До первого шага осталось…
Первый деньки после суровой зимы всегда действуют магнетически на людей, будоража их сознание. И есть в этом некая магия, просто оглянитесь: серо-черный пейзаж парка, грубеющий каждую зиму, как кора тополей трескается и сквозь расщелины рвутся наружу вестники новой жизни. Весна, как утро, неизбежно приходит. И самое удивительное, что ничего нового не происходит, однако глаза отказываются верить, что это обычное сезонное явление, и видят во всем происходящем чудо.
Паренька звали Артур, так было написано на инвалидной коляске. Большие чёрные глаза, жадно наблюдающие за каждым новым прохожим, косое положение головы, скрюченные ноги и руки. Будучи узником инвалидной коляски, он с рождения не ходил самостоятельно, тяжелый недуг перестроил планы родителей на первенца, поменялось всё, а беда, пришедшая в дом, стала единственно важной проблемой. Врачи говорили, надо заниматься, надо развивать мышцы, каждый раз предлагая новые островки надежды. И они с отцом плыли, веря, что все можно изменить. Отец верил, что скрюченный панцирь обязательно сломается и на свободу вырвется его мальчишка, ведь в жизни все так – за зимой наступает весна, и Артур побежит, будет играть в футбол, и жизнь наладится. А как иначе? Слепая вера, без права на сомнения.
Задул ветер, и отец накрыл сына пледом. Люди по–разному реагировали на эту пару, иные глазели, перешептываясь, а другие, сочувствуя, отводили взгляд. К этим знакам внимания невозможно привыкнуть, и с годами, когда ничего не меняется, они только раздражают. Вот поэтому мужчина напрягся, когда на лавочку сел паренек, разодетый в цветастые, не по размеру большие вещи: толстовку и джинсы. Тинейджер ловко что–то набрал в телефоне, потом улыбнулся ответу собеседницы на той стороне дисплея. Пожалуй, он и не заметил мужчину с сыном в инвалидной коляске, а возможно, ему было просто безразлично, кто его сосед по лавочке. На очередном витке куража виртуальной переписки парень достал из кармана валентинку и сделал селфи для возлюбленной. Та ответила довольно странно, спросив, что за грустный мужик на заднем плане. И темноволосый подросток только сейчас обратил внимания на отца и сына и, дабы переделать фото, он решительно осмотрелся по сторонам в поиске свободной лавочки. Однако седой мужчина опередил его: застегнув старенькую куртку, он снял коляску с тормозов и покатил в глубь парка. Выработанная годами привычка давала о себе знать – лучше уж быть нелюдимым, чем ловить жалостливые взгляды прохожих.
«Странный мужик!» – промелькнула мысль у парня, и он повторно сделал селфи. Переписка вновь закрутилась, и когда дама сердца попросила отправить крупным планом фото валентинки, положив на лавочку открытку, паренек заметил, что необычная пара оставила тетрадь. Автоматически он взял её в руки и стал читать, словно это его личная вещь. Но с каждым прочитанным словом осознание, что это не просто исписанная бумага, настораживало. Это был дневник, в котором рукой родителя написан распорядок дня с почасовым планом действия. Девяносто шесть листов, исписанных бисерным почерком, изо дня в день без перерывов и выходных. Но самой трогательной была фраза, которую автор всегда приписывал в конце каждого дня: «До первого шага осталось… (цифра) дней».
Перелистнув тетрадь на последний лист, тинейджер с трепетом прочитал последнюю запись к распорядку дня: «До первого шага осталось два дня». Он сначала улыбнулся, но потом осекся, вспоминая паренька в инвалидном кресле. Вряд ли тот сможет осуществить задуманное.
– Мужчина, вы забыли тетрадку, – догнав отца и сына, запыхавшись, сказал парень. – Вы оставили ее на лавочке.
Без слов тот взял её в руки и покатил инвалидную коляску дальше.
– Обнулите счетчик, – испуганно сказал тинейджер вдогонку. – Возможно, надо больше времени.
– Что?
– Я извиняюсь, но я читал ваш дневник, – волнуясь ответил подросток, – и по–моему, неправильно ставить дедлайн. Некоторые вещи не исправить, но это не значит, что нельзя получить удовольствие. Нас в универе учат менять угол зрения, если ситуация кажется провальной, до тех пор, пока процесс не начнет радовать.
– Радоваться тому, что жив? – строго спросил мужчина.
– Почему нет?
С грустным взглядом седой отец инвалида усмехнулся наивности юноши и посильнее обхватил ручки коляски.
– Поехали домой, Артур, – только и сказал он, а сын радостно закивал, давая понять, что прогулка окончена.
Её звали Лилит
Переминаясь с ноги на ногу, одетая в шкуру дикой кошки женщина всматривалась в даль. Где–то в глубине пещеры навзрыд плакал ребенок. Но, не замечая мук сына, она напряженно вглядывалась в закат, ругая мужа и безжалостное солнце. Еще в детстве густой лес забрал жизни родителей, и поэтому Лилит боялась, множа в голове самые ужасные варианты беды, а сын уже кричал, но она не могла заставить себя вернуться в пещеру, казалось, мгновение – и любимый, пускай раненый, но выйдет из леса. Нельзя уходить, ждать важнее. А что ребенок? Он кричит, потому что голоден, ничего страшного – потерпит. Но это был не голод: от тлеющей в костре деревянной чурки отлетел уголек и угодил в выемку, где на мехе лежал младенец. Крик нарастал так же, как и мрак ночи, и уже не различить ничего во тьме, но женщина, не жалея связок, кричала в тишину: «Кай, я тут! Иди на голос! Кай!»
«Нужен огонь, – внезапно решила она, – он даст свет. Кай зоркий, он увидит свет». В пещере с ночи горел очаг.
Озираясь по сторонам, Лилит вспомнила, что в пещере есть сухие ветки. Но забежав в дом, она ужаснулась. Захлебываясь от крика, сын пинал ножками тлеющую меховую подстилку. Схватив ребенка на руки, она тут же осмотрела его: ожег был неглубокий, но обширный – все бедро покрылось мелкими волдырями. Почувствовав руки матери, сын, словно ругая за нерасторопность, стал сильнее кричать. Аккуратно трогая языком волдыри, она шептала: «Не плачь, боль пройдет». Уставший ребенок перешел на частое всхлипывание, и Лилит дала грудь. Жадно посасывая молоко, малыш успокоился и уснул. Бледная и напуганная, она выдохнула, понимая, что приди она позже – сын получил бы увечье.
«Всему виной это проклятый лес!» – подумала женщина и подкинула сухих дров в костер. – «Прости меня, Кай, но я не могу дежурить возле пещеры».
Несколько раз за ночь она пыталась положить ребенка на мех, но тот начинал кричать, не желая слезать с материнских рук. Поэтому всю ночь она не сомкнула глаз, размышляя о случившемся: не верилось, что вот так, в одночасье, можно потерять кормильца. Конечно, она гнала прочь плохие мысли, уговаривая себя, что лес опасен, он забрал не одну жизнь, но Кай силен и смел, он не может погибнуть. Ни один зверь в округе не может его победить, он опытный следопыт, наверняка зашел дальше, чем следовало, вот и пришлось заночевать в злополучном лесу. А утром он вернется, и все будет по–прежнему.
И как только мрак ночи уступил первым лучам утра, несмотря на недовольство сына, она выбежала из грота. Ещё толком не рассвело, но щурясь и всматриваясь в опушку леса женщина искала в силуэтах деревьев очертания возлюбленного. Казалось, вот он – но это ветер шевельнул куст, или вон там кто–то ползет – но это дикий кабан роет землю. Весь день она находила надежду и тут же её теряла, а под вечер, с ужасом озираясь на дом, она вернулась к сыну. Ранка от ожога загноилась, сын орал и отказывался брать грудь. Тогда она силком пыталась его укачать, но и это не помогало – душераздирающий вопль с каждым убаюкивающим движение становился только громче. В гневе кинув сына на мех, она выругалась и заплакала. А в голове по кругу звучали вопросы… Как быть дальше? Ведь она растила сына, а Кай добывал еду, и так было много лун, а что теперь? Прокормить себя не проблема, как быть с ребенком? Уйдешь за едой – и в пещеру обязательно проберется дикий зверь. Как защитить сына?
«Нет, Кай жив! – закричала она, сопротивляясь потоку негатива в голове. – Он добрался до столба дыма на той стороне леса, а значит, скоро вернется с другими людьми, – уговаривала себя Лилит. – Я чувствую, что он жив. Мы чувствуем это, да, моя кроха? – Она сильнее прижала сына, но тот, весь мокрый от жара, спал. – Спи, спи, во сне раны быстрее заживают. Папа вернется, и все будет как прежде».
Внезапный раскат грома предупредил о дожде, но опустошённая женщина только потеплее укуталась в мех и легла возле костра. Мгновение – и она уже крепко спала. А на очередном громыхании с неба посыпались мелкие градинки вперемежку с крупными каплями. Вода быстро наполнила еще не успевшие высохнуть лужи, а ливень не утихал, тонкие ручейки просочились в пещеру. Обычно при такой погоде Кай выставлял плотину из плоских речных камней на входе, но не в этот раз. И вода затекла в грот, и вот уже костер зашипел под её натиском, но стихии мало этого – она все прибывала и прибывала.
Поперхнувшись, Лилит резко подскочила. Всё вокруг было в воде. Очаг погас, малыш лежал, лицом укутавшись в мокрый мех, и молчал. Она взяла его на руки, но ребенок был уже холодным. Задыхаясь от гнева как разъярённый зверь, она пыталась орать, но от крика не становилось легче. Раздирая в кровь кожу на голове, вырывая волосы, Лилит искала в муках наказание, но боль, напротив, напоминала о реальности всего произошедшего, а значит, это не сон и все правда – по её вине погиб их сын.
И только утром, замотав в меха ребенка, она пошла в лес. Не потому, что каждый угол в их доме напоминал о былом счастье и причинял страданья, – нет, она просто верила, что её любимый жив. А значит, надо его найти и все начать сначала. И чем дальше она отходила от дома, тем увереннее становился её шаг. Ночевала в листве – ее не страшили когти и зубы зверя, а днем ей попадалась только спелая ягода и чистая вода. Лес словно защищал её на пути к возлюбленному. Это воодушевляло – а как иначе: прошлого не вернуть, но будущее возможно исправить. Кай непременно ждет по ту сторону леса, любит и ждет в окружении других людей, и там хорошая еда, мягкая постель, ведь он верил в это. Наверное поэтому она каждую ночь вспоминала их последний разговор.
– Лилит, – позвал её Кай. – Смотри, там дым.
– Подумаешь, небесная нить ударила в дерево, – предположила она.
– Нет, это другое, я вижу этот дым в третий раз и именно в этом месте за лесом, – ответил он. – Там живут такие же, как мы, нам надо жить вместе.
– Нельзя идти через лес – это верная смерть, – возразила она. – Лес забрал моего отца, забрал мать, и ты не вернешься.
– Я вернусь! – с улыбкой заявил Кай. – Пойми, дорогая, надо идти. Мне думается, что там целые поля еды, да и вода там чище. Это все ради вас, тебя и сына, я хочу, чтобы у вас было лучшее, поэтому отпусти меня, я сильнее леса, я вернусь.
– Я буду ждать, – прошептала она.
– Не волнуйся, я вернусь дотемна, а утром снова пойду, и так – пока не будет безопасной дороги на ту сторону леса.
– Я буду ждать, – еще тише сказала она.
Он обнял ее и ушел. И каждый раз она плакала, вспоминая их разговор; закрывая глаза, укутавшись листвой, она мысленно успокаивала себя, веря, что завтра непременно найдет любимого.
На исходе третьего дня пути лес сначала поредел, а потом вовсе сменился поляной. Женщина настороженно посмотрела на заходившее за горизонт солнце. Перед ней был выбор: идти к подножью горы или вернуться назад к яме с листвой. Она рискнула, не страшась надвигавшегося мрака ночи, пошла в горы. Потому что так бы поступал её муж, он всегда говорил, что камень надежнее дерева, а значит, лучше спать в пещере, чем на дереве.
Как потом напишут потомки на стенах жилища: «Она пришла в их дом под покровом ночи, полуобнажённая и уставшая от дороги, но даже тогда её женственность восхищала, а красота покоряла с первого взгляда». В новом доме не было Кая, но он оказался прав: на другом конце леса жила семья. Мужчину звали Адамом, женщину Евой, и у них было два сына: Каин и Авель.
Вот так всё и началось…
Новенький
Ночью тридцать первого августа пошёл дождь. На следующее утро родители действительно подумывали не пустить меня на линейку. Дождь лил до утра, и, несмотря на отражение голубого неба в каждой луже, сырость и грязь были повсюду. Людской поток из одетых в белый верх и чёрный низ первоклашек с рюкзаками на плечах вереницей заполнил школьный двор. Воздушные шары, букеты цветов, горящие взгляды малышей в предвкушении первого звонка – дети всегда искренны в эмоциях, и тут сразу видно, кто мечтал о школьной парте, а кого силком приволокли, наобещав подарков. И всё это казалось таким неважным в старших классах, мы гордо стояли подальше от родителей и первачков, словно стесняясь младших братьев и сестёр, так, словно мы никогда не были первоклассниками.
– Равняйся! Смирно! Равнение по центру, – командным басом начал преподаватель по труду. – Уважаемый товарищ директор, первые классы для участия в торжественной линейке, посвящённой Дню знаний, построены!
Директор одобрительно кивнул и подошел к трибуне. Потом говорили приглашённые гости из министерства, читали стихи первоклашки – если честно, публика не могла дождаться, когда все показательные мероприятия закончатся. Яркое солнце и духота не лучшие спутники для времяпровождения на свежем воздухе. Но торжественность момента обязывала. Наша классная руководительница то и дело прикрикивала на одноклассников, заставляя не шуметь. Но это было бесполезно – мы не виделись всё лето, поэтому только заветный первый звонок, знаменующий конец каникул, мог все поменять. И вот она, нарядная девочка с бантами, на руках у старшеклассника трезвонит что есть сил, но звона не слышно из-за шума толпы, хотя это уже не важно: учебный год начался.
Взрослые хоть и говорили, что никакого скрытого смысла в буквенной нумерации классов нет, но мы были уверены – это не так. «Ашники» всегда зазнаются и хотят быть первыми, так же, как «дэшники» всегда плетутся в конце, руководствуясь принципом «и так сойдет». Поэтому быть вторыми в футболе, когда все лето провел на поле, просто потому, что ты «бэшник», ну как минимум обидно. И вот поэтому на перемене мы вызвали наших заклятых соперников на разговор.
– Сегодня после обеда будет игра! – задиристо сказал наш капитан Игорь.
– Принято, ровно в час на школьном поле! – самоуверенно ответил их капитан.
Первый урок всегда формальный. Постаревшая ещё на один год Валентина Ивановна по–доброму осмотрела нас и так же, как и год назад, неторопливо поведала о предстоящем учебном процессе. Потом по фамилиям выдала учебники и продиктовала временное расписание уроков на неделю и приказала не уходить, а дождаться звонка с урока.
– Новенького видели? – первым заговорил о пареньке рослый и темноволосый Руслан. – Он какой–то не такой, посмотри, как он ходит и улыбается.
– Это ДЦП, моя двоюродная сестра такая же, – с умным видом просветила нас отличница Ленка с двумя огромными бантами на голове. – Ему сложно ходить и улыбаться.
Это потом, уже в мединституте, я пойму, что гримасы и странная походка – лишь гипертонус мышц, а тогда, в тринадцать лет, это казалось необычным, мы почему–то думали, что каждое движение у новенького вызывает боль, поэтому он так и улыбается при разговоре.
– Шурик, – протянув руку, представился мой друг.
– Серёга, – тут же добавил я.
– Данил, – немного стесняясь ответил паренёк, то и дело поглядывая на отца.
– А ты из какой школы к нам? – уже по–свойски спросил Шурик.
– Мы на дому обучались, – очень серьёзно ответил за сына взрослый мужчина. – А теперь вот в вашем классе будем учиться.
– До победного звонка! – своеобразно улыбаясь, добавил Данил.
– Здорово, – сказал я.
– Кстати, сегодня в час будет футбольный матч на чемпиона школы, приходите поболеть, – предложил Шурик.
– Конечно, придём, Данил любит футбол, – ответил его отец.
Данька, он очень сильно выделялся на фоне других школьников. Ходил так, словно каждое движение давалось ему с невероятным усилием. Говорил словно гримасничал, неуклюже смеялся, и не всегда разберешь его эмоции по мимике. Но мы не замечали всего этого, будто он обычный парень. А к выпускному так вообще понимали друг друга с полуслова. Но это все будет потом, а сейчас раздался долгожданный звонок, знаменуя начало великого дерби. И как только ранцы, набитые скучными книжками, стали штангами и появился кожаный мяч, сомнения, что будет настоящая битва, исчезли. В школьной форме, поставив портфели по углам сломанных ворот без сетки пять на пять, мы начали матч лета. Седьмой «Б» против седьмого «А». Это дерби назревало весь август, и только отсутствие форвардов и дожди мешали провести знаковое мероприятие на каникулах. И вот он шанс – линейка в День знаний собрала участников воедино, предрешив участь первого сентября. Свисток – и понеслась…
Матч получился на редкость хороший, финальный счет 1:1. Все ожидали серии пенальти, но наш вратарь в последний момент сильно ушиб руку и просто не мог участвовать в кульминации дерби. Поставить на ворота кого-то из игроков означало лишить себя одной попытки на удар. Брать девчонку из болельщиков – чуть лучше, чем проводить пенальти без вратаря. Проиграй мы с девчонкой в команде, нас бы подкалывали весь год. Так что ситуация была не простой, но надо было рисковать.
– Ты в своём уме, Шура? Он не потянет, – сказал Руслан, то и дело поглядывая на Данила.
– Тогда ты иди на ворота!
– И минус один удар будет, – съязвил Русик.
– Нет, это не вариант, – ответил капитан и тут же предложил: – Может, Т?лстого возьмём, он-то в прошлом году был ещё в нашем классе.
– Он «вэшник», – строго сказал Сашка. – Они сразу ныть начнут.
– Пусть новенький играет, – выкрикнул кто-то из ребят.
– Ну да! «Ашники» по–любому промахнутся или в него попадут, всё же лучше, чем пустые ворота, – пошутил кто–то из парней.
Решение поставить на ворота новенького не всем нравилось, но, рискнув, Сашка подошёл к отцу Данила.
– Нам нужен вратарь, можно Данил просто постоит на воротах?
Мужчина, сдерживая слёзы, похлопал сына по плечу и чуть слышно спросил:
– Ты готов, Данька?
– Ещё бы! – ответил паренёк и нескладно пошёл к футбольным воротам.
Стёртые в кровь коленки и локти, свезённые щеки и ладони рук – вот она, цена трёх пойманных из пяти проведённых пенальти. В тот первый день сентября мы – победители. И победили – дважды: один раз на поле, а второй раз в жизни, ибо мы с Сашкой нашли ещё и друга.
Мотылёк
Мотылёк, мохнатая бабочка, как заколдованный всегда летит на свет. Так получилось, что день рождения механика Палыча праздновали в троллейбусе. А почему нет, вроде и делом заняты – латаем старого друга, и в то же время отдыхаем. Гуляли до поздней ночи. Под утро, когда до рассвета осталась пара минут, пошёл ливень. Осенние дожди отличаются от весенних, и если в мае ты радуешься ливню, зная, что не за горами лето, то в октябре ты понуро выдыхаешь, понимая, что дальше только зима. А тут ещё начало рабочей недели, в такую погоду и вставать–то неохота, не то что идти на работу. Но сонные, в полудрёме, слегка раздражённые люди всё же ехали кто куда. В основном стоя, хотя сидячих мест было в избытке; дело в том, что прохудившаяся крыша машины так и не была отремонтирована, зато день рождения Палыча удался на славу. Поэтому я, как и все, недовольный, держался за поручни и терпеливо ехал на работу.
Мотыльки, слетевшиеся за ночь в троллейбус, оказались в ловушке. Они тщетно бились о стёкла, не понимая, что их удерживает. И чем дольше, тем настойчивее мохнатые бабочки врезались в стёкла машины своими крохотными тельцами – казалось, они настроены разбить возникшую преграду на пути к свободе. Я не сразу их заметил, пребывая в утренних размышлениях о вчерашней ночи, мне и дела не было до каких–то там бабочек. Но чем настойчивее одна из них билась о стекло, тем увлечённее я мысленно рассуждал о судьбе букашки.
В одном из окон не хватало резины в раме – куска шнура, что между стеклом и корпусом машины. Щель, в которую спокойно можно вылететь. И я подумал: что мешает остановиться на мгновение, перестать бессмысленно биться головой о то, что невозможно разбить, и ползком, не спеша, доползти до спасительной щели? Но нет… откуда понять мохнатой бабочке это? Ведь она видит свободу и не видит стекла.
Впрочем, спустя несколько остановок и безуспешных попыток один из мотыльков каким–то невероятным образом просто попал в щель. Секунда. Он замер, ошалев от внезапной удачи, и полетел прочь. Забавно, но в тот миг вроде бы победы было непонятно, кому действительно повезло. Кто победил? Тот мотылёк, который вырвался из троллейбуса на свободу, где шёл беспощадный ливень, или же его собратья, которые остались в плену железной машины, но и не под дождем? Кто знает, кому повезло больше. Ведь дождь рано или поздно закончится, а железная клетка остановится, распахнув свои двери. Нужно лишь подождать.
А люди… Они, открывая зонты, выходили на нужной им остановке и шли кто куда. Многие из них даже не заметили каких–то там мохнатых бабочек, не говоря уже о том, что произошло с одной из них.
Переезд в новую жизнь
Вы когда-нибудь переезжали с обжитого места на новое? С мебелью, посудой, зимними вещами, детскими игрушками и огромным количеством коробок, перемотанных скотчем. И, как вишенка на торте, предстоящее переселение с пятого этажа общежития на пятый этаж в доме, где, естественно, нет лифта. Соглашусь, что бывают варианты и помучительнее в этажности современных построек, но, как правило, там есть лифт. А вот в пятиэтажных домах такового нет, что крайне несправедливо, и с каждой очередной коробкой ты поминаешь всуе сначала архитектора, затем строителей, а в итоге бывшего владельца квартиры. Но давайте по порядку.
Дедлайн выселения из проданной квартиры – воскресенье, грядущие выходные, поэтому я купил коробки, полиэтиленовые мешки, двух видов скотч и возложил обязанности по сборам на супругу и детей. А сам с неподдельным наслаждением поехал на работу. Пожалуй, впервые в жизни фраза «Мне нужно зарабатывать деньги!» приобрела реальную привлекательность.
– И когда вы переезжаете? – спросил начальник.
– Воскресенье – последний день. С понедельника на работу в новый офис, – оптимистично подметил я.
– Теперь будем видеться на планерках как руководители отделений.
– Постараюсь оправдать возложенные надежды, Петр Ильич, – решительно заявил я и ретировался, понимая, что в последние рабочие деньки на старом месте не стоит привлекать к себе лишнего внимания.
– В пятницу организуем проводы, – разгадав мой маневр, подмигнул начальник.
Честно сказать, мне повезло с руководителем. Добрый, но требовательный, он никогда не повышал голоса на подчинённых. Невысокого роста, лысый, но с шикарными черными усами; если бы ему вздумалось зачем-то надеть парик, был бы вылитый Сталин, ну, разве что нос без благородной горбинки. Ильич мог надавить авторитетом с таким изяществом, что ты понуро кивал и соглашался, обязуясь всё исправить. Поэтому предложение о проводах меня чуть насторожило, но если начальник говорил «надо», мне оставалось только покорно кивнуть и отправиться на рабочее место, мысленно подсчитывая, во сколько обойдется гулянка. Так и пролетел остаток дня, я даже был рад, что нет запары на работе, и через пару дней меня будет ждать новая, счастливая жизнь, ну а пока домой, к жене и детям и множеству коробок с аккуратно уложенными вещами.
– Всего пять штук собрали? – я развел руками. – Целый день, и только пять коробок?
– Знаешь, что – сам будешь свои вещи собирать!
– Ну, прости, просто я подумал, тебе дети будут помогать.
