Хоуп лежала рядом со мной на кровати. Прилагая неимоверные усилия, я смог немного повернуть голову и увидел ее. И едва не заплакал от счастья.
Я снова мог видеть. Пусть не так четко, как раньше, но мог. И я молчал, высматривая каждую деталь, каждую мелочь.
Девушка лежала, осторожно устроившись возле меня, и смотрела куда-то вдаль. Через ее лоб пролегла глубокая морщина. Брови то и дело ползли к переносице. Хоуп вздыхала, явно задумавшись над чем-то.
«Такая красивая…».
Она провела ладонью по моей груди, и я почувствовал ее прикосновение!
Черт! Я наконец-то мог видеть и чувствовать ее!
«А что, если…».
Я сглотнул, проталкивая сухой ком в горло, напряг губы и выдохнул воздух вместе со звуками.
– Хоуп.
Моя девочка вздрогнула и быстро села. Несколько секунд она смотрела на меня, ошарашенно моргая, а потом счастливо улыбнулась.
Ее глаза засветились от восторга.
Мои губы сами расплылись в улыбке.
– Скажи еще раз.
Я осторожно кашлянул, прочищая горло, и повторил чуть громче:
– Хоуп.
Девушка счастливо вздохнула и почти упала на кровать рядом со мной. А я тихо засмеялся. Почти беззвучно. Но засмеялся.
Хоуп прижалась ко мне всем телом и взяла за руку.
Я еще немного повернул голову и заметил, что по ее щекам катятся слезы.
И это были слезы счастья. Это я знал наверняка.
***
Следующие недели стали настоящим адом.
Я был так слаб и немощен, что не мог выносить сам себя.
Хоуп была рядом. Постоянно. Это спасало меня от тяжелых мыслей и ненависти к самому себе. Потому что она постоянно напоминала мне одним своим присутствием – мне есть ради чего бороться. Мне есть ради чего выздоравливать.
Ради нее. Ради нашего малыша. Ради нашей семьи. Ради нашего будущего.
И я боролся. Каждый день.
Сначала со своим телом.
Это была жуткая война, но я должен был победить в ней.
С самого первого дня мое тело вело себя так, словно не принадлежало мне. С рефлексами все было в норме, но в остальном…
Я БУКВАЛЬНО вспоминал, как управлять каждой мышцей. Как двигать руками и ногами. Даже чертовыми пальцами!
Это было неимоверно трудно. И очень больно.
В первую неделю я рычал от боли. Болело все. Каждая мышца. Каждая кость. Каждый сустав.
Моя девочка поддерживала меня, отмечала даже те достижения, которые и движениями полноценными назвать было сложно!
Я чувствовал себя невероятно паршиво! Бесполезным куском мяса! Я! Логан Грин, потрясающий боец ближнего боя! Гора мышц… с трудом отрывал кисть от кровати!
Да твою ж мать!
Но Хоуп отмечала каждую мою победу, хвалила, поддерживала. Была такой сильной…
Она старалась быть сильной, но я видел, каких трудов ей это стоило. Я замечал, как она наблюдает за мной, закусывая губу. Бледная, как смерть. С темными кругами под тусклыми зелеными глазами.
Каждый раз, когда мне было больно, она словно испытывала то же самое. И я готов был сдаться и попросить обезболивающее. И седативное. Чтобы отключиться.
Но я не мог себе это позволить.
Я отказался от отупляющих лекарств. Потому что победить в войне с собственным телом я мог. Победить слабость. Вытерпеть боль. А вот голова моя…
После лекарств меня донимали кошмары. Каждую ночь я снова и снова тонул в черной пучине. В той самой, из которой с таким трудом выбрался.
И каждую ночь я снова погружался в нее. Снова тонул. Снова кричал в темноте и тишине.
Когда лекарства окончательно вывелись из моего организма, я надеялся, что ночи станут спокойнее. Но не тут-то было. Как оказалось, причина моих кошмаров была не в этом. И все стало хуже. Гораздо хуже. Теперь к проблемам с башкой добавилась физическая боль…
Я кричал не только в своей голове. Я кричал в реальности. Орал так, словно меня живьем резали. И не мог проснуться сам.
Я задыхался от ужаса. Сердце разрывалось на части. Легкие плавились внутри грудной клетки. Меня донимала боль после ранения. Паника топила в своих волнах.
Это повторялось каждую ночь и продолжалось до тех пор, пока не появлялась Хоуп.
Она врывалась в палату, бледная, но неизменно улыбающаяся. Забиралась ко мне, обнимала, целовала.
Только с ней я успокаивался. Только когда она была рядом, чернота за окном переставала проникать в меня. Только с ней больничная тишина была не оглушающей, а благодатной.
Только с ней я мог заснуть. Спокойно, без кошмаров.
И, просыпаясь утром в одиночестве, я точно знал – я мучаю свою женщину. И это мучило меня. Я разрывался на части, но ничего не мог с собой поделать.
Хотя, нет. Я мог. И делал.
Я старался поскорее покинуть это чертово место.
И когда мое тело, наконец, признало меня своим хозяином, и я смог двигаться, ходить и даже тренироваться, я подумал, что победил.
Но кошмары не прекращались. До самого последнего дня в больнице.
Каждую ночь я боролся за то, чтобы очнуться. Снова и снова.
Я слышал выстрел. Бок прознала боль. Мгновенная, почти незаметная. Я падал… и начинал тонуть.
Каждую ночь я боролся. И со временем побеждал все чаще. Потому что помнил, что меня ждет моя беременная жена. Моя любимая женщина, которую мне нужно было сгрести в охапку и потащить в мэрию, не слушая никаких возражений.
Я выбирался из пучины, а потом на износ тренировался с Джеймсом или Коннором.
Как же они достали меня в этой чертовой больнице! Их присутствие так раздражало, пока я не понял, зачем они приходят.
На это мне потребовалось достаточно времени, чтобы почувствовать себя идиотом.
Парни приходили, чтобы помочь. Они проверяли меня, заставляли мои мозги работать. Стоило мне понять это, я ощутил себя счастливым человеком, у которого было все.
У меня была семья. Камрады. Братья. У меня была любимая женщина и наш малыш внутри нее. Наша дочь…
ЧЕРТ!
Когда Хоуп принесла снимок УЗИ, даже Джеймс, который в тот момент заставлял меня работать на тренажере, едва не расплакался от восторга.
Он шмыгнул носом и как-то странно покряхтел, посматривая на нас с Хоуп.
– Что ж, на кого он похож я сказать не могу. Но мне кажется… ну… это… поздравляю вас. Детеныш будет… наимилейший!
Хоуп засмеялась, когда глаза сурового мужика покраснели. А я смотрел на неясные очертания на снимке и улыбался, прекрасно понимая, что никогда мое сердце не будет биться так же сильно, никогда в жизни я не почувствую себя счастливее.
Даже когда Хоуп скажет мне: «Да» в присутствии близких на церемонии бракосочетания, я не буду так счастлив, как сейчас, в этот самый момент.
Я смотрел на этот снимок каждый день. По многу раз. Он стоял на тумбе рядом с плюшевым пингвином, которого притащил Коннор.
Камрад пришел за неделю до моей выписки, и я поразился тому, насколько уставшим он выглядел.
Он все еще хромал. Не так сильно, как мы все ожидали. В конце концов, тот парень пробил ему ногу почти насквозь. Но болевой порог нашего снайпера всегда вызывал у меня смятение.
Под глазами мужчины залегли темные круги. Он явно не досыпал. И я знал причину. Его мучила тревога за нас. Он боялся, что прошлое настигнет его, и мы все попадем под раздачу.
И я сочувствовал ему.
Когда снайпер с нервной и немного дебильной улыбкой достал и протянул мне плюшевого пингвина, я хохотал так, что закололо бок. Потому что камрад пришил к нему маленькую персиковую бабочку.
Почесывая затылок и смущенно опуская взгляд, он сказал:
– Я надеюсь, что, глядя на этого парня, ты будешь…
– …думать о тебе?
Я поиграл бровями, и Коннор закатил глаза.
– Да пошел ты, Грин.
Он улыбнулся и покачал головой.
– Обо всех нас. И о том, что мы значим друг для друга.
Я поставил пингвина на тумбу и прислонил к нему снимок.
– Забудешь про вас, как же. Вы же не вылезаете из моей палаты. И тебе, кстати, это явно не на пользу. Выглядишь…
Повернувшись к Коннору, я моментально замолчал. Потому что он смотрел на меня взглядом загнанного в ловушку зверя. С тоской и отчаянием.
Я невольно напрягся, когда снайпер встряхнулся, словно сбрасывая тяжелый груз с плеч, и улыбнулся.
– Что?
– Ты мне скажи. Что не так?
По коже побежали мурашки, когда воздух между нами практически заискрился. Коннор очень странно посмотрел на меня, а потом быстро отвел взгляд и на пару мгновений зажмурился.
«Твою мать, он НАСТОЛЬКО СИЛЬНО переживает?».
– Камрад…
– Дай мне… секунду.
Я застыл на кровати в одной позе, боясь спугнуть его. Левый бок прошибала боль, но я упрямо игнорировал ее.
Камрад глубоко дышал. Сейчас, всматриваясь в его лицо, я отметил, как сильно он похудел.
Наконец он посмотрел на меня в упор. Зеленые глаза сверкнули.
Я нахмурился, потому что парень напротив внезапно показался мне незнакомым. Словно какая-то другая личность рвалась наружу, и снайперу стоило больших усилий заставить ее сидеть внутри.
– Я… я должен… черт, я должен кое-что тебе рассказать.
Я подался вперед, морщась от боли, и быстро кивнул.
– Говори, я всегда тебя выслушаю. Ты же знаешь, я всегда рядом.
Коннор хрипло выдохнул:
– Я…
