– Я так тебя люблю, – пожаловалась она.
Он помог ей слезть со стола. Она слезла, потащив за собой бумаги. Бумаги разлетелись по полу.
Марк подтолкнул ее к дивану, уложил и лег рядом. Они обнялись, хотя было очень жарко, так жарко, как будто вместе с сумерками в комнату ввалились еще и тропики.
Тут кругом Приполярный Урал, а вовсе не тропики. Тропики далеко, очень далеко. Где-то там, в районе Майами…
– Не хочу в Майами, – пробормотала Женька.
– Ты собираешься уезжать?
– Куда?
– В Майами.
– С ума сошел?
Он потерся щекой об ее белые волосы. Он сто раз вспоминал, какие у нее волосы, и оказалось, что все забыл, начисто.
Она вдруг привскочила, ударив его макушкой в подбородок.
– Марк, что ты лежишь?! Нам нужно бежать, скорее! Там же Вик! Его волки порвали.
– Я знаю, – протянул он медленно. – Сейчас, Женька.
Он знал, что нужно вниз, знал, что время вышло, и ему очень не хотелось… туда. К его раненой собаке, к Кузьмичу, к людям, которые станут смотреть на него и ждать от него чего-то. Он хотел остаться здесь, в сумерках и тепле собственных комнат, в которые никто не посмеет зайти, в Женькином запахе, поцелуях, шепоте, прикосновениях. Чтобы еще немного ни о чем не думать. Только так: вот и прошли эти три года, они оба одолели их, как бесконечно трудный подъем, и теперь можно жить, как жилось когда-то, легко и радостно. Или это сейчас кажется, что тогда жилось легко и радостно?..
Ему хотелось еще немного побыть с ней вдвоем, как будто с самим собой. Рассказать ей немного, как он жил, и послушать, что она станет рассказывать.
Он знал, что – нельзя, нужно возвращаться, и все же тянул время. Немножко. Чуть-чуть.
Женька поцеловала его в ухо, а потом в шею и опять в ухо. Он повернул голову, чтобы ей было удобней его целовать. А потом поднялся.
Его свитер валялся за креслом, а Женькин он так и не смог найти и сунул ей какой-то другой. Зато лифчик обнаружился на письменном столе, прямо посередине.
Он подождал, пока она оденется, взял за руку и свел по лестнице вниз, как маленькую.
Вся компания была на кухне. Докторша Марина пила из большой кружки чай.
– Пока жив, – сообщила она, завидев Марка. – Я его зашила. Теперь все зависит только от него, справится или нет.
– Если сразу коньки не отбросил, – вступил Сергей Васильевич, – может, и обойдется.
Марк заглянул в «медицинскую». Лампы были притушены, кушетка опущена. Вик лежал на боку, весь забинтованный, как мумия, и совершенно неподвижный. Рядом сидел Павел и гладил пса по голове.
– Жив, жив, – быстро выговорил он, как только открылась дверь. – Борется. Видишь, дышит. Врачиха сказала, если через два часа не помрет, есть надежда. Ах ты, собака, собака!..
– Пойдем, Паш. Чего тут сидеть?
– Как чего? – удивился Павел. – Я ему помогаю.
Вошла Алла и тоже стала смотреть на Вика, а потом Марина всех разогнала.
– Дайте собаке покой, – раздраженно заявила она. – Нечего на нее любоваться!
Все вернулись на кухню, расселись вокруг стола и заговорили обыкновенными голосами. Зоя Петровна выволокла из печи пирог «на скорую руку» и водрузила в самый центр, а Алла вдруг велела Кузьмичу лезть в подпол.
– Зачем? – не понял тот.
Он все время тер глаза, как будто долго не спал.
– За красным вином, – отрезала Алла. – Зоя Петровна, где яблоки и апельсины? Еще мне нужна корица и… Павел, достань вино. Будем пить глинтвейн. Самый биатлонный напиток.
Марк улыбнулся и сел верхом на стул. Женька моментально пристроилась так, чтобы боком его касаться. Зоя Петровна покосилась на них.
Кузьмич спрыгнул в подпол и стал выставлять оттуда бутылки, одну за одной. Алла их принимала.
– Не ко времени ты это затеяла. – Он выбрался и опустил тяжеленную крышку, бухнувшую в пазах.
– Ничего, в самый раз.
Алла поставила на плиту огромную кастрюлю, потеснив чугунки и сковороды, сунула Петечке апельсины, чтобы чистил, а Диману яблоки, чтобы резал. Диман яблоки резал честно, а Петечка апельсины больше ел, и Алла их у него отобрала.
Вскоре в огромной кухне запахло корицей, гвоздикой, ванилью и еще чем-то острым и непривычным. Даже Зоя Петровна безмолвно приблизилась и заглянула в кастрюлю с интересом, и Сергей Васильевич подошел и потянул носом.
– А правда, что на больших соревнованиях спортсменам перед стартом тоже наливают?
Марк хмыкнул:
– Не наливают, Сергей Васильевич.
Он погладил Женьку по голове, поднялся и вышел. Они оба – и он, и Павел – то и дело смотрели на дверь, как будто ждали, что очнувшийся Вик сейчас выбежит, закрутив бубликом хвост.
– Есть куантро? Или любой другой ликер?
Если бы Алла своими глазами не видела запасы в подполе, ей бы и в голову не пришло спрашивать «какой-нибудь ликер», но она видела и знала, что на кордоне «полста-три» может быть все что угодно. Зоя Петровна подумала, подошла к одному из темных резных буфетов и распахнула створки среднего отделения.
– Не разбираюсь я в них, – под нос себе пробурчала она.
Бутылки в буфете стояли плотно и очень солидно, плечом к плечу. Здесь были водки, виски, джины, мартини, коньяки и арманьяки, кальвадосы, портвейны и еще всякая всячина. Поднявшись на цыпочки и заглянув в задние ряды марширующих бутылок, Алла вытащила одну.
– Что вы суетитесь? – спросил Петечка с досадой.
– С ликером вкуснее.
– Ну какая разница, вкусное будет варево или нет? Собака-то все равно помрет! Вы вон на Женьку равняйтесь! У нее уже все хорошо, да, Женечка? Соблазнила олимпийского чемпиона?
– Петька, ты не лез бы, – пробормотал Сергей Васильевич и покосился на Павла.
– Я не лезу, я спрашиваю. А чего такое? Деньги и слава чудеса творят! Да, Женечка? Раз – и в койку! На Олимпиаде интервью у тебя возьмут! Как у «спутницы нашего олимпийца»!
– Отстань, Петя, – вмешалась и Марина.
– Фотографии в журнале напечатают! На одной – ты лежишь на шкуре, голая, на второй – ты бежишь по пляжу, тоже голая, а на третьей…
– Петька, разломай апельсины на дольки, только больше не ешь, – перебила Алла, – а то на глинтвейн ничего не останется.
– Пошел он к чертовой матери, ваш глинтвейн!
…Они ничего не понимают, эти старые люди. Они даже не догадываются, что он собирался позвать Женьку в гости и познакомить ее с бабулей. Они не знали, что он об этом даже написал, осмысливая окружающий мир и свое положение в этом мире! Они не знали, что у него в голове как будто короткое замыкание происходило, когда Женька просто стояла рядом или наклонялась над ним, чтобы рассмотреть, что он там пишет. Он готов всю жизнь писать, лишь бы она над ним наклонялась. Он уже все придумал – как отправит ей «на мыло» свой рассказ или повесть, смотря что получится, она прочитает и придет в восторг, там же каждое слово – правда, все по-настоящему, из жизни! Ну вот, она прочитает, позвонит ему, и они встретятся в кафе. Это будет… в пятницу, да, в пятницу, и в кафе не протолкнуться. А он приедет заранее. И станет смотреть, как она войдет и зашарит глазами, не находя его. А потом он ее окликнет. У него будет приготовлена одна роза… нет, роза пошло… орхидея… нет, тоже не то… настурция какая-нибудь, в общем. Она направится к нему, пробираясь между столиками, хорошенькая, легкая, беловолосая, и компания студентов проводит ее глазами. И он подарит ей настурцию. А она скажет: ты, оказывается, настоящий писатель!..
Теперь все это рухнуло и ничего не будет.
Женька потащилась на лыжню за этим самым Марком, потом помчалась за ним наверх, когда Вику делали операцию, и они долго не возвращались, а когда вернулись, стало ясно, что все рухнуло. Как будто Женька сама сказала ему об этом.
Зачем она сделала это, мучился Петечка. Зачем?! Ни в какую такую любовь он не верил, знал совершенно точно, что ее не бывает на свете, пошлые, слюнявые выдумки для импотентов и женщин в климаксе! Они ничего не могут, вот и выдумывают всякие глупости. Ну посудите сами!.. Говорят, когда любовь, в животе как будто бабочки порхают или что-то такое. У Петечки бабочки в животе начинали порхать только от голода, когда он уезжал на работу не позавтракав и жалел денег на пиццу в соседней забегаловке. Говорят, когда любовь, встречаешь «своего» человека. Петечка хотел бы знать – этот «свой» человек может встретиться только в институте или на работе, ну, или в Сети, что вернее, а как же миллионы и миллиарды остальных по всей планете? Если эта ваша любовь такое уж божественное чувство, почему его, Петечкин, человек не может обнаружиться в Китае? Или в Буркина-Фасо? И как его обрести, если он в Буркина-Фасо?! Женька с ее папашей-миллионером и пансионом в Швейцарии как раз была из другого мира, это понятно, и он почти поверил, что исключения все же бывают. Конечно, никакая у него не любовь, просто так, здоровое влечение, но… зачем она пошла к Марку и отдалась ему?! Зачем?!
И Вик умрет, обязательно умрет, вот увидите!..
Петечка швырнул апельсин, двинул сковороды и выскочил в коридор. И столкнулся с Марком.
– Поздравляю! – выкрикнул Петечка ему в лицо. – Ваша взяла! Чемпион по всем вопросам! Трахнул девчонку под шумок, пока все вокруг собаки танцевали и…
Марк очень аккуратно и легко взял его за руку и за шею и прислонил к стене. Странное дело, Петечка совсем не мог вздохнуть.
– Ты что, мальчик? – спросил Марк тихо. – Белены объелся?
Из кухни выглянул второй головорез и тут же скрылся. Петечка сглатывал и косил на Марка налитым кровью глазом.
Вся сцена казалась ему ненастоящей, как будто кино показывали. Впрочем, Петечке было не до кино.
Марк еще подержал его за шею, потом отпустил. Петечка подышал ртом.
– Вам все можно, да? – спросил он с ненавистью. – Ну, как же, олимпийский чемпион, звезда мирового спорта!..
– Пойди глинтвейна выпей, – предложил Марк миролюбиво. – Поможет. А не поможет, так хоть расслабишься.
Петечка ушел в «комнату мальчиков», повалился на свой диван и немножко полежал. У него все болело внутри – от жалости к себе, от жалости к собаке Вику, от ненависти к Женьке. Ему хотелось скрючиться, свернуться, завязаться в узел – может, так будет меньше болеть?..
Так нечестно, нечестно, повторял он про себя. Так нельзя, нельзя!..
Легкая рука погладила его по голове, и он понял, что Алла Ивановна явилась – утешать. Он понял и даже не повернулся. Так нечестно, так нельзя! Не приставайте ко мне!..
– Петь, – сказала Алла Ивановна Женькиным голосом, – ну что с тобой такое?..
Он вскочил. Женька сидела на краю дивана с большой кружкой в руках.
– Уходи отсюда, – велел он и тяжело задышал. – Пошла вон!..
– Я уйду, уйду, – торопливо согласилась Женька. – Только ты меня послушай. Я целых три года не могла его увидеть, понимаешь?.. А до этого сразу после травмы я его прогнала. Он бы не ушел, но я его обманула, понимаешь?..
– После какой травмы? – спросил Петечка глупо, как будто это имело хоть какое-то значение.
Женька с готовностью задрала брезентовую штанину. Женькина нога была длинная, сухая, очень красивая, щиколотка тонкая, тоже очень красивая. На щиколотке давний шрам, уже побелевший и как будто остывший. Петечка посмотрел на ногу, а потом ей в лицо.
Она несколько раз кивнула.
– Я сюда пришла, чтобы увидеть Марка, – сообщила она негромко. – И поговорить с ним. Ну, если он согласится со мной разговаривать! Я же не знала! Три года – это очень долго.
Тут он вдруг сообразил, что она городит какую-то несусветную чушь.
– Что ты врешь? Вы что… давно знакомы?
– Давно, Петь. Мы на соревнованиях познакомились, в Чехии.
– На каких соревнованиях?
– По биатлону. Я тогда еще каталась.
– Что ты делала?!
– Занималась биатлоном. Я тогда в первый раз за сборную выступала, ну а Марк уже был чемпион.
Про его чемпионство Петечка ничего не желал слушать.
– Подожди, у тебя же папа!.. И Швейцария.
– Я в интернате выросла. Только не в Швейцарии, а в Угличе, Петь. Папа мой умер давно. Я маленькая была, восемь лет. Родных никого не осталось, вот и отдали меня… в интернат. Я там начала на лыжах кататься, меня в сборную взяли, и мы с Марком познакомились. Я правда, Петь, очень его люблю.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=66567918&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
