Угол атаки
Мария Владимировна Воронова
Суд сердца. Романы М. Вороновой
Судью Ирину Полякову вызвали в горком партии и дали четкое указание: пилотов, которые посадили неисправный самолет на воду и тем самым спасли пассажиров, признать виновными. Этого требует международная политика: если станет известно, что авария произошла не из-за разгильдяйства людей, а вследствие поломки конструкции воздушного судна, страны-партнеры одна за другой откажутся покупать самолеты этой марки. Что значит доброе имя двоих людей в сравнении с возможными проблемами родной страны? И в этот раз Ирина, кажется, согласна с этим утверждением. А потому готова сделать так, как от нее требуют. Просто ей некогда ознакомиться с материалами дела. Или все-таки не хочется?
Наконец-то романы Марии Вороновой оценены по достоинству и выходят большими тиражами в новой серии «Суд сердца. Романы М. Вороновой»! Любовно-психологические романы с яркой детективной составляющей переносят читателей в ретро-времена: в 80-х годах 20 века молодая судья Ирина Полякова и два народных заседателя, которые каждый раз назначаются новые, вершат судьбы. Милосердие, беспристрастность, пытливый ум, а главное – та самая пресловутая женская логика, над которой принято насмехаться мужчинам, позволяет раскручивать такие дела, которые стандартными методами не решить. Описание быта того времени никого не оставит равнодушным, накал страстей, честь и достоинство, которые для героев М. Вороновой не пустые слова – всё это самой высшей пробы!
Мария Воронова
Угол атаки
© М.В. Виноградова, текст, 2022
© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2022
* * *
Предисловие
Несколько лет назад, собирая материалы для книги, я случайно узнала о посадке гражданского самолета на Неву. Интересно, что, прожив в Санкт-Петербурге почти пятьдесят лет, я никогда не слышала об этой истории.
Итак, 21 августа 1963 года самолет «Ту-124» с экипажем в составе командира воздушного судна (КВС) Виктора Яковлевича Мостового, второго пилота Василия Григорьевича Чеченева, штурмана Виктора Царева, бортмеханика Виктора Смирнова, бортрадиста Ивана Беремина, бортпроводников Александры Александровой и Виктора Харченко совершал рейс из Таллина в Москву. После взлета передняя нога шасси не убралась, и самолет был направлен на запасной аэродром в Ленинград для выполнения там посадки с неисправной передней ногой шасси. Пройдя контрольный пункт Кикерино, «Ту-124» продолжал полет в окрестностях аэропорта с целью выработки топлива до остатка, определенного для посадки с выпущенной передней ногой шасси. Через три часа полета остановился сначала левый, а потом и правый двигатели, запустить их вновь оказалось невозможно. Благодаря профессионализму и выдержке экипажа самолет благополучно совершил вынужденную посадку на Неву между Финляндским и Большеохтинским мостом. Подоспевшим к месту приводнения катером Северо-Западного речного пароходства (капитан Юрий Поршин) он был отбуксирован к берегу, эвакуированы находившиеся на борту пассажиры и экипаж. Погибших и пострадавших не было. В дальнейшем пилотов не наказали, но и не наградили, широкой огласки происшествие не получило. Одним из тех, кто встал на защиту командира воздушного судна, которого хотели отдать под суд, был известный писатель Василий Ардаматский. Его участие и активность спасенных пассажиров помогли экипажу избежать уголовного преследования и продолжить летную работу.
На меня эта история произвела очень сильное впечатление, я долго мечтала написать о ней и наконец решилась. Прежде всего хочу обратить внимание читателей, что это не хроника, а художественное произведение, написанное по мотивам тех событий. Время действия перенесено на двадцать лет вперед, допущены другие неточности, но главное, что члены экипажа «Ту-124» не являются прототипами персонажей этой повести.
Мария Воронова
Часть первая
Апрель
Весеннее солнце подмигивало в окно кабинета, по радио обещали благодать, и Ирине захотелось на дачу. Как там сейчас должно быть хорошо, светло и ясно, а от распускающихся листочков пахнет юностью и первой любовью… Строго взглянув на солнце, которое дразнило и звало на улицу, как подружка-хулиганка, она сказала:
– А Ира гулять не выйдет. У нее двое детей, которых в холодный дом тащить нельзя, а оставить не с кем.
Вечером она предложила Кириллу в выходные съездить на дачу самому или в компании Виктора Зейды, которому, кстати, будет где провести время со своей тайной возлюбленной Яной, но муж внезапно позвонил не закадычному другу, а Гортензии Андреевне, и та геройски согласилась посидеть с детьми, пока супруги не менее геройски готовят дачу к летнему сезону.
Ирина бросилась сразу и собираться, и готовить обед на выходные, и наводить порядок, чтобы Гортензия Андреевна не имела повода думать, будто она неидеальная хозяйка, и, как ни странно, преуспела по всем трем направлениям, после чего упала в кровать, как подкошенная, а в семь утра уже дремала в электричке, склонив голову на плечо мужа, широкое, но весьма жесткое и неудобное.
На даче зима только-только отступила, в канавах и в густой тени высоких елей еще лежали островки серого в черную крапинку снега, и новая трава еще не закрыла прошлогодней, а только пробивалась сквозь нее трогательными беззащитными иглами.
Войдя в темный стылый дом, Ирина зябко повела плечами и пожалела, что приехала, но Кирилл сразу затопил печку. Дрова, отсыревшие за зиму, долго не хотели разгораться, потрескивали и шипели, но вскоре огонь занялся, заговорил о чем-то быстро и убедительно, потянуло дымком, и сразу стало уютно и хорошо.
Ирина распахнула тяжелые занавески на окнах, вымыла полы и отнесла одеяла с подушками проветриться на солнцепеке. Немного подумала, не сделать ли того же с постельным бельем, которое, выстиранное и выглаженное осенью, после зимы все же отдавало немного затхлостью, но решила не халтурить, а как следует пройтись утюгом по простыням и пододеяльникам.
Ожидая, пока утюг разогреется до нужной температуры, Ирина вдруг подумала, что подготовка дома к дачному сезону ассоциировалась у нее с какой-то штурмовщиной, героическим и непосильным трудом на пределе всех сил человеческих, и теперь, когда выяснилось, что это не так, она чувствует себя виноватой. То ли лентяйкой, то ли полной дурой, не видящей фронта работ. Но раз уж серьезных дел больше нет и печка прогорит, как раз когда она догладит, надо мчаться домой, освобождать Гортензию Андреевну.
Впрочем, гладила она тщательно и не торопясь. Простыни были ветхие, без пяти минут тряпки, но старая учительница подарила им новую жизнь, виртуозно нашив заплаты на прорехи и самые истертые участки. От этого некоторые постельные принадлежности стали напоминать полотна приверженцев кубизма или политическую карту Африки, где многие границы представлены прямыми линиями, но спать на них удивительным образом оказалось приятно. Ирине совсем не хотелось разрушить творчество Гортензии Андреевны неосторожным движением утюга. Вот она и старалась.
Работа спорилась, печка хлопотливо шумела, зимняя стужа под утюгом испарялась без остатка, в магнитофоне на подоконнике задушевно пел Тото Кутуньо, Ирина вторила ему, пытаясь разгадать смысл песни на основании скудных знаний латыни, которые она получила в университете, и мысли в голове витали дачные, простенькие и ясные, как солнце за окном.
Между тем было чему ворваться в эту безмятежность… Например, предстоящий процесс, исход которого уже предрешен, хотя дело еще даже не передано в суд. Председатель ясно дал понять, что распишет его своему лучшему судье, то есть ей, Ирине Андреевне Поляковой. Во вторник после обеда они вместе едут на прием в горком партии, и, видимо, приговор действительно важен, раз партийная верхушка не ограничилась телефонной «указивкой», а снизошла до личной беседы.
Ах, хорошо бы в понедельник проснуться бессовестным и беспринципным человеком и без всяких терзаний провести процесс так, как того желает руководство… Сосредоточиться на доказательствах вины, а все, что свидетельствует в пользу невиновности, игнорировать или вообще признавать недопустимым доказательством, если факты слишком уж колют глаза. Все можно подверстать под обвинительный приговор, когда внутреннее убеждение тебе спустили сверху.
Честность и порядочность в такой ситуации тоже способны сыграть с судьей злую шутку. В диссидентском запале он, наоборот, может скептически воспринять доказательную базу, счесть ее недостаточно убедительной и оправдать подсудимого по принципу «назло маме отморожу уши». А ведь если партия требует наказать гражданина по всей строгости закона, это еще не гарантирует его невиновности.
Ирина тщательно, уголок к уголку, сложила последний пододеяльник и порадовалась, какая ровная получилась стопочка, не стыдно будет открыть шкаф при посторонних. И честно говоря, в выходной день хочется думать именно о такой вот ерунде, а не торговаться со своей совестью, тем более пока еще не знаешь ни сути, ни цены сделки.
А может, прибегнуть к испытанному и безотказному средству самозащиты – больничному листу? Участковая в детской поликлинике почти подруга, на Володю даст без звука. Ведь ребенок всю зиму ничем не болел, честно тянул лямку в ясельках и давно заслужил небольшую передышку.
Дней на десять затаиться, и все, гроза минует, ибо у власть имущих определенно где-то припекает. Провели расследование стахановскими методами, буквально на сверхзвуковой скорости, а передают вообще со световой. Так что точно не станут дожидаться, пока у ребенка судьи пройдет насморк.
Только Ирина прекрасно знала, что из суеверия не будет просить больничный на здорового ребенка. Поноет председателю суда Павлу Михайловичу, но если он не сжалится, то примет удар на себя.
А дальше как будет, так и будет, и нечего переживать о том, что еще не случилось! – от этой мысли в голове вдруг стало пусто и просто.
Ирина засмеялась и, в третий раз проверив, что утюг выключен, вышла во двор.
Кирилл, голый до пояса, вскапывал грядки.
Лопата, казалось, сама танцевала в его руках, и так выходило у него споро и красиво, что Ирина невольно загляделась и в конце концов удивилась, что этот молодой сильный мужик – ее муж.
Хотела сказать, что апрельское солнце коварное и надо надеть рубашку, чтобы не простудиться, но снова засмотрелась, как красиво мускулы Кирилла перекатываются под кожей в такт работе, и забыла.
Подойдя поближе, она увидела, что Кирилл копает слишком глубоко.
– Стой, стой, ты мне весь песок выворотил!
Вогнав лопату в землю, Кирилл нахмурился:
– В смысле?
– Разрушил весь тончайший плодородный слой. И так-то зона рискованного земледелия, а теперь ты с песком перемешал, вообще фиг что взойдет.
– Да?
Ирина отвела взгляд, досадуя на то, как она могла забыть фундаментальный принцип, что нельзя мужика ругать, когда он что-то делает по дому. Все, что муж совершает вне дивана, – идеально и восхитительно.
– Ладно, – Кирилл вновь взял лопату и примерился, – угол атаки дам поменьше.
Ирина приосанилась:
– Угол атаки – это угол между направлением вектора набегающего на тело потока и характерным продольным направлением, выбранным на теле.
– Ничего себе! – улыбнулся Кирилл. – Откуда такие познания?
– Читаю книги для процесса. Очень надеюсь, что не понадобится, но все равно читаю. И понимаю четыре слова из десяти, – нехотя призналась Ирина.
Она вернулась в дом и, пока на раскаленной оранжевой спирали электроплитки закипала вода для сосисок, порезала помидоры. Они были твердые, водянистые и ничем не пахли.
Сейчас они с Кириллом поедят, и можно ехать домой. Как раз успеют на трехчасовую электричку. Но муж вдруг, отфыркиваясь под рукомойником, сказал:
– Гортензия Андреевна с ночевкой подрядилась, так давай еще побудем! Мы так давно не оставались с тобой вдвоем!
Да, редко, а вернее сказать, никогда. Не было у них медового месяца, того глупого и блаженного коротенького периода свободы вдвоем, когда люди отвечают только за самих себя и друг за друга. Как ни грустно, а про них с Кириллом нельзя сказать, что они создали семью, нет, это он вошел в маленькую семью, состоявшую из Ирины и ее сына Егорки. Казалось бы, разница небольшая, но все же есть. С чем-то пришлось ему смириться, к чему-то приспособиться… Какие-то свои планы и желания оставить при себе, даже не озвучив. А Ирина до сегодняшнего дня как бы ценила, что он взял ее с ребенком, но при этом не задумывалась, чего он из-за этого лишился.
И она, уже открыв рот, чтобы напомнить, что дома их ждут не самые послушные в мире дети, с которыми тяжело справляться даже такому мощному педагогу, как Гортензия Андреевна, захлопнула его и кивнула, мол да, конечно, давай останемся.
После обеда Кирилл взял из сарая старое жестяное ведро с вмятиной на боку и выкатил Володину сидячую колясочку.
– Наверное, в этом году она уже не понадобится, – сказал он, устанавливая ведро на сиденье.
– Наверное, – вздохнула Ирина.
– Во всяком случае, надеюсь, Володя не узнает, что отец катается в его лимузине. Сгоняю быстренько на карьер, привезу тебе землички.
– Куда?
– На карьер.
– Далеко это?
– А ты не знаешь?
– Откуда? – Ирина засмеялась. – Из местных культурных точек мне известны только магазин, вокзал, аптека. Библиотека еще, но она в одном доме с магазином, так что не считается.
– Пойдем тогда со мной, покажу.
Через десять минут они оказались на опушке леса. Ноги пружинили на толстом ковре порыжевшей хвои, из-под которого тут и там выбивались наружу узловатые корни, про которые Ирина в детстве воображала, что это щупальца злых волшебников. Среди рыжих корабельных сосен было тихо, гулко и даже страшновато. Ветер слегка раскачивал верхушки, и шишки падали с веток почти беззвучно.
– Ну вот, – сказал Кирилл, когда они вышли на полянку, поросшую молодыми елочками и прутиками, в которых угадывались будущие березы.
– Это и есть твой карьер? – удивилась Ирина.
– Был.
Бросив коляску, Кирилл быстро обошел вокруг полянки.
– Эх, такая была мощная яма… Я тут все детство проиграл, столько замков песочных было построено и крепостей… – он сокрушенно покачал головой, – а рядом лежала непонятно зачем гора земли, откуда все дачники таскали.
– Вот и вытаскали. Ничего страшного, я потом на станции грунта куплю.
Кирилл сел у подножья сосны.
