьями, но сам он всегда им верит, понимаешь? Это же ужас как трогательно. Я, когда до этого додумался, сам чуть не расплакался. В твоих книгах небось тоже есть такая глубина.
– Просто попытайся что-нибудь прочесть, и сам увидишь. Начни, например, с романа Вирджинии Вулф «На маяк».
– И что я из него пойму?
– Поймешь, сколь ничтожно существование каждого отдельного человека, что каждый из нас – это всего лишь крошечная жизнь среди бесчисленного множества других жизней. Осознаешь, что ты всего лишь легкая щепка, затерянная в бесконечно огромном океане времени, и тебя поглощают его волны. Это сильная книга, она тронет тебя до глубины души. Каждый маяк человеческой жизни угасает в одиночестве.
– И что вся эта хрень означает?
– Это слова одного из главных персонажей романа. Это значит, что каждый умирает. И что смерть одинока.
– Я не собираюсь умирать, – Лимон ухмыляется.
– Ты умрешь, и умрешь в одиночестве.
– Даже если умру, я все равно вернусь.
– С твоей упертостью может и так произойти… Но я когда-нибудь умру. В одиночестве.
– Вот, я тебе о том и говорю: как соберешься умирать, оставь мне какую-нибудь зацепку.
– Хорошо-хорошо. Если мне представится возможность понять, что меня вот-вот убьют, я сделаю все, что в моих силах, чтобы оставить тебе послание.
– Да, и когда будешь писать своей кровью имя убийцы, пиши разборчиво, чтобы никаких там инициалов или ребусов, хорошо?
– Не буду я ничего писать кровью… – Мандарин раздумывает некоторое время. – Слушай, а как насчет вот такого? Например, если у меня будет возможность поговорить с убийцей перед тем, как он со мной закончит, я передам ему для тебя сообщение.
– Сообщение?
– Я скажу что-нибудь такое, что его удивит и заинтересует. Например: «Передай Лимону, что ключ, который он ищет, находится в камере хранения на станции Токио». Что-нибудь в этом роде.
– Так я же не терял никакого ключа, зачем мне его искать?
– Это неважно. Я скажу что-нибудь, что зацепит его любопытство. Я уверен, что в конце концов он разыщет тебя и с невинным выражением лица попытается вежливо спросить: «Извините, а вы, случаем, не теряли какого-нибудь ключа?» Или просто пойдет и проверит камеры хранения на станции Токио.
– Ага, что-нибудь, что его заинтересует. Значит…
– И, если тебе встретится подобный человек, ты сразу поймешь, что это и есть тот, кто убил меня. Или что он имеет к этому непосредственное отношение.
– Это что, по-твоему, зацепка? Непонятно же ничего!
– Ну, я же не собираюсь передавать убийце сообщение, которое он с легкостью поймет. Ты что, думаешь, в таком случае он пойдет на сотрудничество?
– Ладно, слушай, – Лимон вдруг становится очень серьезен. – Я не собираюсь так просто умереть.
– Уверен, что нет. А если и умрешь, ты достаточно упорен, чтобы вернуться.
– Ты тоже, Мандарин. Ты и я, если мы умрем, обязательно вернемся.
– Как деревья, которые плодоносят каждую весну?
– Мы оба вернемся.
Синкансэн плавно раскачивается, въезжая в тоннель. Он приближается к подземной станции Уэно. За окном становится темно, и внутреннее пространство вагона отражается в почерневших окнах. Лимон достает из кармана кресла рекламный журнал и начинает читать.
– Эй, – тотчас одергивает его Мандарин. – Сейчас не время для развлечений.
– Я это уже сто раз говорил: думать – это по твоей части. Готовить моти – дело повара[21 - В оригинале Лимон произносит весьма емкую пословицу: моти ва моти-я, которая дословно переводится как «моти (то есть рисовое тесто) – забота (хозяина) лавки, где продают моти», и имеет значение «пусть каждый занимается своим делом».], верно?
– Если я – повар, который готовит моти, то кто тогда ты?
Синкансэн начинает замедлять ход. Сначала появляются фонари на стенах тоннеля, затем они въезжают в просторное освещенное пространство. За окном возникает платформа. Мандарин встает со своего места.
– Ты в туалет? – спрашивает Лимон.
– Пойдем, – говорит Мандарин, пытаясь протиснуться мимо него в проход.
– Куда пойдем? – Лимон не понимает, что происходит, но серьезное выражение лица Мандарина производит на него впечатление, и он встает, чтобы последовать за ним. – Мы выходим? Тебе не кажется, что проехать на синкансэне всего одну остановку от станции Токио – это непозволительная роскошь?
Автоматические двери, ведущие в передний тамбур третьего вагона, открываются. За ними никого. Платформа скользит за окнами с левой стороны.
– Ты совершенно прав.
– Ты о чем это? – Лимон вопросительно вздергивает бровь.
– Сесть на синкансэн в Токио и сойти в Уэно – это роскошество. Можно же было взять билет на обычную электричку. Но кое-кто здесь выходит…
– Кто?
– Тот, кто украл наш чемодан и хочет сбежать с ним как можно быстрее.
– А-а, – Лимон понимающе кивает, – кажется, до меня дошло.
Он подходит поближе к дверям и постукивает указательным пальцем по стеклу окна.
– Если кто-нибудь сойдет на Уэно, это и будет наш вор.
Поезд начинает плавно тормозить.
