– Да.
Она старалась уклониться от разговора, я снова ухватил ее за плечи и заставил посмотреть мне в глаза.
– Кто это был? Ваш красавец виконт Франсуа де Сюрьенн?
Слезы брызнули из ее глаз.
– Как вы можете быть таким жестоким…
– Это был он?
– Нет, конечно… Конечно же, нет!
– А кто? Леди Беатрисса, я жажду крови этого мерзавца. Я убью его. И убью жестоко. Если хотите смягчить его участь, скажите мне все. Все!
Она долго отмалчивалась, но я не выпускал ее из рук, наконец она сказала очень тихо:
– Я очень не хочу, чтобы вы думали, что это виконт Франсуа.
– Тогда скажите, кто это был!
Она сказала еще тише:
– Я не хочу, чтобы вы его убивали.
– Как? – переспросил я. – Он чуть не убил вас!
– Он не хотел… Он целил в вас. А когда понял, что попал в меня, он изломал лук и ушел…
– Даже изломал лук? – переспросил я саркастически. – Я такой красивой детали не увидел. Так кто это был?
– Пообещайте, что не убьете его…
– Нет, – отрезал я. – Как я могу?
– Я этого очень хочу… Я настаиваю…
Голос ее стал отчаянным, я ощутил как на мою ладонь закапали частые слезы. Я удержался от импульса вытереть руку, поднял ее лицо с мокрыми дорожками на щеках, заглянул в потемневшие фиолетовые глаза.
– Кто это был?
– Не скажу…
– Хорошо, – сказал я, – вы можете рассчитывать на мою… рассудительность, что ли. Как бы я ни кипел от ярости, но я не дурак и не сволочь. Я поступлю все-таки так, как нужно, а не как мне хочется.
Она прошептала:
– А нужно… это как?
– Нужно, – ответил я, – по божеским, как говорят, законам. То есть выполнять самые простейшие нормы человеческого общежития. Бог дал нам их самые простенькие, как для червяков, а дальше велел самим развивать, дополнять и совершенствовать.
Она глубоко-глубоко вздохнула, как ребенок после долгого плача.
– Хорошо. Это был Маздэй.
Я переспросил:
– А кто этот Маздэй… Почему о нем такая забота?.. Постой, я что-то слышал. Это не…
Я запнулся, она закончила:
– Мой двоюродный брат. У меня их двое: Маздэй и Люберт. Мы воспитывались в детстве вместе, они меня любят, и я их люблю. Когда они услышали, что мои земли отдали какому-то любимчику Барбароссы, они пообещали собрать войско и прийти на помощь. Вот и…
Кулаки мои стиснулись, череп начал нагреваться. И так узел туже некуда, а тут еще эти братья… Что я им скажу?
– Не реви, – проговорил я. – Я не стану их убивать. Я верю, что он попал в тебя случайно…
Она подняла заплаканное лицо, в глазах недоверие.
– А то, что стрелял в тебя?
Я отмахнулся:
– В меня столько стреляло, бросало камни и било мечами, что если их всех убивать… Да и Господь велел прощать. Правда, я обычно отомщу, а потом прощу, но в этом случае, понятно, сделаю исключение…
Она затихла надолго, шепнула наконец:
– Спасибо…
В нашу сторону направился, нарочито громыхая железом, сэр Макс. Отдал салют, сказал четким военным голосом:
– Сэр Ричард, уже темнеет. Не хотелось бы оставаться на ночь в таком неудобном месте. Вдруг повторят попытку?
Я бросил косой взгляд на леди Беатриссу.
– Не повторят, это точно. Но место надо поменять, иначе какой сон…
С утра все рыцари, даже тяжелораненые, чувствовали себя настолько хорошо, что взобрались на коней. Ехать недалеко, леди Беатрисса заверила, что к вечеру доберемся… до ее замка. При последних словах голос дрогнул, пытливо посмотрела на меня, вдруг поправлю ревниво, но я слушал с равнодушным лицом, это же само собой разумеющееся.
Я если и буду претендовать на что-то, то лишь на башню с нехорошей славой. А так мне и башни самой не нужно, а только ее верхний этаж. Даже лишь тот участок стены, где тайная дверь в комнату, которую доблестно охранял герцог Луганер.
Отец Бонидерий ехал на муле горделивый настолько, что я едва не напомнил ему, что гордыня – смертельный грех. Человек не должен впадать в гордыню уже потому, что гордыня останавливает его развитие, совершенствование. Господь это понял и запретил гордиться. Кто гордится, тот перестает качать мускулы. А ему, Господу, зачем-то нужно, чтобы люди качались, стремились, совершенствовались, карабкались выше и выше по лестнице то ли эволюции, то ли еще чего, мне это пока по фигу. Я просто карабкаюсь.
Я первым услышал далекий стук копыт, сразу же послал Зайчика вперед. Кто-то скачет нам навстречу, и, судя по ударам копыт, конь на последнем издыхании.
– Вперед, – сказал я Зайчику, – возможно, спасем хотя бы коня…
Меня бросило на круп, я с трудом преодолел встречный ураган, прижался к конской шее и тут же Зайчик остановился с такой бесцеремонностью, что я едва не сполз по его шее ему же на голову.
Скачущий навстречу всадник остановился, конь хрипит и шатается, широко расставив ноги. Я свистнул сквозь зубы, поспешно спрыгнул на землю и успел подхватить падающего человека. Молодой парень, из спины торчат три стрелы, рубашка в крови. Синие губы шевелились, он пытался что-то сказать, я перебил:
– Успеешь!.. Сейчас отвезу к нашему лекарю. Он же святой отец. Мертвых поднимает!
По бледному лицу скользнула слабая улыбка, но я уже держал его крепко, передавая часть жизни. Потом забросил на своего коня, поспешно вернулся к отряду. Завидев нас, скачущими обратно, Макс тут же послал по два человека в стороны разведать обстановку, сам с двумя рыцарями, все с обнаженными мечами, оказались передо мной.
– Это кто?
– Один из челяди леди Беатриссы, – ответил я отрывисто. – Всегда такая тихая мышка…
Пока снимал с седла и укладывал на траву, послышался дробный стук копыт лошадки леди Беатриссы. Я услышал горестный вскрик:
– Это же Патрик!
– Тот самый? – спросил я. – Это в его честь ирландцы устраивают шествия?
– Это Патрик, – повторила она со слезами на глазах. – Он такой преданный и услужливый.
К нам заспешил отец Бонидерий, возложил руки на чело парня и начал торжественно читать молитву. Я заботливо поддержал свисающую руку парня, холодок от ладони и до самого плеча показал, что в самом деле был при смерти, но теперь все позади, раны начинают быстро затягиваться.
Я быстро отошел, а Патрик открыл глаза и, отыскав взглядом леди Беатриссу, сказал торопливо:
– Леди… Вам нельзя возвращаться…
Все насторожились, Макс и Будакер одновременно бросили ладони на рукояти мечей и огляделись, как в синхронном плавании. Леди Беатрисса спросила испуганно:
– Что… что случилось?
– К графу Хоффману подошел большой отряд. Он… самовольно впустил их. И… захватил ваш замок.
Гробовая тишина, леди Беатрисса вскрикнула:
– Он посмел?
– Это не все, – прошептал Патрик.
– Что еще?
– Он объявил вас изменницей…
Она вскрикнула в ужасе и негодовании:
– Он же клялся в вечной дружбе!
Никакие клятвы перед женщиной не обязательны, подумал я, потому что женщина – не человек. Но смолчал, слушая рассказ Патрика, как воины графа неожиданно оказались в замке и сразу учинили жестокую расправу…
– Как неожиданно? – прервала она. – Это не был штурм?
Патрик покачал головой:
– У Саксона было достаточно людей, чтобы отразить любой штурм. Да и справиться с теми, кто остался… а осталось не так уж и много. После вашего внезапного… убытия все постепенно разъехались. Но кто-то предал… иначе как вошли незамеченными среди ночи, когда на стенах только караульные, да и те не дремали?.. Саксон даже в постели не расставался с мечом, из-за чего над ним смеялись. Зато теперь уложил троих, а потом раненый куда-то уполз. Остальные же почти все погибли в постелях. Потом замок начали грабить, мне удалось улизнуть…
– Правильно сделал, – похвалил я. – Остаться и погибнуть в схватке – это красиво, кто спорит, но куда важнее было предупредить нас. Иначе мы попали бы в ловушку. Ты спас жизнь своей госпоже, Патрик! Ну, заодно еще и нам, что для тебя не так и важно, но что-то значит для нас.
Он посмотрел на меня со смешанным чувством, еще не зная, ненавидеть за узурпаторство или же поблагодарить за спасение. Ничего не придумав, закрыл глаза и сделал вид, что потерял сознание. А может быть, и в самом деле потерял.
За этим небольшим леском, как я помню, откроется грандиозная панорама ухоженных деревень и замка на холме. Я велел слезть с коней и расположиться на отдых. И запретил строго-настрого приближаться даже к опушке, чтобы из замка не увидели отблески на блестящих доспехах.
Из-за деревьев я наблюдал за притихшим замком, приближая изображение до головокружения и тошноты. Донжон, две башни и обе стены выглядят целыми и неповрежденными, но иначе и быть не могло: не землетрясение же вторглось, а всего лишь ублюдок граф Хоффман, который ограничится тем, что изнасилует женщин, сдавшихся мужчин заставит присягнуть себе, а своих верных людей поставит охранять ворота и все подступы к замку.
Хуже то, что подъемный мост опущен, а ворота распахнуты. Прежде всего это говорит о том, что граф готов померяться силами с нападающими. Это не значит, конечно, что всем позволят войти: как только десяток нападающих вбегут в ворота, решетка тут же рухнет, ворвавшихся перестреляют со стен из арбалетов и луков, а оставшихся по ту сторону стены забросают камнями, зальют горящей смолой, попросту перебьют из луков, пользуясь преимуществом в численности.
Замок на каменистом холме подсвечен заходящим солнцем, весь как из червонного золота, торжественный и красивый. И очень тихий, даже стяг графа Хоффмана на верхушке главного здания не шевелится, обвис тряпкой.
– Затих, – сказал за моей спиной сэр Макс. – Ждет.
– Нас? – спросил я.
– Может, и нас. Хотя вряд ли… Здесь такая драчка начнется за кресло верховного лорда…
Я подумал, покачал головой:
– Вряд ли здесь.
– Почему?
– Здесь решалось, – объяснил я, – когда леди Беатрисса была на месте. Все условились, что кого выберет, того и признают хозяином всех ее необъятных земель. А сейчас, вон Патрик рассказал, что многие лорды сразу же начали покидать замок.
– Полагаете…
– Да, – сказал я, – все спешат в свои владения. Кто начнет укреплять оборону в ожидании смутного времени, а кто и попробует половить рыбку… Но этот замок нам все равно нужен.
Он посмотрел на меня с уважением:
– У нас мало людей. Полагаете, сумеем захватить?
– Не сомневаюсь, – ответил я. – Придумать бы, как.
За спиной зашелестели легкие шаги, словно приближается танцующим шагом лесная балерина. Я оглянулся на леди Беатриссу.
– Тревожно? Успокойтесь, это дело мужчин. Набирайтесь сил. Как там ваш драконыш?
– Это и ваш, – ответила она сухо. – За ним присматривает сэр Будакер. Меня сейчас тревожит моя дочь. Конечно, я не думаю, что граф Хоффман может причинить вред ребенку, но все-таки…
– Да-да, – сказал я торопливо, а Макс часто-часто закивал, – никакого сомнения нет, вашей дочери ничего не грозит. Все-таки граф хоть и сволочь, но рыцарь, хоть и… гм…
