Автоевнух в абиссинском кафе поставил на стол две белые фарфоровые чашки и удалился в жужжании шестеренок. Фатима заказала крепкий цветочный бленд из Эфиопии, быстро вытесняющий привычные турецкие смеси. Она отхлебнула. То, что надо, – ложка кофе, ложка сахара, как раз пены. Заведение скорее напоминало кафе, чем традиционную ахву, с его современной отделкой и клиентурой. К тому же кафе оставалось открытым всю ночь, и она часто сюда приходила в конце смены, чтобы расслабиться.
По крайней мере, так протекало большинство ее визитов.
Фатима отставила чашку, чтобы пробежаться по бумагам в лежащей перед ней папке. Во время неловкого и молчаливого возвращения из Гизы она уже их просматривала – минимум три раза. Или так, или пришлось бы поддерживать разговор. Теперь она читала вслух:
– Хадия Абдель Хафиз. Двадцать четыре года. Родилась в семье среднего достатка в Александрии. Изучала сравнительную теологическую алхимию в местном университете. Лучшая в своей группе. – Она сделала паузу, подняла глаза. – Два года преподавала в Египетском колледже для девушек в Америке?
Хадия, сжимавшая чашку с черным мятным чаем, оживилась, оправила свой китель, – похоже, она обрадовалась, что ей наконец позволили говорить. Фатима почти забыла, как выглядит министерская униформа для женщин, поскольку сама давно уже от нее отказалась. Помимо кителя на девушке был слишком уж выделяющийся небесно-синий головной платок. Приверженцы традиций и египтяне из глубинки все еще неодобрительно относились к цветастым или узорчатым хиджабам, даже в Каире. Очевидно, она хотела создать образ абсолютно современной женщины.
– Думала, мой диплом будет полезен в королевской миссии, – ответила Хадия.
– В Америке не слишком-то любят алхимию, – вскинула бровь Фатима.
– Миссия в Нью-Йорке, в Гарлеме. Еще работала с иммигрантами в Бруклине – цыганами, сицилийцами, евреями. Их всех подозревают в насаждении «чуждых традиций». – Крупный нос сморщился в отвращении.
Объяснений не требовалась. Американский антимагический закон был широко известен.
– Вернулась в Египет, где была принята в Академию министерства с первой попытки. Выпустилась в 1912 году, распределили в александрийское бюро. Но теперь вы здесь. В Каире. В качестве моей… напарницы. – Фатима закрыла папку, толкнула ее через стол. – Не каждый день новая напарница появляется на месте преступления со своим резюме.
Смуглые щеки Хадии вспыхнули румянцем, пальцы нервно сжали столешницу.
– Директор Амир планировал, чтобы мы встретились завтра. Но я и без того задержалась в министерстве, когда услышала о деле. Так что я поймала такси и решила представиться. Теперь вот думаю, что, может, и не лучшая была идея…
Фатима подождала, пока она умолкнет. Министерство настаивало, чтобы агенты брали напарников. Пока ей удавалось выкручиваться. Все знали, что она работает в одиночку. Уж точно Амир. Скорее всего, он планировал огорошить ее завтра, когда назначение будет официальным.
– Агент Хадия. – Женщина вскинулась, ее темно-карие глаза сосредоточились на Фатиме. – Мне кажется, здесь какая-то ошибка. Я не запрашивала напарницу. Ничего личного, просто я работаю одна. Уверена, они могут приписать вас к кому-нибудь другому. В александрийском бюро есть следовательница – агент Самия. Одна из лучших женщин в министерстве. Могу написать письмо, если хотите. – Вот. Даже сочувствие на лице получилось изобразить. В жестокости нет нужды.
Хадия замерла, что-то прикидывая, поставила чай на стол.
– Мне говорили, что вы поначалу можете не согласиться взять напарницу. Когда я выпустилась, меня распределили к агенту Самие. Я отказалась. Сказала ей, что хочу работать с вами.
Фатима остановилась посреди глотка.
– Вы отказались работать с агентом Самией? Прямо ей в лицо? – Агент Самия была одной из самых впечатляющих женщин, каких она когда-либо встречала. Ей просто невозможно было отказать.
– Она пожелала мне удачи. И вот я здесь.
– Но почему вы хотите работать со мной? У Самии гораздо больше опыта.
– Почему я хочу работать с самой юной следовательницей, которая выпустилась из академии в двадцать? – На лице Хадии проступило искреннее изумление. – Которую приписали к каирскому бюро? Которая стала специальным следователем всего за два года? Чьи дела изучают в академии?
Фатима хмыкнула. Вот так слава и портит жизнь.
– Думаю, вам стоит знать, что я не зря сегодня съездила в поместье Уортингтонов. – Хадия достала еще одну папку, открыла ее и положила на стол. Глаза Фатимы округлились. Зарисовки места преступления!
– Как вы?..
– У меня кузина в полиции. – Хадия усмехнулась, демонстрируя слегка выдвинутую верхнюю челюсть.
Фатима склонилась над рисунками, перебирая листы. К завтрашнему дню Асим пришлет всю информацию. Но он всегда зажимал зарисовки.
– Никогда не видела подобных ожогов, – заметила Хадия. – Какой-то алхимический реагент?
– Огонь слишком хорошо контролировали, – пробормотала Фатима. – Кто-то работал с магией.
– Вот это мне показалось интересным. – Хадия вытащила один из рисунков. На нем изображалась женщина. Она провела пальцем по широкому воротнику и серьгам. – Идолопоклонница, так ведь?
Фатима присмотрелась, ее глаза сузились. Удачное наблюдение. Появление джиннов и магия, затопившая мир, влияли на веру людей самым странным образом. Разумеется, некоторые из них обратились к древнейшим египетским религиям, память о которых въелась в самый ландшафт.
– Что вы о них знаете? – спросила Фатима.
– Больше полиции. Думаю, они пока не заметили.
Пока. Асим и его люди считали приверженцев старых религий маленькой группкой еретиков. Полиция не рассчитывала наткнуться на них в особняке британского лорда.
– Судя по флагу, – продолжила Хадия, – похоже, что лорд Уортингтон принадлежал к какому-то культу. Может, идолопоклонница была их жрицей. Там был мужчина со свернутой шеей. Жертвоприношение? Я слышала…
Фатима закрыла папку, прерывая ее монолог.
– Первое, чему вас должны были научить в академии, это не принимать уличные слухи за факты. Ни в одном из моих дел «идолопоклонники» не сворачивали людям шею. Так, может, нам стоит подождать, пока не найдем какие-нибудь улики, прежде чем рассуждать о человеческих жертвоприношениях.
– Простите. Я просто думала вслух. – Лицо Хадии покраснело.
Фатима достала из пиджака карманные часы. Больше двух ночи. Она встала.
– Уже поздно, агент Хадия. Плохое время для ясных мыслей. Давайте выспимся и продолжим утром. – «И, надеюсь, добьемся твоего перераспределения».
– Конечно. – Она собрала вещи и тоже встала. – Работать с вами большая честь, агент Фатима. – И они разошлись.
* * *
Фатима могла поехать на такси. Но от кафе до дома было недалеко. Кроме того, ей хотелось проветрить голову. Она не могла понять, почему слова Хадии вызвали у нее такое раздражение. Ей тысячу раз доводилось слышать подобные вещи. Именно поэтому она не стала говорить об ожерелье Асиму. Может, Фатиму бесило, что ей без предупреждения прислали напарницу.
«А может, ты выплеснула свою усталость на ясноглазую новенькую. Забияка». Она почти слышала попреки матери: «Ты посмотри на эту крутую следачку. Голову от земли не поднимает».
Фатима повернула за угол к своему дому: двенадцатиэтажной высотке из рыжего кирпича, с колоннами неофараонского стиля по бокам и скругленной башенкой фасада. У широких черных дверей с золочением стоял пожилой мужчина с поредевшими седыми волосами. Заметив его, следовательница скрыла раздражение на лице. У каждого дома в центре Каира был собственный баваб – швейцар, привратник и наблюдатель за всем на свете. Конкретно этот очень любил давать непрошеные советы и умел с необъяснимой точностью читать по лицам.
– Дядюшка Махмуд, – поздоровалась она, аккомпанируя своим шагам постукиванием трости.
Мужчина окинул ее взглядом, который мог бы принадлежать сфинксу. Казалось, его пронзительные глаза взвесили ее и осудили, прежде чем красно-коричневое лицо расплылось в улыбке.
– Капитан, – ответил он, используя прозвище, которое сам же и дал – из-за костюма. В его саадском акценте не было и намека на каирский выговор. В своей длинной галабее и сандалиях он будто прямиком из ее деревни вышел. – Валлахи, министерство тебя все дольше и дольше по ночам работать заставляет.
– Такая работа, дядюшка.
Баваб покачал головой:
– И ты даже не приходишь домой, чтобы вздремнуть после обеда, как цивилизованные люди, все время в движении, словно один из этих трамваев.
Фатиме хотелось спросить, когда он сам спит – учитывая, что она постоянно на него натыкалась. Но это было бы грубо. Так что она стукнула себя по груди и поклонилась в благодарность:
– Спасибо за совет.
Это, похоже, удовлетворило Махмуда, и он открыл дверь.
– Видишь? Слушай стариков вроде меня. Некоторые приезжают и забывают обо всех приличиях, валлахи. Но ты хорошая саадка, с правильным воспитанием. Мы должны помнить в наших сердцах и головах, что мы саады. Проснись здоровой[18 - Тесбах ала кейр. Егип. аналог «спокойной ночи».].
Она вернула пожелание, прошла в вестибюль, игнорируя свой почтовый ящик, и шагнула в лифт.
– Девятый этаж, – скомандовала Фатима ожидающему автоевнуху.
Прислонившись к стенке, пока они поднимались, она ощутила, как наваливается на плечи усталость от сегодняшнего дня. К тому времени, когда агент вышла, она с трудом переставляла ноги и с нежностью думала о кровати.
Открыв дверь, она окунулась в темноту квартиры. Следователь по памяти повесила котелок на крючок рядом с цветочным горшком. Фатима неуклюже нащупала рычаг газовой лампы. Домовладелец обещал перейти на алхимическое освещение или даже электричество. Но пока что она не видела, чтобы кто-нибудь начинал работы, несмотря на небольшое состояние, которое она платила за жилье. Она немного подкачала рычагом, и комнату залил тусклый свет лампы – достаточный, чтобы видеть.
– Рамзес? – Фатима воткнула трость в подставку. Куда подевался кот? Махмуд его кормил и сказал бы, если бы он потерялся. Она расстегнула пиджак. – Рамзес? Знаю, что поздно, но ты не злись.
– О? – промурлыкал голос. – И что получит Рамзес, когда ты его найдешь?
Фатима напряглась, развернулась на каблуках и инстинктивно потянулась к поясу за джанбией – чтобы обнаружить, что кинжала там не было. Проклятье. Вторая рука схватилась за табельный револьвер, все еще лежавший в кобуре. Она вытащила оружие наполовину, прежде чем застыла, глядя на открывшуюся картину.
В марокканском кресле с высокой спинкой из темного дерева и кремовыми подушками – ее кресле – небрежно развалилась женщина в свободном черном платье. Она сидела, скрестив ноги. Темные проницательные глаза на почти идеально овальном лице, очень короткие волосы, помимо кудрявого хохолка впереди. Каждый палец ее затянутой в перчатку руки заканчивался изогнутым когтем острого серебра, которыми она рассеянно поглаживала кота на коленях.
Прежде чем Фатима успела заговорить, женщина осторожно переложила Рамзеса на подушку. Кот недовольно мяукнул, но только разок моргнул желтыми глазами, а затем свернулся в серебристый клубок. Женщина в черном поднялась и двинулась навстречу Фатиме – ее ноги беззвучно ступали по деревянному полу. Походка была расслабленной, почти намеренно ленивой. Тем не менее передвигалась она с удивительной скоростью, несколько быстрых шагов и она уже возвышалась над Фатимой. Ее взгляд опустился на замерший в кобуре револьвер.
– Планируешь меня пристрелить, агент? – промурлыкала она. – А где же нож, который ты всегда с собой таскаешь?
Фатима разжала пальцы на рукоятке и выдохнула.
– Сегодня не брала с собой. Была под прикрытием. Он бы в глаза бросался.
Женщина гортанно засмеялась, провела серебряным когтем под подбородком Фатимы и вдоль ее галстука.
– Будто ты не бросаешься в глаза в этих своих костюмчиках. – Она схватилась за галстук и наматывала его на руку, пока они не прижались к друг другу. Фатима не могла разобрать, стук чьего сердца она чувствовала. – А я так люблю эти костюмчики.
Затем все так же стремительно она наклонилась и поцеловала Фатиму.
То был медленный, жадный поцелуй. Из тех, что говорили о нужде и желании, о том, от чего долго отказывались и о чем мечтали. Сначала Фатима сдерживалась, на мгновение ошеломленная, ее губы и язык двигались неловко и невпопад. Но голод жил и в ней. Он быстро пробудился, полный влечения, игриво подбирающий правильный темп, пока она не нашла нужный ритм.
Когда их губы разомкнулись, у Фатимы закружилась голова. Воздух звенел электричеством, она прерывисто дышала, пытаясь наполнить легкие.
– Сити, – сказала она между тяжелыми вдохами. – Что ты здесь делаешь?
Губы нубийки приоткрылись в улыбке львицы, она взмахнула длинными ресницами, и Фатима почувствовала, как внутри что-то затрепетало.
– Мне кажется, это довольно очевидно. – Она распустила галстук Фатимы и каким-то образом умудрилась расстегнуть ее рубашку своими изогнутыми когтями.
– Махмуд не говорил, что у меня гости.
Темное лицо Сити скорчилось в гримасе, пока она освобождала Фатиму от пиджака.
– Этот баваб милый, но слишком любопытный. Ты ведь не хотела бы, чтобы он рассказал всем соседям о поздних визитах какой-то язычницы, так ведь?
– Но как тогда?.. – Фатима оборвала вопрос, чтобы сбросить пиджак, пока Сити сосредоточилась на жилете. Ее глаза остановились на хлопковых занавесках балкона, колыхающихся на ветру. – Ты вообще дверью пользуешься?
– Нет, если у меня есть выбор.
Игривый толчок прижал Фатиму к стене. Ее всегда поражало, насколько сильной была Сити. Не то чтобы она так уж сопротивлялась. Когти пробежались по ее шее, вызывая дрожь. Она позволила им подняться вверх, мягко перебирая черные кудри.
– Тебе нужно помыть голову.
– А тебе отрезать свою. Когда ты вернулась? Я тебя несколько месяцев не видела.
– Соскучилась? – надула губы Сити.
Фатима обняла ее за талию, наслаждаясь знакомым чувством – и притянула к себе.
Сити усмехнулась, блеснули темные глаза:
– Думаю, это значит «да»!
– Знаешь, я планировала вернуться домой и завалиться спать. Я очень устала.
– О? Все еще уставшая?
Фатима ответила поцелуем и решила, что не так уж она на самом деле и утомлена.
* * *
Спустя некоторое время Фатима сидела на кровати посреди красно-золотых подушек и дамасских простыней в цвет. В простой белой галабее, она прижималась спиной к Сити, пока та расчесывала ее все еще влажные волосы.
– Не будешь смазывать скальп маслом, волосы пересохнут на этой жаре.
– У меня есть парикмахер, – огрызнулась Фатима.
Сити цыкнула, разливая масло по ее кудрявым волосам, а затем втерла его умелыми пальцами. Фатима счастливо вздохнула, чувствуя аромат легкой пряной сладости. Наверное, этого ей не хватало больше всего.
– Что за масло? – спросила она.
– Меня научили его делать мама и тетки. Помогает здоровью волос.
– Что в нем?
– Чуть того, чуть этого – старый нубийский секрет. Мы не раскрываем его чужакам.
Фатима вывернула голову к Сити, которая надела одну из своих галабей. Алая сорочка была ей так мала, что больше уже напоминала рубашку. Но Сити носила ее так, будто галабею сшили специально на нее.
