– Это Брендон Рок тебя избил?
– Все вышло случайно.
– Для него твое «нет» – пустой звук, да?
Стар качнула головой.
Дачесс этого не видела – она смотрела вверх, на древесные кроны, царапавшие небо.
– Выходит, на этот раз Дарк не виноват?
– Последнее, что я помню, – это как он помогал мне сесть в машину.
Осознание было как ледяной душ. На несколько минут Дачесс лишилась дара речи. И вдруг представила, как Дарк лапает ее мать. Упрямо стиснула зубы. Все равно – поделом Дарку.
– Завтра у Робина день рождения – помнишь?
Стар сникла. Вид у нее был прежалкий: припухлость на губе нисколько не сдулась, фингал не побледнел. С таким лицом, если в зеркало посмотреться, еще больнее станет. А подарка Робину она не приготовила. Забыла.
– Мама, я сделала кое-что плохое.
– С каждым случается.
– В смысле, непоправимое.
Стар закрыла глаза, снова запела. Дачесс прильнула к ней, стараясь не наваливаться всем весом, не мешать.
Она бы с радостью подхватила песню, если бы была уверена, что голос не дрогнет.
– Не бойся, я сумею тебя защитить. Для этого матери и существуют.
Дачесс не заплакала, хотя слезы были как никогда близко.
10
Бесчестье падения Уок пережил без свидетелей.
И на том спасибо. Шагал себе, все было нормально – и вдруг опрокинулся на спину, будто жук. Левая нога подвела. Просто взяла и отказала.
И вот он сидит в машине на больничной парковке. Приехал еще днем, но в «Ванкур-Хилл» так и не вошел. Кендрик предупреждала о проблемах с равновесием, но чтобы совсем потерять контроль, брякнуться всем прикладом? Это страшно.
Мурлычет рация. Сигналы несерьезные: «Бронсон: 2–11», «Сан-Луис: 11–45»[17 - Соответственно, «ограбление» и «подозрительный автомобиль».]. В руке стаканчик кофе из закусочной Рози, на сиденье – обертка от бургера. Рубашка расходится на животе – прикрыть живот рукой. Вялое дежурство выдалось. Вечером, пока было еще светло, Уок проехал мимо кинговского дома. Винсент, похоже, весь в работе. Ставни снял – видно, будет ошкуривать и заново красить.
Уок обшаривал взглядом ночное небо, но мысли возвращались к болезни. Она оккупировала тело, проникла в кости, в кровь, в мозг. Синапсы вялые – информацию вроде и не теряют, но доставляют с изрядной задержкой.
Он задремал, чтобы за несколько минут до полуночи быть разбуженным очередным сигналом.
Сигнал поступил с Айви-Ранч-роуд.
Уок облизнул пересохшие губы.
Сигнал повторился.
Уок завел двигатель, прорезал фарами ночную тьму. Помчался в Кейп-Хейвен. Звонивший не сообщил никаких подробностей, просил только приехать без промедления. Оставалось молить судьбу, чтобы закончилось пустяками. Может, так и будет. Может, просто Стар опять напилась.
С Эддисон-стрит он вырулил на тихую, сонную Мейн-стрит. В этой ее части даже фонари не горели.
Выезжая на Айви-Ранч-роуд, сбавил скорость. Выдохнул, не заметив ничего подозрительного – ни скопления людей и машин, ни света в окнах.
Припарковался, все еще сравнительно спокойный, у дома Рэдли. И вдруг увидел: парадная дверь распахнута. Заныло под ложечкой, в легких иссяк воздух. Уок выбрался из машины, расстегнул кобуру. Применять табельное оружие ему еще не доводилось.
Он взглянул на дом Брендона Рока, затем – на дом Милтона. Никаких признаков жизни. Истошно крикнул сыч. Урна опрокинута – не иначе, еноты нашкодили. Одним прыжком преодолев ступени крыльца, Уок ворвался в дом.
Прихожая; тумбочка с телефонным справочником. Несколько пар кроссовок; поставлены не в ряд, а как попало. На стенах рисунки Робина – Дачесс заботу проявляет.
Зеркало со знакомой трещиной отразило его глаза, полубезумные от ужаса. Уок крепче стиснул револьвер, мысленно плюнув на безопасность. Хотел крикнуть – и передумал.
Двинулся коридором, миновал две спальни. В обеих двери открыты, валяется неприбранная одежда. В одной спальне к тому же опрокинут туалетный столик.
Ванная. Кран не прикручен, вода уже переполнила раковину и льется на пол. Уок шагнул в лужу, закрыл кран.
Кухня. Ничего подозрительного. Стрелка часов, будто вспоровшая тишину. Тем не менее Уок не прошел мимо, все осмотрел. Привычный беспорядок. Столовый нож, горка грязных тарелок в раковине. Дачесс утром обязательно вымоет.
Странно, что Уок не сразу его заметил. Он сидел, вытянув руки на узкой столешнице ладонями вверх, как бы говоря: вот, я безоружен, я не опасен.
– Иди в гостиную, Уок, – произнес Винсент.
Горячий, липкий от пота лоб; ствол, нацеленный на друга детства. Осознание ситуации не заставило Уока опустить оружие. Им управлял адреналин.
– Что ты наделал?
– Поздно, Уок. Уже ничего не исправишь. Иди в гостиную, позвони кому следует. Я буду здесь, с места не сдвинусь.
Рука с револьвером дрогнула.
– Следует надеть на меня наручники – или забыл? Действуй по протоколу. Брось их мне – я сам застегну.
Во рту пересохло, язык не ворочался.
– Я не…
– Давайте наручники, инспектор Уокер.
Инспектор. Ну правильно, он же коп. Уок нашарил наручники, прикрепленные к ремню, отцепил, бросил на кухонный стол.
Шаг – из кухни, другой – через прихожую.
Глаза щиплет от пота.
Сцена открылась с порога – сразу вся, в деталях.
– Твою мать, Стар. – Сделать еще несколько шагов, бухнуться на колени. – Господи боже, Стар…
Она была распростерта на полу. Целую минуту он надеялся, что это – последствия очередного эксперимента на себе. А потом заметил главное – и отшатнулся, едва удержавшись в вертикальном положении, и опять выругался.
Кровь. Всюду и в таком количестве, что пальцы сначала скользили по кнопкам рации, а потом стали к ним липнуть.
– Господи…
Уок ощупывал ее тело – куда она ранена? Наконец нашел – не рану даже, а дыру, взорванную плоть точнехонько над сердцем.
Откинул ей волосы со лба. Лицо было бледное, потустороннее. Стал щупать пульс; понятно, не нащупал, но все равно взялся реанимировать Стар. Ритмично надавливая на грудную клетку, косился по сторонам: сбитый со стены светильник, фотография на полу, опрокинутая этажерка.
Брызги крови на обоях.
– Дачесс! – позвал Уок.
Обливаясь потом, продолжил делать непрямой массаж сердца. Руки и плечи ныли от усилий.
Примчались полицейские и «Скорая». Уока оттащили от Стар. Ясно было, что она мертва.
Крик из кухни: «Лечь! Руки за голову!». Через минуту вывели Винсента.
Сама Земля, казалось, вращается теперь в другую сторону. Спотыкаясь, Уок вышел на крыльцо. К дому спешили соседи. Сидя на ступенях, Уок делал судорожные глотки воздуха, красно-синего от мигалок, тер темя и глаза, несколько раз ударил себя в грудь кулаком – не мог поверить, что все происходит наяву.
Винсента повели к фургону. Уок рванулся следом, но сразу запыхался. Колени подкосились, он упал. Цепочка прожитых лет рассыпалась на звенья.
Полицейское подразделение, вызванное Уоком, работало слаженно. Появилась черно-желтая оградительная лента, зеваки были оттеснены, да и сам Уок – тоже. Автомобиль местного телеканала, прожекторы, репортеры. Подкатил фургон с техническим оснащением – чуть ли не на тротуар въехал. Ну правильно. Здесь – место преступления, у копов всё под контролем.
Всё, да не всё. В доме какой-то шум.
Уок с усилием встал, поднырнул под оградительную ленту, шагнул через порог. Увидел Бойда – главного по делам штата – и двух парней из округа Сатлер.
– Что здесь происходит?
Один из этих, сатлерских, смерил Уока тяжелым взглядом.
– Ребенка обнаружили.
Снова эффект ватных коленей. Уок прислонился к стене. От предчувствия потемнело в глазах.
Бойд жестом велел сатлерским расступиться.
Робин, закутанный в одеяло, переминался на полу, щурясь на чужих.
– Он не ранен? – спросил Уок.
Ему достался пронзительный взгляд Бойда.
– Дверь в детскую была заперта. Вероятнее всего, он спал.
Уок опустился на колени перед Робином. Еще подумал: «Почему он глазами блуждает, не смотрит на меня?»
– Робин, ответь, где твоя сестра?
* * *
Дачесс крутила педали. Ехала задворками по темным улицам, что вели прочь из города. Каждый раз при появлении автомобиля у нее дыхание перехватывало. Водители включали ближний свет, ощупывали Дачесс фарами, сигналили: мол, куда тебя нелегкая несет? Можно было выбрать более безопасный путь, через центр Кейп-Хейвена – но это означало четыре мили вместо трех. На лишнюю милю Дачесс не имела сил.
Автозаправка на подступах к Пенсаколе, серую стелу с расценками на горючее венчает сине-красная эмблема «Шеврон корпорейшн». Дачесс спрыгнула с велосипеда, направилась к магазину. Успела отметить, что владелец древнего седана загородил проезд своей железякой. Пользуется тем, что ночь на дворе, не заморочился правилами парковки. Заливает бензин как ни в чем не бывало.
Завтра – точнее, уже сегодня – Робину исполняется шесть лет. Дачесс не допустит, чтобы, проснувшись, он не нашел подарка.
У нее одиннадцать долларов – стащила у Стар. По большей части Дачесс ненавидела мать, время от времени любила, а нуждалась в ней каждую секунду.
Возле кофемашины стоял коп – темный галстук, отутюженные брюки, холеные усы, грудь украшена полицейским значком. Подозрительный взгляд Дачесс проигнорировала, ну а в следующую секунду у копа затрещала рация, он бросил два доллара на прилавок и поспешил к выходу.
Дачесс бродила между стендов, косилась на высоченные холодильники с надписями «Пиво», «Содовая», «Энергетические напитки».
Настоящих тортов, какие покупают именинникам, не было. Дачесс попались капкейки бренда «Энтенманн»: упаковка из шести штук, розовая глазурь. Робин будет разочарован, хоть виду и не подаст; выказывать неблагодарность – это не про него… Ладно хоть нарядные свечки есть в наличии. Всё вместе – пять баксов. Остается шесть.
За прилавком стоял парень лет девятнадцати, прыщавый и весь в пирсинге.
– А игрушки у вас есть?
Он указал на полку. Только пластик, каждая игрушка убога сама по себе, ассортимент скуден и жалок – хуже Дачесс и не видела. Набор волшебника, плюшевый кролик, коллекция разноцветных головных повязок и наконец кукла, при условном сходстве с Капитаном Америкой на него же и клевещущая. Дачесс в этого уродца буквально вцепилась. А стоил он семь баксов.
Она потащила Капитана Америку к полкам со сладостями. В очередной раз мысленно выругала Стар. По ее милости Дачесс не из чего выбирать. Капкейки не тянули на особенное угощение для именинника. Желтая потолочная лампа был настолько тусклой, что не давала свет, а, наоборот, высасывала волю и злость. Дачесс стояла и прикидывала, не сунуть ли свечки в карман, однако прыщавый юнец глаз с нее не сводил, будто в разуме ее измученном читал. Тогда она стиснула упаковку с капкейками ровно настолько, чтобы та потеряла товарный вид.
У прилавка пришлось спорить, демонстрировать помятость, требовать уценки. Юнец упирался, пока не скопилась очередь. Тогда он уступил один доллар; деньги от Дачесс принял, кривясь и хмурясь.
Она повесила сумку на велосипедный руль. Не успела отъехать от заправки, как пришлось снижать скорость – мимо промчалась полицейская машина, ошпарила Дачесс дальним светом, оглушительной сиреной раздвинула границы теплой ночи.
Позднее, уже зная обо всем, Дачесс жалела, что не растянула ту поездку, не вобрала в себя по каплям ту пограничную ночь. Нет чтобы прокатиться по пляжу, напитаться звездным блеском, гулким шумом океана, запомнить накрепко каждый уличный фонарь на Мейн-стрит; вдохнуть и удержать в легких, в крови последний миг относительно нормального существования! Потому что да – было в основном плохо; но, едва Дачесс вырулила на Айви-Ранч-роуд, едва перед велосипедом расступились соседи, словно она здесь главная – ей открылась разница, пропасть между до и после.
Первым порывом при виде полицейского фургона было свалить. Потому что, собираясь за подарком Робину, Дачесс задержалась на Айви-Ранч-роуд. Отыскала камень с острыми гранями, проникла во двор Брендона Рока, приподняла брезент на бесценном «Мустанге» и оставила царапину – по всей двери и всему крылу; давила сильно, так что под краской серебристо блеснул металл. Брендон Рок избил ее мать – так вот же ему, выродку.
Но машин было несоразмерно много, и шуму тоже; и во взгляде Уока Дачесс прочла, что дело куда серьезнее порчи имущества.
Велосипед звякнул, уроненный Дачесс; глухо шлепнулась сумка. Один из копов заступил дорогу. Дачесс его лягнула, а он ничего, просто попятился. Где это видано?
Дачесс поднырнула под ограничительную ленту, затем – под руку другого копа, который хотел остановить ее. Ругательства в адрес этих конкретных и всех остальных копов так и сыпались с ее губ – все грязные слова, какие она только знала.
