– А почему тогда не Берлин, к примеру? Не Рим, не Лондон?
– Вот и они так говорят! – вздохнул Саша. – «Из Берлина до нас три часа! Мы бы знали, что ты рядом!»
– А ведь и в самом деле, – сказал психолог. – Сколько прекрасных европейских стран! Зачем в такую даль? Может быть, они правы?
– Знаете анекдот? – возмутился Саша. – «Ты за меня или за медведя?»
– Знаю, – кивнул психолог. – Конечно, я за вас. Но если бы я вам говорил «ай-ай-ай, мой бедный Александр, ах, как вас достали эти ужасные родители!», то ко мне не стоило бы приходить. Так вот. Они, разумеется, правы. Со своей, разумеется, стороны. А в чем правы вы? Зачем Австралия? Вы от них хотите скрыться? Убежать? Заслониться двадцатичасовым перелетом? И разницей во времени в двенадцать часов, когда у вас день, у них ночь, ах, как удобно, чтобы не звонить? Так?
– Не так! – вспыхнул Саша.
– Нет, так! – твердо сказал психолог. – Признайтесь: вы удрали от мамы с папой, спрятались. Как будто вам пятнадцать лет и вы поехали к девочке в гости и нарочно забыли дома мобильник, чтоб хоть полдня оттянуться, так? Так, так! Но вам не пятнадцать, вам тридцать пять. И не на полдня, а на годы. Зачем? Вернее, почему?
Саша молчал, наливаясь краской.
Потом взялся за подлокотники кресла, приподнялся.
– Хотите прервать разговор? – сказал психолог. – С вас все равно пять тысяч.
Саша уселся в кресло поглубже и мрачно замолчал.
– Может быть, они ужасные? – вдруг спросил психолог. – Вы же мне про них ничего так и не сказали. Они были к вам жестоки? Во всем отказывали? Наказывали? Требовали?
– Нет! – крикнул Саша. – Наоборот! Они были… То есть они и есть прекрасные родители. Самоотверженные. Все для меня делали. Отказывались от отдыха, от новой машины, от забора на даче, от дорогих зубов даже! Я случайно подслушал. Я очень ценю. Я очень благодарен. Но я не хочу!
– Что?
– Быть обязан.
– Почему?
– Потому что я хочу жить своей жизнью, а не расплачиваться.
– А не расплачивайтесь. Просто живите. Но не очень далеко.
– Не могу! Я пробовал. В Варшаве, в Праге, даже в Барселоне. Мне все время хочется к ним. Все время думаю: час до аэропорта, два-три часа в воздухе, и вот я дома! У мамы с папой! – сказал он, изображая хнычущего малыша. – Австралия спасает. Иногда хочется из Австралии перебраться в Новую Зеландию. Это на глобусе кажется близко, а так – четыре часа лёту. Еще четыре часа. И еще хочу с ними как следует поссориться.
– Я вас понимаю, – вдруг сказал психолог. – Но ссориться все-таки не надо. Мало ли как жизнь повернется. Вдруг Австралию закроют. Что тогда?
– Как? – Саша с испугом взглянул на психолога.
– Да очень просто! – засмеялся тот. – Как в семнадцатом веке открыли, так и закроют. Для иностранцев. Шучу. Но кто знает. – Он посерьезнел и сказал: – Не ссорьтесь. Старайтесь общаться легко. Собственно, что нужно вашим родителям да и вам тоже? Немного тепла. Только и всего.
* * *
Саша доел салат, посмотрел на часы.
– Торопишься? – спросил Николай Сергеевич.
– Да нет… – Саша пожал плечами. – Расскажите, как вы?
– Нормально. Ты лучше сам расскажи, как ты?
– Тоже нормально.
Николай Сергеевич знал, о чем запрещено говорить: где Саша живет в Австралии, то есть какая у него квартира и сколько он за нее платит. Где и кем работает и сколько получает. Есть ли у него постоянная подруга или невеста. С кем дружит и общается. Зачем он приехал в Москву, какие у него здесь дела и как это связано с работой и заработками – это была вообще самая запретная тема. То есть получалось, что говорить можно только о кино. В смысле, о сериалах. Но Николай Сергеевич не любил сериалы, а Анна Алексеевна смотрела какие-то другие, так что и о сериалах разговора тоже не получалось.
– Может, приляжешь после обеда? – спросила Анна Алексеевна.
– Да разве это обед! – засмеялся Саша.
– Конечно! Травки пожевал, и все. Давай я тебе борща согрею. Котлеты есть, хочешь?
– Не-не-не! Только не это.
– Веган, что ли? – спросил Николай Сергеевич, очень нейтрально спросил, стараясь не хмуриться и не улыбаться, то есть чтобы ни в коем случае не обидеть.
– Просто разгрузка. – Саша похлопал себя по животу. – Стараюсь следить за пузом!
Снова посмотрел на часы. Прошел из кухни в комнату. Достал с полки книгу. Сел на диван, полистал ее, почитал недолго.
– А то возьми с собой! – сказала Анна Алексеевна.
– Да нет, спасибо. – Он встал, поставил книгу на место.
Подошел к родителям, обнял их:
– Ну, мне пора.
– Пока, пока!
Поцеловались.
* * *
Выйдя из подъезда, Саша поднял голову. Мама и папа стояли на балконе. Он помахал им рукой и двинулся к арке, ведущей из двора на улицу.
В арке остановился и достал из правого внутреннего кармана тоненькую, страничек на тридцать, записную книжку. Туда он заносил самые важные вещи.
Открыл ее. Вверху странички было написано:
16.07.2019. Mom&Dad. A bit of warmth[1 - Мама и папа. Немного тепла (англ.).].
Достал авторучку. Хотел вычеркнуть. Но потом просто поставил галочку.
Долгая короткая история
Рассказ моего приятеля
За столом вдруг зашла речь о том, что у каждого хоть раз да случалось в жизни нечто ужасное, связанное именно с любовью. Предательство, разлука, обман, внезапное разочарование, жестокая интрига какой-то «третьей стороны». Все соглашались, улыбались, но молчали.
Вдруг один мой приятель сказал:
– Смотрите, какая тут история вышла. Я вот в октябре в Швецию ездил, там со мной такое было…
– Ну, расскажи, расскажи! – тут же отозвались мы все.
– Была у нас в школе одна такая Нина, в восьмом классе. Я влюбился. Тихо вился вокруг нее. А она меня просто не замечала. Даже не знаю почему. То есть знаю на самом-то деле: в восьмом классе я выглядел как шестиклассник. Маленький такой, худенький. Ну и робкий вследствие этого. Ну ладно. Нет так нет. Забыли. А в девятом классе я вдруг неожиданно расцвел. Во-первых, как-то подрос и вытянулся. То есть заметно повзрослел; усы всерьез пошли. Начал бриться! Мама мне мужской одеколон купила! Во-вторых, на городской олимпиаде по истории получил диплом, мне его директор пришел вручать, прямо в класс. А еще мне купили импортные бутсы на рубчатой подошве, с толстыми шнурками. И эта Нинка в меня влюбляется. Ходит рядышком, намекает насчет кино или в гости к ее подруге… Я рассмотрел ее как следует. На трезвую, так сказать, голову. В восьмом-то классе она была для меня богиня, предмет обожания, а сейчас вижу: не то. Прыщики на шее. Ногти короткие. Голова немытая. Маечка застиранная. Да и пардон, конечно, давайте бейте меня все – но я был «мальчик из хорошей семьи». Бейте, бейте! У меня папа наконец-то получил полковника, стал ходить не в сизой ушанке, а в серебристой папахе с кокардой. А мама стала заслуженной артисткой РСФСР. Вот так! Переехали в новую квартиру. А эта Нинка – не пойми кто. Живет в хрущевке, мама – нянечка в больнице, папы вовсе никогда не было. Ну пару раз поцеловались в подъезде, и все, привет-пока. После девятого она ушла в медучилище. По маминым стопам. Так и пропала. С моих радаров, я имею в виду. Собственно говоря, я ее и не искал…
Он замолчал.
– Ну а дальше что? – спрашиваем мы.
– А дальше… Хо-хо! А дальше просто с ума сойти. А дальше приезжаю я в Швецию, в Стокгольм и совершенно случайно попадаю в роскошнейший ресторан, «Агрикультур» называется. Дико дорогой, я бы сам ни за что не пошел, партнеры по переговорам пригласили. Хотели, как говорится, кинуть пафос. Сажусь, оглядываюсь, и вдруг – батюшки! За соседним столиком – Нинка! Но теперь она ой-ой-ой, вся из себя! Холеная до невозможности, одета просто как не знаю кто, в ушах брильянты в два карата, на пальцах тоже, рядом с ней какая-то совсем молодая азиатка, типа филиппинка, секретарша-ассистентка, черт знает… И вот, значит, эта моя Ниночка неторопливо жует нечто малиново-желтое, запивает вином и что-то негромко своей секретарше говорит, а та, значит, в свой изящный молескин быстро записывает и кивает. От руки! Высшая степень конфиденциальности. Ни фига себе, думаю. Вот это да! Кто б мог подумать? Я просто ошалел. Смотрю на нее ну просто во все глаза! И она заметила и тоже в упор на меня смотрит! Узнала!
Он откашлялся.
– Ну и что она? – стали спрашивать все. – Она-то что?
– Смотрит, понимаешь, и как будто глазами говорит мне: «Ну что, блин, мальчик из хорошей семьи? Съел? Выкусил?»
– А ты что?
– Да ничего. Пригляделся – все-таки нет. Не она…
В зеркалах
Искусство дистанции
Одна молодая женщина, замужняя, мать двоих детей, все у нее очень хорошо было, вдруг полюбила какого-то совсем несуразного парня. Он снимал комнату в коммуналке, не имел образования и работал то там, то сям, то охранником, то таксистом. Они познакомились, как раз когда он ее вез на такси: она выпила в гостях и не стала садиться за руль. Вызвала машину, и вот… В общем, она стала к нему, как говорят в народе, бегать от мужа.
Наверное, потому, что он был весь из себя такой крепкий, сильный, красивый, по хмурому виду и хриплому голосу даже несколько грубоватый, и ей это нравилось. Настоящий мужчина. Муж у нее был в этом смысле так себе. Но интересное дело – он, этот ее любовник, относился к ней без всякой грубости, наоборот – очень нежно, заботливо, даже трепетно, сказал бы я. Встречал ее салатом из огурцов и бутербродами с колбасой, свежим горячим чаем – не из пакетика, а в чайнике заваривал. Улыбался, в глаза заглядывал. Называл нежными именами. Ну а всё то, ради чего она к нему бегала, – вообще супер.
Она, конечно, сразу поняла, в чем дело. Он ведь был никто и звать никак, а она – ой-ой-ой. Дочка генерала и внучка еще советского замминистра обороны. Квартира на Большой Бронной, в очень серьезном доме. Мама – известный врач, профессор. Муж – тоже из нашего, так сказать, круга. Но не в муже дело, она и без мужа была ой-ой-ой, квартиру ей папа устраивал и работу тоже.
То есть она понимала, что для этого простого парня она была подарком, внезапным и ярким сюрпризом судьбы, этакой райской птицей, влетевшей в форточку его узкой и темноватой коммуналочной комнаты, и он, наверное, пытается эту птичку приручить, задержать, а там, глядишь… Небось мечтает о чем-то.
Но она ему ничего о себе не рассказывала, разумеется. Да и вообще у них времени не было разговоры разговаривать: она отвозила сына в бассейн и сразу к нему – буквально сорок минут у них было на всё про всё, включая салат из огурцов и чай с бутербродом. Машину оставляла далеко, а ему врала, что ей некогда, потому что обеденный перерыв кончается. А где, что – не говорила.
Один раз она позвонила ему, сказала, что будет через полчаса примерно, а он вдруг попросил ее взять колбаски докторской. Она сказала:
– Ну… Ну постараюсь.
Он ответил:
– А чего стараться-то? Возьми у себя.
– У себя? – она не поняла.
– Ну у себя в магазине!
«Ни хера себе!» – вот так прямо в уме сказала она. Он что? Подумал, что она продавщица? Да! Они же познакомились, когда он ее вез в такси! А пока она три минуты ждала такси, вдруг пошел дождь и она зашла в двери магазина. В тамбур! И он, значит, увидел, как она оттуда выходит.
– У меня в магазине? – повторила она, чтобы убедиться.
– Ну да, в «Магнолии». Ты ж там работаешь?
– Неважно, – сказала она и нажала отбой.
Потому что разлюбила его напрочь, в ту же самую секунду.
Просто как отрезало.
* * *
А один мой приятель, довольно известный художник, однажды на выставке познакомился с девушкой, и девушка в него сразу влюбилась, – вот почти как та генеральская дочь в таксиста, – сразу в кафе стала целоваться, и они поехали к ней. Он ей потом стал рассказывать о себе, про свои каталоги, выставки и продажи, а она обняла его и засмеялась:
– Да какая разница!
Она ведь хорошее сказать хотела: дескать, я просто так в тебя влюбилась, как в человека и мужчину, – а он, дурак, обиделся и ушел.
Взгляд, полный любви
Работа актера над собой
– Стоп! – сказала режиссер Тамара Матвеевна. – Не годится.
– Что такое? – спросил оператор.
– Здесь должна быть любовь, – сказала Тамара Матвеевна и уточнила: – Во взгляде! Эпизод про любовь или нет? Или как? А? Эй? Не слышу!
– Да, – сказала юная актриса Настя Лапулина.
