Немка – потому что теперь, выйдя замуж за Женю, она стала Ниной Дорн.
Хотя и не меняла фамилию.
– Моя матушка была англичанкой, а отец немцем, – пояснила Нина.
Мисс Брент, сверкая пенсне, заявила как отрезала:
– Вашим родителям следовало привить вам английский без акцента! Говорите вы понятно, но сразу слышно, что иностранка!
Подчеркивать этот момент мисс Брент явно нравилось, и живи она на век позднее, наверняка бы являлась безоговорочной сторонницей «брексита» и выдворения «всех этих» иностранцев с территории благословенной Британии (наверное, и «этого французского лягушатника» Пуаро с радостью тоже бы выслала, на что детектив-сладкоежка и ценитель серых клеточек на границе, конечно же, с истинно галльской экспрессивностью возразил бы, что он – parbleu![3 - Черт побери! (фр.)] – никакой не француз, а бельгиец, и это бы все только лишь усугубило: «столица евро-монстра Брюссель»), впрочем, уже давно потерявшей статус империи и скукожившейся до изначальной территории околоевропейских островов.
Ну да, островов, к которым Негритянский, судя по всему, не принадлежал.
Пока Нина раздумывала, что ответить, нахальный попутчик, все время не сводивший с нее взгляда синих глаз, вдруг выдал:
– Gn?diges Fr?ulein, aus welchem Teil des Deutschen Reiches kommen Sie genau?[4 - Достопочтенная фройляйн, вы из какой части немецкого рейха? (нем.)]
Нина, знающая немецкий намного хуже, чем английский, обеспокоенно заерзала. Если ответит по-немецки, то этот настырный субъект, явно владеющий этим языком на высоком уровне, сразу поймет, что у нее не только английский не родной, но и немецкий тоже, хотя она только что утверждала обратное.
Ее спасла все та же мисс Брент, заявившая:
– Говорить в английском поезде на немецком непатриотично! Но я готова признать, что их новый канцлер, мистер Гитлер, весьма успешен, в отличие от наших мягкотелых британских аристократов. Нам, как и Германии, как и Италии, нужны железная рука, порядок и диктатура, и тогда все станет на свои места!
Да, мисс Брент оказалась не только старой ханжой, но еще и поклонницей фашизма. Впрочем, в тридцать шестом, еще задолго до начала Второй мировой, таковыми были многие британцы.
В разговор вмешался Блор-Дэвис, заявивший, что это не так.
– Я воевал и помню, как зверствовали эти ваши любители железной руки и порядка в Бельгии. Если вы такая патриотка, мисс, то как можете считать, что их канцлер лучше нашего премьера?
Оказалось, что даже у такого скользкого и не вызывающего доверия человека, как Блор, есть свои положительные черты.
Пока мисс Брент и Блор-Дэвис вели спор о политике, нахальный попутчик медленно произнес:
– Что же, рад познакомиться с вами, мисс Клейторн. Меня зовут Ломбард, Филипп Ломбард…
Ну да, еще один «негритенок», роль которого в советском фильме исполнял Александр Кайдановский. Только этот Ломбард был совершенно иной тип: с гривой темных волос и синими глазами.
– Очень рада. Вы по делам едете? – осведомилась Нина.
Ломбард, вина которого заключалась в том, что он во время экспедиции в Африке, когда что-то пошло наперекосяк, сбежал из буша, бросив на произвол судьбы пару десятков местных жителей, оставив их без запасов еды и, что важнее, воды, был явно опасным типом, который ни в грош не ставит человеческую жизнь.
И чертовски притягательным.
Ну нет, у нее есть муж – ее Женя.
И только ее.
Ломбард, наконец, отведя от нее взор, посмотрел на пейзаж, мелькавший за окном, и ответил:
– Да нет, по приглашению одного приятеля на остров, который теперь принадлежит ему…
Сердце Нины снова резко застучало. Так и есть, он едет на Негритянский остров – тот, которого не было.
– Могу ли я полюбопытствовать, на какой? – спросила Нина, на что Ломбард, усмехнувшись, ответил:
– Можете. Но только если и вы мне скажете, куда едете вы, миссис Клейторн.
Нина, улыбнувшись, бросила взгляд на мисс Брент, лицо которой во время политической баталии с Дэвисом-Блором пошло багровыми пятнами, заявила:
– Я тоже не миссис, а всего лишь мисс.
Хотя все это было враки: конечно же, она миссис, то есть замужняя женщина, потому что если штампа в паспорте о браке с Женей, ее Женей, и только ее, не было, она все равно являлась его женой.
А он – ее мужем.
Но не говорить же это Ломбарду, ведь тогда можно сразу выложить, что на остров его заманил судья, дабы покарать за смерть несчастных туземцев, и что эта вселенная – плод выдумки королевы детектива.
То ли Ариадны Оливер, то ли Агаты Кристи.
А она сама пришла из параллельной вселенной.
Ломбард, посмотрев на ее руку, промолвил:
– Мне показалось, что я увидел полоску от обручального кольца. Но, наверное, я ошибся…
Нина, быстро спрятав руки под сумочкой, ответила:
– Кольцо было, но не обручальное, а доставшееся в наследство от моей покойной матушки. Увы, не так давно мне пришлось его заложить. Поэтому я с радостью приняла предложение нового места на…
Она запнулась.
– …у одной обеспеченной четы.
Кивнув, Ломбард ответил:
– Понимаю, мисс Клейторн. Что же, я еду не в Плимут, как, вероятно, вы, а до Оукбриджа, это одна из промежуточных станций. А оттуда до Стилкхэвена. А это уже самое побережье, и оттуда рукой подать до острова.
Нина закрыла глаза. Ну да, так и есть – он ехал туда! Как и мисс Брент, как и Блор-Дэвис.
Как и судья Уоргрейв.
Как и она сама.
– А на какой… остров? – спросила она, и Ломбард, снова усмехнувшись, ответил:
– На остров Альбатросов. Вы наверняка о нем читали в газетах.
Нина на мгновение прикрыла глаза, мысли ее напряженно работали. Итак, сомнений быть не могло, в этой вселенной никто не слышал о Негритянском острове, зато тут имелся аналогичный ему остров Альбатросов.
Выходит, тогда это были никакие не «десять негритят», а «десять альбатросов»?
– Кажется, читала, но не могу точно сказать… – произнесла осторожно Нина, а Ломбард продекламировал:
– «Десять альбатросов слетелись пообедать, один вдруг поперхнулся, и их осталось девять». Что, неужели никогда не слышали? Это же каждый ребенок с детства знает!
Нина, поняв, что да, в этой вселенной никакие не негритята, а альбатросы, заявила:
– Вы забываете, что я выросла в другой стране.
Ломбард, снова пристально взглянув на нее, сказал:
– Да, вы правы, извините. Я как-то об этом не подумал. Так вы в Плимут?
В этот момент, к счастью, появился контролер, и Нина, воспользовавшись подвернувшейся возможностью, поднялась с жесткого сиденья, от которого у нее затекла спина, и вышла в тамбур.
Глядя в окно, за которым мелькали дома, деревья, мосты и машины, она задумалась. А затем вынула из сумочки письмо, которое было адресовано Вере Клейторн и которое Нина забрала у нее – потому что настоящая Вера Клейторн была мертва.
Кем-то убита.
Его содержание она знала наизусть, и теперь Нина понимала, отчего возникла путаница с названием острова. Верхняя часть письма, на которой значился адрес отправителя, а также запечатлены первые строчки послания, была залита водой из опрокинутого бокала: то ли самой Верой, то ли ее убийцей.
Поэтому-то она и не смогла прочесть название острова, который был не Негритянский, а Альбатросов.
«…рекомендовали нам вас как опытную и крайне ответственную няню, которая и необходима для нашего, увы, капризного малыша. Именно такая помощница, как Вы, нужна моей жене и мне, поэтому просим вас как можно скорее прибыть к нам на остров. Билет на восьмое августа на скорый на Плимут с Паддингтона в 12:40 прилагаю, как и пять однофунтовых купюр на текущие расходы. Искренне Ваш, Eu. R. Dudd».
…Нина отлично помнила: когда, покинув свой уютный особнячок с двумя львами перед входом, где располагалась букинистическая лавка «Книжный ковчег», которой заведовали она и Женя, и где в тайной комнате на втором этаже, между лестницей и кухней со старинными тикающими часами, имелась скрытая книжной полкой тайная комната, а за ней – дверь, ее дверь, темно-синяя, лакированная, с ручкой в виде разинутой пасти льва, ее литературный портал, она, начав свое новое путешествие, миновав холодную тьму, вдруг вышла в узкой, грязной ванной комнате, в которой неприятно пахло хлоркой и шумел неисправный бачок унитаза.
Где именно она окажется, попав в новую литературную вселенную, Нина никогда заранее не знала, зачастую места оказывались самыми странными, и в этот раз она, похоже, вдруг очутилась в чьей-то квартире или, судя по всему, дешевом отеле, или пансионе.
Тут жила, судя по засаленному халату, нескольким расческам и паре поношенных дамских туфель, женщина.
Осмотревшись в ванной, Нина осторожно подошла к двери, которая вела в комнату, и прислушалась. До нее донеслись приглушенные звуки – там кто-то был.
Ну да, если она вдруг появится из чужой ванной, примерно, как в стихотворении Маршака «Мойдодыр», то вызовет тем самым панику и привлечет к себе ненужное внимание.
Поэтому, склонившись к замочной скважине, Нина попыталась провести рекогносцировку на местности.
То, чему она стала невольной свидетельницей, навсегда врезалось ей в память. Она увидела, как облаченный в темный плащ и шляпу субъект, с большой долей вероятности, мужчина, ни лица, ни даже фигуры которого она увидеть не могла, взгромоздившись на стул, стоявший посреди комнаты, просовывает в петлю, что свешивалась с одинокого крюка с потолка, то ли находившуюся без сознания, то ли уже мертвую молодую женщину.
А затем этот некто проворно затягивает на шее несчастной узел и отпускает тело, которое с легким шелестом свешивается вниз.
Все происходило считаные доли секунды, так что Нина сначала не смогла поверить тому, что увидела. А когда поняла и осознала, то было поздно – несчастная уже качалась в петле, не выказывая ни малейших признаков жизни, а мужчина, проворно спрыгнув со стула, перевернул его и положил его женщине прямо под ноги, как будто это она сама встала на него и, сунув голову в петлю, оттолкнула.
Уже немного придя в себя от шока, Нина рванула на себя дверь ванной, желая ворваться в комнату, чтобы помочь несчастной, которую, быть может, можно было еще реанимировать, однако дверь не открывалась.
Пока Нина возилась с ручкой, убийца, сделав свое черное дело, уже покинул комнату через входную дверь. Бросив бесполезное занятие, Нина снова припала к замочной скважине и увидела, как он удаляется, осторожно закрывая за собой дверь затянутой в перчатку рукой. А при этом на другой руке, уже без перчатки, которую он только что стянул, девушка заметила перстень-печатку с перевернутой восьмеркой, математическим символом бесконечности.
Убийца исчез, а Нина, оглушенная увиденным, опустилась на пол. Похожий перстень с точно таким же знаком бесконечности она уже видела – у изворотливого убийцы во время своих прошлых литературных приключений.
Только тот убийца был, без сомнений, теперь мертв и никак не мог творить бесчинства в другой литературной вселенной.
А вот перстень с перевернутой восьмеркой, похоже, продолжал преследовать ее.
Нина снова рванула дверь на себя, и та наконец поддалась – оказалось, что ручку надо было повернуть, а не тянуть на себя. Она подбежала к повешенной женщине, поставила валявшийся на боку стул, вскарабкалась на него и попыталась вынуть несчастную из петли.
И тут заметила у нее лиловые кровоподтеки – шея несчастной была сломана, и она умерла еще до того, как тот, кто, вероятно, задушил ее, засунул ее голову в петлю, создавая видимость самоубийства.
Понимая, что вынуть жертву из петли не получится, Нина спрыгнула со стула и бросилась к секретеру, на котором валялись вперемежку бумаги. Она искала нож или ножницы, однако ей попались только маникюрные ножнички, которые были абсолютно бесполезны.
Взгляд Нины при этом упал на бювар, на котором в лужице воды из опрокинутого бокала лежало явно недавно распечатанное письмо, а также железнодорожный билет и пять однофунтовых купюр. Пробежав письмо глазами, Нина задумалась, а потом отыскала в корзине для бумаг надорванный конверт, на котором красовался лейбл лондонского агентства по найму персонала и было напечатано: «До востребования мисс Вере Клейторн, Сент-Олбанс, Хартфордшир». Имелось и краткое послание от этого самого агентства, которое извещало мисс Клейторн о том, что ее услугами заинтересовалась чета крайне перспективных клиентов и что ей пересылается их приглашение, а также сопровождающие документы и деньги.
Конверт аккуратно спланировал на пол, потому что Нина выронила его от осознания того, что повешенная женщина была Вера Клейторн, десятый «негритенок». Да, ее жизнь, по задумке Агаты Кристи, действительно должна была завершиться в петле: на Негритянском острове, после смерти всех прочих жертв.
И после того как Вера застрелила Ломбарда, полагая, что преступник – это он, не ведая, что якобы убитый ранее судья Уоргрейв на самом деле жив и только инсценировал свою кончину, дабы, выйдя из игры и считаясь трупом, иметь возможность беспрепятственно перемещаться по особняку и совершать очередные убийства.
Однако в литературной вселенной Вера умерла не в самом финале визита на Негритянский остров, а еще до поездки туда.
План последующих действий созрел за считаные мгновения. Веру уже спасти было нельзя, ее убийца ушел и отыскать его представлялось делом безнадежным. Кроме того, что это был мужчина с перстнем-печаткой со знаком математической бесконечности, Нина о нем ровным счетом ничего не знала.
Абсолютно ничего.
А вот некто, подписавшийся как Eu. R. Dudd, приглашал Веру Клейторн к себе на остров и даже прилагал билет и пять фунтов на текущие расходы.
Какой, однако, добрый и щедрый убийца!
Воскресить Веру было нельзя, хотя, если хорошенько подумать, очень даже можно: Нина поняла, что займет место Веры Клейторн, отправившись на остров по приглашению.
Никакое семейство с избалованным малышом ждать ее там не будет, это все ловушка, поэтому разоблачения опасаться не стоило.
А убийца, который поймет, что она не настоящая Вера Клейторн, вряд ли заявит претензии.
Если вообще поймет.
Конечно, не исключено, что он попытается убить ее, но дело в том, что он и так звал всех на остров, чтобы уничтожить их всех. Она будет начеку с самого начала, и ее преимущество в том, что она знает, кто убийца.
Или все же нет?
Тем более, по задумке судьи, который должен был оказаться убийцей, уничтожавшим «негритят», Вера Клейторн, вина которой представлялась ему отчего-то наиболее тяжелой, должна была погибнуть последней. Ну, или предпоследней, если бы не она застрелила Ломбарда, оказавшись проворнее, а он ее.
В любом случае убийца, действовавший по своим педантичным маньяческим представлениям, в массе своей весьма и весьма строгим и спонтанных отклонений схемы и внезапной отсебятины не предусматривавшим, и, что важнее всего, в соответствии со считалочкой, должен был оставить ее на закуску, а не ликвидировать сразу.
Даже если и осознает, что она фальшивая Вера.
Во всяком случае, Нине хотелось так думать.
