Для эры, которую когда-то называли Темными веками, а теперь (менее категорично и, во всяком случае, более точно) – ранним Средневековьем, были характерны некоторые обстоятельства, так или иначе связанные с чумой, – это широко распространенное насилие, беспорядки, скудное питание и грязь: даже если европейцы раннего Средневековья и мылись или меняли одежду более одного или двух раз в год, то христианство, во всяком случае, держало этот факт в большом секрете. Вместе с тем в тот период практически угасла внешняя торговля, а появление новых враждебных мусульманских государств на Ближнем и Среднем Востоке привело к дальнейшему отделению очагов чумы в Центральной Азии и Африке от Европы. Еще раннее Средневековье было периодом сильной убыли населения. В шестом и седьмом веках разрушающаяся Римская империя потеряла от половины до двух третей своего населения. На территории от Шотландии до Польши наследники некогда великой цивилизации жили кучками на отдельных участках леса, словно беглецы. Даже если бы каким-нибудь удивительным образом Y. pestis сумела бы попасть на запад раннего Средневековья, то она потерпела бы там неудачу, как и на улицах викторианского Сан-Франциско.
* * *
Напротив, обстановка, сложившаяся в четырнадцатом веке, создала идеальные условия для Y. pestis. По современным стандартам, население средневековой Европы было относительно малочисленным: около 75 миллионов человек по сравнению с сегодняшними почти 400 миллионами. Однако по сравнению с ресурсами, доступными населению, континент стал опасно перенаселенным. Период между 1000 и 1250 годами на средневековом Западе характеризовался большим экономическим и демографическим ростом, но когда после 1250 года темпы роста экономики стали замедляться, Европа оказалась в так называемой мальтузианской ловушке, согласно определению историка Дэвид Херлихи[55 - Херлихи, в The Black Death and the Transformation of the West, с. 34.]. Средневековые европейцы все еще были в состоянии кормить, одевать и обеспечивать себя жилищем, но давалось им это уже с трудом, поскольку баланс между людьми и имеющимися ресурсами почти нарушился. Ухудшение климата почти стерло грань между жизнью и смертью для десятков миллионов европейцев. Между 1315 и 1322 годами на континент обрушивались проливные дожди, и к тому времени, когда в некоторых регионах вновь появилось солнце, от голода умерло уже от 10 до 15 процентов населения[56 - Уильям Честер Джордан, The Great Famine: Northern Europe in The Fourteenth Century (Princeton: Princeton University Press, 1996), с. 118, 147.]. В Италии недостаток пищи был особенно масштабным и ощущался населением вплоть до наступления эпидемии чумы.
В четырнадцатом веке война была почти таким же постоянным явлением, как голод. Италия, где за господство боролись папство и Священная Римская империя, оказалась, согласно терминологии Т. Гоббса, в состоянии войны «всех против всех». В папских областях вокруг Орвието, Неаполя и Рима кипели большие, малые и средние по размаху войны. В море «два факела Италии», как Петрарка называл Геную и Венецию, погрязли в непрекращающемся конфликте из-за морских владений. И почти повсюду с севера до юга полуострова бродячие отряды condottieri (наемников) вели несколько мелких независимых войн. На севере и западе бушевал конфликт в Шотландии, Бретани, Бургундии, Испании и Германии, а в портах, на равнинах и в городах северной Франции англичане и французы сражались в первых битвах Столетней войны.
«Город делает людей свободными», – говорили друг другу средневековые немцы, но сочетание людей, крыс, блох, отходов и мусора, сосредоточенных в пределах нескольких квадратных километров городской стены, превратило средневековый город в клоаку. К началу четырнадцатого века в городской Европе скопилось столько грязи, что во французских и итальянских городах улицы стали называть в честь человеческих фекалий. В средневековом Париже названия нескольких улиц были образованы от merde, французского слова, обозначающего «кал»: Рю Мердо, Рю Мерделе, Рю Мердуссон, Рю де Мердон и Рю Мердиер, а также Рю дю Пипи. Другие парижские улицы получили свои названия от животных, которых резали на скотобойнях. Была улица Champs-Dolet, название которой примерно переводилось как «поле страданий и криков», и l’Echorcheire: «место измельчения»[57 - Жан-Пьер Легуэ, La rue au Moyen age (Париж: Еditions Ouest-France, 1984).]. У каждого города любого размера в Европе был свой вариант l’Echorcheire: скотобойня открытого типа, где мясники в окровавленной одежде резали, рубили и пилили среди разбросанных частей тела и субпродуктов под мучительные стоны умирающих животных. Один разгневанный лондонец жаловался на то, что сток с местной бойни наполнил его сад «вонью и гнилью», в то время как другой заявил, что кровь убитых животных затопила близлежащие улицы и переулки, «порождая мерзкое гниение и отвратительное зрелище для всех живущих рядом». В большей части средневековой Европы санитарное законодательство состояло из постановления, требующего от домовладельцев три раза кричать «Берегись!», прежде чем вылить полный ночной горшок на улицу.
Средневековая деревня, где проживало 90 процентов населения, была еще более опасным местом, чем средневековый город. Крестьянские дома с тонкими стенами были совершенно не герметичными, а соотношение количества крыс на душу человека в сельских районах было очень высоким. В городе крысиные колонии обычно «делили свое внимание» между несколькими домами на улице, но в деревне, как правило, одна крестьянская семья становилась целью для целой колонии грызунов.
Тело средневекового европейца было в таком же ужасающем состоянии, как и средневековая улица. Эдуард III шокировал Лондон тем, что за три месяца трижды совершил омовения. Фриар Альберт, монах из «Декамерона» Боккаччо, демонстрировал более типичное отношение средневекового человека к личной гигиене. «Так сделаю же я сегодня, чего давным-давно не делал: разденусь», – радостно говорит монах[58 - Джованни Боккаччо, Декамерон, пер. Г. Х. Мак-Вильям (Лондон: Penguin Books, 1972), с. 308. См. также пер. А. Н. Веселовского (М.: Эксмо, 2016).]. Один английский летописец сообщает, что, когда вероломно убитого Томаса Бекета раздели догола, паразиты из его тела «убегали, как вода из кипящего котла»[59 - Теренс Маклафлин, Coprophilia, Or a Peck of Dirt (Лондон: Касселл, 1971), с. 19.].
Можно утверждать, что господствующая в средневековой Европе религиозная и медицинская ортодоксальность также сделала людей предрасположенными к чуме. Ведь, по сути, она продвигала программу общественного здравоохранения, основанную на пренебрежении чистоплотностью и культе молитвы. Образованные представители общества, находящиеся под влиянием теорий Галена, бывшего спортивного врача и римского доктора, лечившего знать, полагали, что чума возникала из-за миазмов – плотных облаков зараженного воздуха. «Испорченный воздух при вдыхании обязательно проникает в сердце и разрушает там вещество духа»[60 - «The Report of The Paris Medical Faculty, October 1348», у Хоррокс, Черная смерть, с. 158.], – предупреждал парижский медицинский факультет, самый передовой орган медицины того времени. «Король врачей», итальянец Джентиле да Фолиньо, рекомендовал вдыхание трав в качестве противоядия от «испорченного» воздуха[61 - «Tractatus de pestilenta», в Archive f?r Geschichte der Medizin, изд. Карл Судхофф (Берлин: 1912), с. 84].
Церковью и простыми людьми чума рассматривалась как форма божественного возмездия за человеческое зло. Английский монах Генри Найтон, злостно надсмехавшийся, подобно шекспировской ведьме, над Черной смертью, является ярким примером этой школы мышления. Найтон полагал, что Бог истребил треть или больше Европы, потому что самые привлекательные молодые женщины средневековой Англии стали активно участвовать в рыцарских турнирах. «Когда бы и где бы ни проводились турниры, – писал Найтон через несколько десятилетий после Черной смерти, – появлялась группа женщин, одетая в мужские одежды, верхом на лошадях. Иногда их было сорок или пятьдесят, самых ярких и красивых, хотя и не самых добродетельных, женщин королевства. Они носили на бедрах ниже пупка толстые пояса, усыпанные золотом и серебром, они были глухи к требованиям скромности. Но Бог, который видел все эти вещи, как он видит все и всегда, послал нам чудесное лекарство»[62 - Генри Найтон, «Chronicon Henrici Knighton», у Хоррокс, The Black Death, с. 130.] – чуму.
Чума является одной из самых медленно распространяющихся из всех «блуждающих» болезней. Новые штаммы вируса гриппа могут разойтись по всему миру за год или два, но Y. pestis, как и вирус СПИДа, имеет сложную цепь передачи инфекции, и для того чтобы развернуться, ей могут потребоваться десятилетия. Основным переносчиком заболевания является не грызун, животное, с которым чаще всего ассоциируют это заболевание, а блоха, живущая на грызуне. Когда зараженный хозяин умирает, блоха переходит к новому, передавая ему чумную палочку Y. pestis путем укуса. Иногда люди заражаются непосредственно от одного из множества видов блох, которые охотятся на диких грызунов, таких как белки, луговые собачки и сурки. Но чаще всего возбудителем чумы у людей является более знакомая черная крысиная блоха Xenopsylla cheopis.
В случае с чумой человека цепочка инфицирования может иметь несколько путей. Например, экологическая катастрофа уничтожает запасы продовольствия или происходит резкий всплеск популяции грызунов, в результате чего она резко разрастается. Эти события могут погнать колонию зараженных животных к человеческому поселению, где члены этой самой колонии обменяются своими блохами с домашними крысами. Другой возможный сценарий, который тоже может иметь отношение к Черной смерти, состоит в следующем: предположим, группа путешественников как-то пересекается с сообществом диких грызунов в разгар эпидемии чумы. Зараженные грызуны – или их блохи – проникают в седельные сумки и повозки путешественников, и когда группа прибывает в следующий город или деревню, эти «безбилетные пассажиры» выпрыгивают из своего укрытия и распространяют болезнь среди местных грызунов. Заключительным звеном в этой цепи является X. cheopis, крысиная блоха, которая становится переносчиком болезни, потому что ее хозяева, крысы, тем или иным образом заразились от диких грызунов.
Прыжок чумы на человека вызван отчаянием X. cheopis. Ей не особенно нравится человеческая кровь, но, поскольку чума убивает местных домашних крыс, единственными жизненными альтернативами блохи остаются голод или Homo sapiens. Попав в человеческую популяцию, крыса становится очень эффективным переносчиком заболевания. X. cheopis может прожить до шести недель без хозяина – достаточно долго, чтобы преодолеть сотни миль при перевозке зерна или ткани[63 - Грэм Твигг, The Black Death: A Biological Reappraisal (Лондон: Batsford Academic and Educational, 1984), с. 21.]. Блоха – очень агрессивное насекомое. Известно, что она может впиться в кожу живой гусеницы и высосать из ее организма жидкость и все внутренности. Тем не менее главный признак X. cheopis как переносчика болезни заключается в особенностях ее пищеварительной системы.
У неинфицированной крысиной блохи кровь, выступающая при укусе кожи, попадает прямо в желудок, утоляя голод. У инфицированной блохи бактерии чумы накапливаются в передней кишке, вызывая непроходимость, увеличивая способность насекомого распространять инфекцию двумя способами[64 - Роберт Р. Брубейкер, «Yersinia Pestis», в Molecular Medical Microbiology, изд. М. Сассман (Лондон: Academic Press, 2001), с. 2033–2058.]. С одной стороны, поскольку питательные вещества не попадают в желудок, постоянно голодная X. cheopis вынуждена кусать свою жертву снова и снова. С другой, когда в передней кишке насекомого накапливается непереваренная кровь, оно превращается в живую инъекционную иглу. Каждый раз при укусе блоха давится непереваренной кровью, теперь зараженной чумной палочкой, и снова совершает укус.
Как же вышло так, что проблемы с пищеварением небольшого насекомого стали причиной гибели 25–30 миллионов жителей Европы, трети населения Ближнего Востока и «вымирания» Китая? Все дело в размножении. Обычно грызун несет на себе лишь полдюжины блох или около того, но в разгар эпизоотии[65 - Эпизоотия – широкое распространение инфекционной болезни среди одного или многих видов животных на значительной территории, сильно превышающее уровень заболеваемости, обычно регистрируемый на данной территории. (Прим. ред.)], когда хозяев на всех не хватает, выжившие грызуны часто становятся своеобразными «городами», которые населяют от ста до двухсот насекомых, а иногда это даже не города, а целые мегаполисы. Исследователи в Колорадо как-то насчитали на одном несчастном суслике девятьсот зараженных вирусом блох.
Люди подвержены заболеванию тремя формами чумы. Бубонная чума, наиболее распространенная форма, передается через укус блохи и имеет инкубационный период от двух до шести дней[66 - Роберт Перри и Жаклин Д. Фетерстон, «Yersinia Pestis – Etiologic Agent of Plague», Clinical Microbiology Review 10, вып. 1 (январь 1997), с. 58.]. «Перед нами опухоль, предупреждающий знак, посланный Господом»[67 - Бенедиктов, The Black Death, 1346–1353: The Complete History, с. 26.], – писал один житель Средневековья о самом характерном симптоме Черной смерти – бубоне в форме яйца. Средневековые летописцы часто описывали бубон как опухоль, и эта аналогия вполне уместна. Подобно злокачественным раковым клеткам, попав в организм, чумные бациллы агрессивно размножаются с дикой скоростью. Как правило, место укуса блохи определяет место возникновения gavocciolo, так как современники называли бубон. При укусах ног и лодыжек бубоны возникают в области живота или бедер, при укусах верхней части тела бубоны появляются на внутренней поверхности рук или на шее. Чрезвычайно чувствительный к нажатиям, gavocciolo часто деформирует тела свои жертв. Так, например, шейный бубон может вынудить человека вывернуть голову в противоположном направлении, бедренный бубон – заставить его хромать, подмышечный – ходить с вытянутой или поднятой рукой. А еще бубоны производят необычные звуки. Человеческая чума разговаривает со своими жертвами странным булькающим языком.
Согласно летописцам, при бубонной форме Черной смерти также довольно распространены были три других симптома. Один из них – petechiae. Эти темно-пурпурные пятна, часто появлявшиеся на груди, спине или шее, также были известны как «отметины Бога», потому что их появление означало, что случай смертельный. Легенда гласит, что «отметины» стали источником вдохновения для детского стишка эпохи Черной смерти[68 - В последнее время некоторые ученые оспаривают связь этого стихотворения с Черной смертью, утверждая, что оно появилось только в начале девятнадцатого века.], сохранившегося до наших дней:
Розово в кольце,
Карман в цветочной пыльце.
На лестнице или под —
Всякий вниз упадет[69 - Аналог детской игры «Колечко, колечко, выйди на крылечко». (Прим. пер.)].
Неприятный запах был еще одним часто встречающимся симптомом бубонной чумы в Средние века. По словам многих летописцев Черной смерти, жертвы не только выглядели так, как будто собирались умереть, часто они пахли так, как будто уже умерли. После посещения друга, заболевшего чумой, один человек написал: «Вонь от пота, экскрементов, слюны, [и] дыхания [была] невыносимой». На основании ряда свидетельств того времени можно предположить, что средневековая чума оказывала разрушающее воздействие и на нервную систему. Очевидцы рассказывали о том, что жертвы болезни бредили, были чрезмерно возбуждены, в безумии кричали из открытых окон, ходили по улице полуголыми или впадали в ступор.
Как ни странно, три последних симптома редко встречаются при современной бубонной форме чумы. Доктор Кеннет Гейдж, начальник отдела по борьбе с чумой в Центрах по контролю и профилактике заболеваний США, сталкивался с «отметинами Бога» в своей работе, но настолько редко, что, когда его спросили, видел ли он когда-либо больного чумой с геморрагическими гематомами, ему пришлось глубоко задуматься, чтобы ответить на этот вопрос. Что касается неприятного запаха, то специалисты Центра по контролю и профилактике заболеваний действительно сталкивались много раз с таким симптомом. Однако они объясняют его как следствие плохого ухода за больными – жертвам чумы не меняли белье, их не купали регулярно, к тому же жили они в лачугах. Запахи, описанные летописцами Черной смерти – или, по крайней мере, некоторыми из них, – казалось, исходили изнутри тела жертвы, как будто его внутренности были поражены гангреной. Доктор Гейдж, который боролся с чумой в Азии, Северной и Южной Америке, не знает случаев поражения центральной нервной системы у больных чумой[70 - Личное общение с доктором Кеннетом Гейджем, начальником отдела борьбы с чумой, CDC.].
Легочная чума является вторым типом болезни, и – что уникально – она может передаваться непосредственно от человека к человеку. Однако, как и другие формы инфекции, она также берет свое начало от грызунов и насекомых. В некоторых случаях бубонной чумы бациллы покидают лимфатическую систему и поражают легкие, вызывая вторичную легочную чуму. Так как больной начинает кашлять и отхаркивать кровь – основные симптомы легочной чумы, – болезнь теперь не нуждается в своем переносчике: блохе. Теперь она может распространяться среди людей как обычная простуда или ОРВИ – по воздуху. И хотя вспышки заболевания случаются и летом, чаще легочная чума встречается зимой, когда более низкие температуры способствуют передаче измельченных и замороженных капель мокроты и слюны.
Как и в случае с бубонной чумой, существуют некоторые заметные различия между современным вариантом «легочной чумы» и ее средневековым аналогом. Одним из них является частота встречаемости. Сегодня такая форма относительно редка, однако в первый год прихода Черной смерти в Европу казалось, что легочной чумой болеют повсюду в Италии и на юге Франции. Другим заметным отличием является заразность. Современная легочная чума не является сильно «цепкой» болезнью, да и не может она быть таковой. Бактерии чумы больше по размерам, чем вирусы, и, следовательно, их труднее передать непосредственно от человека к человеку – более крупным бациллам нужны большие воздушные капли, и даже если они достигают другого человека, то обычно застревают в верхних дыхательных путях, не добравшись до легких.
Даже принимая во внимание склонность средневековых жителей к преувеличению, создается впечатление, что легочная чума тех времен была не просто очень заразной, она была похожа на взрыв, как ядерная цепная реакция. «Дыхание, – писал один напуганный сицилийский летописец, – распространяло инфекцию среди людей, что стоят вместе и разговаривают, и казалось, будто жертвы заражались внезапно и умирали от нее…Больные сильно кашляли кровью, и после трех дней непрекращающейся рвоты, от которой не было никакого лекарства, они умирали, а вместе с ними гибли не только те, кто разговаривал с ними, но и любой, кто покупал их вещи, прикасался или дотрагивался руками до них»[71 - Бенедиктов, с. 28.].
Легочная чума характеризуется очень высокой смертностью. Если ее не лечить, уровень смертности среди заболевших составит от 95 до 100 процентов.
Третьей формой заболевания является септическая чума, летальность которой без лечения составляет сто процентов. Мощное движение огромных количеств чумных бацилл непосредственно в кровеносную систему вызывает такую сильную интоксикацию, что даже насекомые, обычно неспособные к передаче Y. pestis, например, вши, могут стать переносчиками болезни. Во время вспышки септической чумы в начале двадцатого века среднее время жизни от появления симптомов до смерти составляло 14,5 часа[72 - Там же, с. 26.].
Были предположения, что термин «Черная смерть» появился из-за ужасного изъяна, который появлялся на теле человека при септической чуме – конечности становились такими же черными и твердыми, как уголь. Однако сепсис не является частым симптомом чумы, и в любом случае использование термина «Черная смерть» для средневековой чумы объясняется старой исторической ошибкой. В 1631 году историк по имени Иоганн Исаак Понтанус, возможно, провел аналогию с Сенекой, который использовал латинский термин «Черная смерть» (Arta mors) для описания вспышки эпидемической болезни в Риме. Понтанус предположил, что это определение отлично подойдет и для описания событий в четырнадцатом веке. Шведы, которые начали использовать выражение около 1555 года (swarta d?den), датчане, которые стали применять его пятьдесят лет спустя (den sorte D?d), и остальная часть Европы, которая начала прибегать к выражению «Черная смерть» в восемнадцатом веке, возможно, подверглась тому же заблуждению[73 - Джон Аррисабалага, «Facing The Black Death: Perceptions and Reactions of University Medical Practitioners», в Practical Medicine from Salerno to The Black Death, под ред. Луиса Гарсиа-Баллестера, Роберта Френча, Джоан Аррисабалага и Эндрю Каннингема (Кембридж: издательство Кембриджского университета, 1994), с. 242–243.]. Поколение, пережившее средневековую чуму, называло ее moria granisissima, la mortalega grande, tr?s grande mortalitе, grosze Pestilentz, peligro grande и huge mortalyte: названия, которые переводятся примерно как «великий мор», или, более разговорным языком, «большая смерть»[74 - Сэмюэл К. Кон-младший, Black Death Transformed: Disease and Culture in Early Renaissance Europe (Лондон: Арнольд, 2002), с. 104.].
Одна из величайших загадок средневековой чумы заключается в том, как именно беглые генуэзцы смогли пережить морское путешествие длиной в шестнадцать сотен миль от Каффы до Сицилии, у берегов которой чума вошла в европейскую историю. Даже если бы бегущие от болезни галеры сначала зашли в Константинополь и другие порты на пути в Италию, что кажется вероятным, то оказаться в открытом море с Y. pestis было бы все равно что попасть в мясорубку. Единственное возможное объяснение загадки – счастливые гены. Недавние исследования показывают, что одна аллель[75 - Аллель является одной из двух форм выражения определенного гена. Например, ген цвета человеческого глаза может быть выражен в нескольких формах: карий, голубой, зеленый и т. д.], CCR5-?32, способна обеспечивать защиту от чумы[76 - Дж. Клэрборн, Стивенс и др., «Dating The Origin of The CCR5-?32 AIDS-Resistance Allele by The Coalescence of Haplotypes», American Journal of Human Genetics 62 (1998): 1507–1515. См. Также: Кон, Black Death Transformed, с. 250.]. Возможно, у некоторых из членов экипажа была эта счастливая аллель.
А вот что именно происходило, когда Каффа скрылась за горизонтом, как раз известно.
На второй или третий день в море один из мужчин просыпается с жаром. После того как он снова засыпает, его попутчик крадет у него зараженную блохами куртку. Через несколько дней вор заболевает. По мере того как слухи о болезнях мужчин распространяются по кораблю, паникующие члены экипажа собираются в конюшнях на нижней палубе, чтобы поделиться слухами и вступить в сговор. Той ночью с задней стороны корабля послышался всплеск, потом еще один. Но никто не стал поднимать тревогу, когда тела исчезли с поверхности воды в ряби лунного света.
Время в путешествии тянулось, и болезнь все больше захватывала судно. Люди начинали буквально бросаться друг на друга, и этот сценарий повторится позже в Европе, когда туда придет чума. Избиения, убийства, массовые казни, мятежи – и только прогрессирующая болезнь смогла предотвратить полную анархию. Люди становятся слишком больными, и сначала они не в состоянии убивать, а затем и работать. Рулевой с шейным бубоном привязан к штурвалу, корабельный плотник с кровавым кашлем – к своей банке[77 - Скамейка на судне. (Прим. ред.)], оснастчик, дрожащий от лихорадки, – к мачте.
Постепенно каждое спасающееся от болезни судно становится похожим на страшный театр абсурда. Повсюду ходят бредящие мужчины, которые разговаривают с ветром, в запачканных кровавыми каловыми массами штанах, плачущие мужчины, зовущие погибших матерей, жен и детей. Люди, сыплющие проклятиями, хулят Бога, машут кулаками в равнодушное небо и захлебываются кровью от кашля. У некоторых людей гной вытекает из язв на лице и теле, при этом смрад стоит просто невыносимый. Кто-то вяло и равнодушно смотрит на жестокое серое море. Те, у кого совершенно повредился рассудок, истерически смеются и кусают до крови грязные ногти. Раздутые тела мертвецов катаются взад-вперед по раскачивающимся палубам, пока, наконец, не ударяются о перила или мачту и не взрываются, как пиньята.
В течение тысячи дней между осенью 1347 года, когда генуэзцы, прибывшие на Сицилию, уже настолько больные, что «если кто-то даже просто говорил с одним из них, он тоже оказывался зараженным», и зимой 1351–1352 годов, когда чума пересекла ледяную Прибалтику и вернулась обратно в Россию, Y. pestis затянула петлю палача вокруг шеи Европы.
Из Сицилии, где чума непрерывно бушевала в течение дюжины месяцев, один из векторов эпидемии направился на запад, вдоль побережья Средиземного моря до Марселя, где в ту суровую зиму 1347–1348 годов, вероятно, погибла половина города. Устремившись от Роны к Авиньону, в апреле 1348 года чума положила конец одной из легендарных историй любви в западной литературе, изобличив моральную слабость папы и вдохновив голодных свиней Авиньона на ночные походы по местным кладбищам. Дальше на восток, в адриатическом портовом городе Рагуза власти отметили приход весны тем, что приказали всем гражданам оформить завещание. В июне чума посетила Париж, где на муниципальном кладбище закончились места для захоронений, а знаменитый медицинский факультет Парижа объявил, что причиной заболевания является «необычное расположение Сатурна, Марса и Юпитера, случившееся 20 марта 1345 года»[78 - «The Report of The Paris Medical Faculty, October 1348», у Хоррокс, The Black Death, с. 158.]. Позже тем мрачным летом чума раздвоилась, как язык змеи. Один ее рукав понесся на север, в сторону Турне на фламандской границе, где церковные колокола непрерывно звонили в течение двух дней, чтобы объявить о начале эпидемии. Второй рукав, привлеченный запахом войны и смерти вокруг недавно осажденного Кале, обогнул побережье и устремил свой взор на запад, через канал в сторону Англии. Там, на территории от Дувра до Лендс-Энда, взволнованные англичане пристально вглядывались в морской горизонт – как это снова повторится через несколько столетий во время Битвы за Британию летом 1940 года.
В июле Y. pestis проскользнула через кордон наблюдателей и вошла в маленький порт Мелкомб. Месяц спустя в городе стало так тихо, что были слышны только шум дождя по деревенским крышам и прибой, бившийся о меловые скалы Дорсета на юге. В том страшном сентябре болезнь резко сменила направление и поздним летом пошла на восток, через непрекращающийся ливень в сторону Лондона, где король скорбел о смерти своего любимого ребенка. «Никто не удивится, что это ужасное горе так опустошило нас изнутри, ведь мы же люди»[79 - «Letter of Edward III to Alfonso, King of Castile», Хоррокс, The Black Death, с. 250.], – писал Эдуард III о своей умершей от чумы дочери, пятнадцатилетней принцессе Джоанне. Весной 1349 года, когда зеленые холмы Уэльса наполнились эхом пения птиц, местный поэт написал: «Смерть приходит в нашу жизнь, как черный дым»[80 - У. Риз, «The Black Death in England and Wales», Proceedings of The Royal Society of Medicine изд. 16 (часть 2 [1920]), с. 134.]. Одним прекрасным майским днем Y. pestis прибыла в Дербишир, где за три коротких месяца убила жену, отца, сестру, невестку и тетю крестьянина Уильяма де Уэйкбриджа. За Ирландским морем, в Дублине, где живых на улицах стало меньше, чем мертвых, францисканец Джон Глинн написал: «Я жду смерти среди мертвых»[81 - Annalium Hibernae Chronicon, изд. Р. Батлера (Дублин: Ирландское археологическое общество, 1849 г.), с. 37.].
Еще один рукав чумы проник в Европу через Геную, где в последний день 1347 года несколько галер бросили свой якорь. Когда по ночным улицам города дул сырой зимний ветер, в окне местного нотариуса Антонио де Бенитио горела свеча. Он оставался в зараженном городе, чтобы оформлять завещания для клиентов, которые не смогли убежать. Уверенно продвигаясь внутри страны по узким равнинам центральной Италии, чума в один холодный мартовский день обрушилась на Флоренцию, в которой умерло так много людей, что церковные колокола даже не звонили, чтобы хоть как-то сохранить общественный дух. «Больные не могли слышать их, и это было также во благо здоровым»[82 - Маркионне ди Коппо Стефани, Cronica friorentino, изд. Никколо Родолико, RIS, XXX/1 (Citt? di Castello: 1903).], – писал один из выживших. В июне, когда чума прибыла в Сиену, сборщик налогов и бывший сапожник по имени Аньоло ди Тура заявил: «Это конец света»[83 - Аньоло ди Тура дель Грассо, «Cronaca sense attribuita ad Agnolo di Tura del Grasso», в Cronache senesi, ed. А. Лисини и Ф. Якометти, RIS, XV/6 (Болонья: 1931–1937), с. 555.]. Соседняя Пистойя более прагматично встретила эпидемию. «Отныне, – провозгласили отцы города, – каждую могилу стоит рыть на глубину двух с половиной локтей»[84 - Ordinances of Pistoia 1348, цит. у Хоррокс, The Black Death, с. 195–203.]. В августе эпидемия достигла Перуджи, где Джентиле да Фолиньо, один из самых знаменитых врачей Италии, остался в городе, чтобы помогать бедным. Когда богатые и знатные жители Перуджи бежали, богатый и знатный да Фолиньо остался на своем посту, посещая зловонные лачуги больных, пока наконец чума не сгубила и его.
Спустившись с Альпийских перевалов в Австрию осенью 1348 года, Y. pestis убивала, оставляя после себя такое зловоние, что, как сообщает один очевидец, волки, охотившиеся на местных овец, «развернулись и ушли обратно в чащу, как будто встревоженные каким-то верным знаком»[85 - Нойбург Кроникл, у Зиглера, The Black Death, с. 84.]. Прибыв в Центральную Европу, эпидемия спровоцировала беспрецедентный всплеск антисемитизма. В сентябре 1348 года в Шильоне, городке неподалеку от Женевского озера, одного еврейского хирурга и женщину-еврейку обвинили в распространении чумы и заставили хирурга выбирать между собой и своей общиной, а женщину – между собой и своим сыном.
В январе 1349 года в Базеле местные жители-евреи были сожжены на одном острове на Рейне, а ответственно подошедшие к гигиене жители Шпейера, опасаясь заражения, поместили умерших от чумы мертвых евреев в винные бочки и сбросили в реку. В феврале в качестве профилактической меры Страсбург собрал своих евреев на местном кладбище и сжег их. Войдя на кладбище, несколько молодых красивых евреек отказались от помилования христианами и настояли на том, чтобы тоже пойти на костер. Но чума все равно не помиловала Страсбург. В Вормсе члены местной еврейской общины, опасавшиеся смерти от рук своих христианских соседей, заперлись в своих домах и подожгли себя. В Констанце под серым мартовским небом группа евреев с песнями и смехом вошла в огонь.
Пока чума пробиралась через непроходимые леса Германии, из ловушки средневекового тевтонского менталитета вырвался еще один демон: флагелланты, которые верили, что проклятие великого мора можно снять путем самобичевания и убийства евреев. Двадцать лет спустя один свидетель вспоминал истерию, вызванную флагеллантами. «Люди, – писал он, – злобно истязали свои обнаженные тела до крови, а толпы, то плачущие, то поющие, кричали: «Спасите нас!»[86 - Томас Уолсингем, Historia Anglicana 1272–1422, ред. H. T. Райли, в 2 т., Rolls Series, 1863–1864, том 1, с. 275]
В мае 1349 года английский корабль, перевозивший шерсть, принес чуму в Берген, Норвегию. Через несколько дней после прибытия все пассажиры и члены экипажа погибли. К концу короткого скандинавского лета чума устремилась по восточной дуге в сторону Швеции, где король Магнус II, полагая, что мор – промысел разгневанного Бога, ввел в стране «пятницы без еды» и «босые воскресенья», в надежде усмирить Его божественный гнев. Подойдя к восточному побережью Гренландии, Y. pestis столкнулась с высокими ледяными скалами, которые подобно щиту поднимались над холодным, покрытым белой шапкой морем. Не испугавшись, палочка не сдалась. Позже наблюдатель напишет, что с этого момента «ни один смертный никогда не видел этот [восточный] берег или его жителей»[87 - Хекер, с. 13.].
За три с половиной года Y. pestis
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/dzhon-kelli/chernaya-smert-istoriya-samoy-razrushitelnoy-chumy-srednevekov/?lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
В оригинале: Three on the Edge: The Story of Ordinary Families in Search of a Medical Miracle, на русском не издавалась. (Прим. ред.)
2
Флагеллантство – движение «бичующихся», возникшее в XIII веке. (Прим. ред.)
3
Этим словом индейцы Америки называли чуму. (Прим. ред.)
4
Согдийский шелк из Мерва, один из сортов шелка. (Прим. ред.)
5
Ибн Баттута, у У. Хейд, Histoire du commerce du Levant au moyen age, vol. 2 (Лейпциг: О. Харрасовиц, 1936), с. 172–174.
6
Дж. Р. С. Филлипс, The Medieval Expansion of Europe, 2-е изд. (Оксфорд: Clarendon Press, 1998), с. 238.
7
Цит. по: Эйлин Пауэр, Medieval People (Нью-Йорк: Harper & Row, 1963), с. 42. См. также издание: Люди Средневековья. М.: Центрполиграф, 2010.
8
Стивен А. Эпштейн, Genoa and the Genoese, 958–1528 (Чапел-Хилл: University of North Carolina Press, 1996), с. 166.
9
Филлипс, The Medieval Expansion of Europe, с. 100.
10
Левант – общее название стран восточной части Средиземного моря, в более узком смысле Сирии, Израиля и Ливана. (Прим. ред.)
11
Хейд, Histoire du commerce du Levant, с. 170–174. См. также: Г. Бальби и С. Райтери, Notai genovesi в Oltremare Atti rogati a Caffa e a Licostomo (Генуя: 1973), изд. 14; Р. С. Лопес, Storie delle Colonie Genovese nel Mediterraneo (Болонья: 1930).
