– Что здесь происходит?! – воскликнула Фике гневно, пытаясь подражать интонации Елизаветы Петровны. Впрочем, вышло нехорошо – слишком она была растеряна, слишком неожиданной и скверной оказалась эта картина.
– Что надо, то и происходит! – бросил ей в лицо муж. – Нечего заявляться без приглашения!
Катя поднялась по сходням на борт белоснежного катамарана, сжимая теплую руку Павлика. У мальчика глаза блестели от восторга, ему все нравилось – сверкающие поручни, медный колокол, белая фуражка капитана.
На судно вместе с ними поднялись еще человек двадцать, кое-кого из них она видела за завтраком в отеле. Высокий красивый мужчина лет сорока с загорелым лицом и открытой мальчишеской улыбкой показался ей смутно знакомым.
На большом катамаране все разбрелись по разным концам палубы. Кто загорал, кто любовался берегами. Они с Павликом устроились на носу, Катя легла в шезлонг, Павлик играл у ее ног с разноцветными ракушками, которые собрал на пляже.
Ловкие загорелые матросы отдали швартовы, судно плавно, словно нехотя, отошло от пирса, развернулось по широкой кривой и вышло в море. Изумрудная вода сверкала на солнце, слепила, завораживала. Остров медленно отступал, белые домики среди пальм уменьшались, растворялись в солнечном сиянии.
К ним бесшумно подошел официант с подносом. Катя взяла коктейль для себя и сок для Павлика, сделала глоток.
Терпкий горьковатый напиток, и свежий морской воздух с привкусом соли, и изумрудное сияние моря сделали свое дело. Катя зажмурилась от света, на губах ее заиграла умиротворенная улыбка.
Уже третий день они живут в красивом комфортабельном отеле, там есть свой пляж, два бассейна, спа, детские аттракционы и еще множество разных увеселений. Погода прекрасная – не так жарко, как летом, но вода в море теплая. В этом раю невозможно думать о неприятном. И Катя успокоилась.
Она больше не вспоминала ту отвратительную сцену с билетами, высокомерный и покровительственный тон свекрови, равнодушное лицо мужа. Они так и не разговаривали до самого отлета, только в аэропорту он потянулся поцеловать, и Катя не отстранилась. Пусть хоть со стороны они выглядят благополучной семьей. Он крикнул вслед: «Счастливо вам», – и она решила, что так и будет.
Ей сейчас хорошо, она с Павликом, а все остальное можно забыть, забыть хотя бы на время.
– Мама, мамочка, смотри! – Павлик вскочил, схватил ее за руку, чтобы привлечь внимание.
Катя проследила за его взглядом и увидела в море, совсем близко от судна, стаю дельфинов. Лоснящиеся серебристые тела стремительно вылетали из воды, сверкнув на солнце, снова уходили в волны, сбивая с них пенные гребешки, мчались наперегонки друг с другом, наперегонки с катамараном.
– Кто это, мамочка?! – вскрикивал Павлик, прыгая возле нее, как резиновый мячик. – Это рыбки?
– Это не рыбки, это дельфины! – проговорила она, прикрывая глаза ладонью от слепящего солнца.
– Фельплюны? – переспросил Павлик.
– Дельфины, – повторила она, улыбаясь. – Осторожно, милый, не подходи к краю…
Один дельфин подплыл совсем близко к судну, выпрыгнул из воды. Катя увидела шелковистый блестящий бок, темный выпуклый глаз. Казалось, дельфин улыбается им с Павликом. В следующий миг солнечный луч, отразившись от поверхности воды, на секунду ослепил ее, она закрыла глаза, а потом…
Потом случилось что-то непонятное, непонятное и невозможное.
Откуда-то сверху донесся женский крик, к нему присоединились другие испуганные, взволнованные голоса. Катя открыла глаза, чтобы понять, что произошло, и сразу же протянула руку, чтобы на всякий случай схватить Павлика, но не нашла его руки и растерянно закрутила головой.
Павлика рядом с ней не было, а крики за ее спиной множились, у нее перехватило дыхание от нарастающего, пока еще непонятного смутного ужаса.
И тогда она увидела Павлика.
Впереди судна, между носами двух корпусов катамарана, была натянута крупная веревочная сетка, и в этой сети, как беспомощный цыпленок в авоське, застыл Павлик с круглыми и темными от страха глазами.
Он встретился с ней глазами, и его страх перелился в нее, умножился, вырос, как снежный ком.
Катя бросилась к никелированным поручням, ограждающим борт, попыталась перелезть через них, но руки и ноги стали ватными от страха и не слушались ее.
Откуда-то сбоку бежал матрос в белой форменной куртке, но он был еще далеко, а Павлик вдруг начал проваливаться в расползающиеся ячейки. Рот его приоткрылся, он что-то испуганно крикнул, но она ничего не слышала. Время одновременно остановилось и неслось с немыслимой, невероятной скоростью.
И в это мгновение рядом с ней через поручни стремительно перелетела мускулистая загорелая фигура. Катя ожила, ее отпустил короткий паралич ужаса, она тоже полезла через перила, но ее уже оттаскивали назад, а двое матросов тянулись через борт. Они приняли Павлика, потом помогли выбраться на палубу тому, кто его спас, – только теперь Катя узнала его, это был тот смутно знакомый красивый мужчина из отеля.
Катя обхватила Павлика, прижала его к себе, ее трясло от пережитого страха. Она плакала, ругала его и гладила по волосам.
– Мама, мамочка… – испуганно лепетал Павлик, – не сердись, я только хотел погладить фельплюнчика…
Вокруг толпились пассажиры, ахали, сочувствовали, задавали глупые, бессмысленные вопросы. К ним подошел капитан, растерянно качая головой, что-то говорил – она не могла понять ни слова, словно внезапно забыла английский. Тут же появился один из матросов, поднес к ее губам холодный стакан с чем-то резко и неприятно пахнущим, она сделала несколько глотков и почувствовала, как ледяной ужас постепенно отпускает ее.
Теперь она понимала, что говорит капитан. Он приносил ей извинения, от своего лица и от лица круизной компании, говорил, что защитная сетка очень надежна, но ячейки, как выяснилось, рассчитаны на взрослого человека, но не на ребенка. Еще он говорил, что в качестве компенсации за перенесенный стресс она может совершить еще одну морскую прогулку совершенно бесплатно.
– Нет-нет, только не это… – Она замотала головой и увидела того мужчину, который спас Павлика.
Не выпуская руку ребенка, она протиснулась к нему, улыбнулась жалкой, беспомощной улыбкой и проговорила по-английски еще плохо слушающимися губами:
– Спасибо… то есть сказать спасибо – ничего не сказать… я вам так благодарна… если бы с Павликом что-то случилось, не знаю, как бы я жила…
– На моем месте так поступил бы каждый! – ответил он, чуть заметно усмехнувшись над такой дежурной фразой, и вдруг перешел на русский: – Вы ведь из России, правда?
– Да. – Она удивленно взглянула на мужчину. – Из России… Как вы догадались?
– По вашему произношению и по имени ребенка.
– Ах, ну да, я говорю глупости… это удивительно…
– Что – встретить здесь соотечественника? На Канарах сейчас полно русских…
– Нет, я не о том… – Она смутилась. – Именно вы оказались рядом в критический момент, именно вы спасли моего ребенка…
– Так уж сложилось. – Он опять усмехнулся. – Могу я предложить вам что-нибудь выпить? Вам это сейчас не повредит…
Она кивнула и выпила еще один коктейль.
Они познакомились.
Его звали Алексеем, и прилетел он, как и она, из Петербурга.
Катя подумала, что заметила его в самолете – наверное, поэтому его лицо показалось ей знакомым.
Потом катамаран пристал к небольшому островку, и они плавали в теплой изумрудной воде (теперь она ни на секунду не выпускала Павлика из поля зрения), затем обедали на палубе – паэлья, жаренная на гриле свежая рыба, золотое вино.
День пролетел незаметно.
Катамаран пристал к пирсу, там их ждал гостиничный автобус.
Всех развезли по отелям, оказалось, что Алексей живет в том же отеле, что и Катя с Павликом, и за ужином они снова встретились. Алексей сел за их стол.
Павлик после морской прогулки клевал носом.
Алексей предложил Кате после ужина пойти на шоу, она смущенно взглянула на сына, и тогда он сказал, что в отеле можно попросить горничную приглядеть за спящим ребенком.
Катя легко согласилась: она не могла отказать Алексею после того, что он сделал для нее, да ей и самой не хотелось спать, она была взбудоражена и жаждала чего-то еще, каких-то впечатлений.
Уложив Павлика, она рассказала ему сказку (так у них было заведено), но он не дослушал ее, заснул на середине.
Катя договорилась с горничной, переоделась в открытое вечернее платье – то самое, новое, что купила перед отпуском.
«А ведь не хотела брать, – усмехнулась она, – думала, зачем, все равно никуда не пойду вечером. А вот и пригодилось…»
Павлик крепко спал, разметавшись во сне. Катя поцеловала его и вышла из номера.
Южная ночь приторно пахла цветами апельсиновых деревьев и еще чем-то сладковатым, где-то совсем близко ровно и мощно шумело море, соперничая с ним, в темных кустах громко и страстно трещали цикады, в небе висела огромная смуглая луна. Алексей ждал ее в нескольких шагах от входа. На нем был элегантный белый пиджак, загорелое лицо казалось удивительно красивым, на губах играла все та же открытая мальчишеская улыбка.
Катя почувствовала давно забытое волнение.
Они прошли по темному благоухающему саду к сияющему зданию концертного зала, заняли места.
Шоу было так себе – отельные аниматоры пели под фонограмму песенки Элвиса и Фрэнка Синатры, худенькая угловатая девушка безуспешно пыталась подражать Патрисии Каас. Потом двое темнокожих парней исполнили чечетку.
Катя и Алексей переглянулись и вышли на улицу.
За то время, что они были в зале, смуглая луна успела уйти со сцены, но зато все небо было усыпано мириадами звезд. Рисунок созвездий был незнакомый.
– Что это за яркая звезда возле самого горизонта? – спросила Катя, невольно понизив голос.
– Венера, – уверенно ответил ей Алексей.
– Не может быть, – возразила Катя, – Венера…
Она хотела сказать, что Венера появляется на небе под утро, но Алексей помешал ей: он прильнул к ее губам жарким, долгим поцелуем. В первое мгновение Катя подумала, что это нехорошо, неправильно и как-то пошло – вульгарный курортный роман, но потом она уже ни о чем не думала…
Они целовались под ярким и высоким звездным небом, и на пороге его номера, и в полутемной, испещренной пятнами лунного света комнате. Они брели в спальню, как измученные жаждой путники бредут к колодцу, брели, теряя по дороге одежду, роняя ее, как апельсиновые деревья роняют лепестки цветов.
Алексей обнимал ее нежно и уверенно. Катя взмыла на невероятную высоту и парила, как парит в поднебесье ястреб, поднятый восходящим потоком воздуха, и потом рухнула с этой высоты в темную благоухающую бездну, и снова взлетела, и снова сорвалась вниз – на этот раз медленнее…
Затем они лежали рядом, за окном шумело море и громко пели цикады, и тело Кати было наполнено шумом прибоя и пением цикад. На полу комнаты играли и переливались серебряные блики лунного света. Странно, подумала Катя, ведь луна, кажется, зашла еще до того… до того, как они…
Впрочем, это не имело никакого значения.
Значение имела только рука Алексея, легко и свободно лежавшая на ее груди. В смуглом лунном свете она казалась бронзовой, как рука античной статуи.
А потом она вспомнила про Павлика, вскочила, поспешно оделась.
– Куда ты… – сонно проговорил Алексей.
– К ребенку. – Она наклонилась над ним, быстро и нежно поцеловала, почувствовав на губах солоноватый привкус его дыхания.
Горничная сидела возле кроватки Павлика, в ушах у нее были наушники плеера, она раскачивалась в такт своей неслышной музыки. Катя протянула ей деньги, поблагодарила.
Девушка вынула наушники, взглянула, едва заметно улыбнулась – и Катя почувствовала вдруг неловкость, как будто та поняла, где она сейчас была и чем занималась.
Девушка выскользнула из номера.
Катя склонилась над кроваткой.
Павлик спал, как он спал в младенчестве – повернувшись на правый бок, засунув в рот большой палец, едва слышно посапывая. Катя осторожно высвободила его руку, поправила одеяло. Ребенок что-то забормотал во сне.
И вдруг она почувствовала щемящую жалость – как будто поняла, что Павлик чем-то обделен…
Что за ерунда! У него все есть, он окружен любовью…
Она легла, но долго не могла заснуть.
Что она наделала! Изменила мужу, вот и все, послышался внутри чужой ехидный голос, ничего страшного, дело житейское, не ты первая, не ты последняя.
Но это неправильно, она никогда раньше так не делала, как-то это… грязно, что ли…
«Сам виноват, – с неожиданной злобой подумала она о муже, – не надо было отпускать меня одну. Дела у него, видишь ли, важные. Это все свекровь, зараза…»
А потом оказалось, что уже позднее утро, и за окном щебечут птицы, и ослепительно сияет солнце, и Павлик сидит на полу возле ее кровати и смотрит на нее с нетерпением.
– Мама, мамочка, ну что ты все спишь и спишь? Я уже давно не спу… не сплю!
Она приняла душ, и они пошли на завтрак.
В ресторане она встретила Алексея, но сделала вид, словно между ними ничего не было. Просто кивнула, как обычному знакомому, как одному из соседей по отелю. И он поддержал ее игру, только спросил, как себя чувствует Павлик.
– Прекрасно! – Катя благодарно улыбнулась. – Кажется, он уже все забыл!
А глазами сказала ему, что она тоже все забыла. Но Алексей ей не поверил. Она сама себе не верила.
На пляже она устроилась рядом с симпатичной английской парой, у которой был сын такого же возраста, как Павлик. Она поглядывала на них с легкой завистью. Мальчишка висел на отце, и видно было, что обоим доставляет это огромное удовольствие. Они кувыркались в воде и стояли на голове на суше. Папа подбрасывал свое чадо высоко в небо, ребенок визжал от радости. Его мать только счастливо улыбалась, глядя на них. Катя же грустно думала, что ее муж никогда не ведет себя так с Павликом. Все-то ему некогда, вечно он занят. Или говорит так. Либо его дома нет, либо торчит у матери в кабинете. Вот что они там делают, на работе, что ли, не наговорились?
Заметив, что Павлик приуныл, сосед стал возиться с обоими мальчишками. И его сын нисколько этому не противился, не отпихивал Павлика, не предъявлял на папу исключительные права. Хорошая семья, приятные люди…
Алексей загорал где-то в другом месте, они не столкнулись даже во время обеда. Зато к ужину он появился. Такой же красивый, еще более загорелый, посвежевший, словно напитавшийся солнцем и морем. Сердясь на себя, Катя поглядывала на него через зал. Он ужинал один, никто к нему не подсел.
Когда они с сыном гуляли после ужина в саду, он подошел неслышно и сказал ей на ухо:
– Я буду ждать.
– Я не приду! – резко, испуганно обернулась Катя. – Я не могу! Я действительно не могу!
– Я буду ждать, – твердо повторил он, – сколько хочешь, хоть до утра.
Катя пришла в свой номер с благим намерением уложить Павлика и лечь спать. Павлик капризничал, видно, ему передалось ее нервное состояние. А Катю просто колотило.
