– Это скользкий момент, эсс. Можно попросить вас о доверии?
– Да, миледи.
– Эта девочка, гадалка… ваш обряд, наверное, покажет, что силы у неё нет. Не спешите её наказывать. Проверьте ещё раз. У неё есть сила. Я хочу, чтобы она попала в эту вашу школу.
– Миледи? Неожиданно, должен заметить, – взгляд колдуна разом стал острым, внимательным, – объяснитесь?
– Я знакома с её наставницей, – спокойно сказала леди Фан, – она позволила нанести на бубен девочки свой рисунок. Значит, дар есть. И она наверняка учила девочку держаться от вас подальше. Я же не уверена, что в этом непременно есть смысл. Могу я помочь? Скажем, ей пригодятся деньги?
– Некоторая сумма не помешает. И кое-что купить. То, что обычно требуется девушке в закрытой школе, миледи. Она все получит от гильдии, но это будут, так сказать, сиротские вещи.
– Хорошо, я поняла. Не буду вам мешать, эсс.
И ничего удивительного, что он смотрел ей вслед.
У неё есть сапфировые серьги, дорогие и довольно бесполезные. Если их продать, денег хватит. И колдун теперь, конечно, выяснит, что у леди Фан есть родная тетка, которая всю жизнь проходила с бубном по Побережью. И эта тетка, получается, двоюродная бабка леди Айд.
Кольцо, отданное девочкой, как раз и означало, что та собралась прятать силу. У гадалок так считается: если отдать кому-то свою вещь, лучше кольцо или браслет, силу на время легко можно скрыть. Тетка Айнора как-то объяснила, что это не колдовство, просто ритуал, который помогает самой гадалке настроиться должным образом. Получается, девочка уже согласилась на порку ни за что, но леди Фан искренне считала, что это не лучший выход.
Она вернулась к своему экипажу, опять велела кучеру ждать, разрешив сходить в трактир, и отправилась искать стоянку наемных карет, возле ярмарочной площади непременно должна быть хоть одна. Конечно, свой экипаж во всех отношениях лучше, но незачем давать кучеру повод любопытствовать, да и в обители могут узнать герцогский выезд. А так узнает только колдун, и то если захочет.
По дороге она выяснила, что до Рябиновой обители добираться не более получаса, если не на клячах, конечно. Что ж, она и наняла не совсем кляч, когда нашла эту самую стоянку, а полчаса – это не день пути.
Действительно, доехали быстро. Пожилая монахиня в зеленом отворила калитку и указала леди Фан дорогу. Здесь лучшим пропуском были деньги на нужды обители, врученные прямо на входе, и явная принадлежность посетительницы к благородному сословию. Имя Айдов леди Фан решила без нужды не упоминать.
Как во всех старых монастырях, очаг для ритуального огня располагался во дворе, недалеко от входа, этакий огромный камин с дымоходом, но на улице. Рядом были аккуратно сложены дрова и пучки хвороста, и огонь, конечно, горел – он горел тут всегда. Как полагалось, леди Фан взяла несколько поленьев и положила в огонь.
Никакой приют для бедных не подразумевает роскоши. Сумрачный полуподвал, несколько комнаток, в каждой нары вдоль стен, на которых лежали соломенные тюфяки, прикрытые серыми, простого полотна простынями, валялись толстые стеганые одеяла. Голые стены и закрытые мутными стеклами окна. Прохладно и даже сыро, несмотря на теплый летний день, но никому бы и в голову не пришло в это время года затопить здесь печи. Ни столов, ни скамеек – для еды есть трапезная. И людей никого, что тоже понятно, приюты при обителях не место для бездельников. Днем здесь всем полагалось заниматься какой-то работой. Всем, кто держался на ногах, конечно.
В одной из комнат леди Фан всё же обнаружила спящую молодую женщину, рядом с ней посапывал спелёнутый младенец. А в самой дальней комнате она нашла Айнору. Старуха, похоже, эту каморку занимала одна, потому что на нарах лежала только её постель. Был ещё один тюфяк, скатанный – наверное, на нём когда-то и спала девочка, теперь сидящая в клетке в Ниверсолле. И ещё здесь был табурет, а над постелью на стене висел большой бубен.
Сама Айнора неподвижно сидела на нарах, свесив руки между колен. И внешне она почти не изменилась. Она вообще не менялась последние годы. Только глаза, казалось, стали какими-то неподвижными и пустыми, а руки слишком безжизненными.
Всё это было понятно. Никого в комнате – люди предпочитают не ночевать рядом с гадалками, старый предрассудок. В то же время никогда не обидят и слово поперёк не скажут. И монахини прекрасно знают, кто такая Айнора, и настоятельница должна бы поставить в известность Храм в Ниверсолле, но явно не сделала этого. Если формально, то зачем гильдии такая старуха? А скорее настоятельница искренне полагала, что, если можно не трогать бродячих гадалок, лучше их не трогать. И про девочку монахини тоже не донесли, если тут была та девочка, конечно.
– Здравствуй, тётя Айнора, – громко сказала леди Фан. – Это я, Элла.
Гадалка ответила не сразу.
– Здравствуй, – и повернулась, всматриваясь, – ты? Давненько тебя не было. Уже стала тебя вспоминать.
– Давненько, – немного раздраженно согласилась леди Фан, – может быть, мы виделись бы и чаще, но ты ведь отовсюду уходишь, не прощаясь, и приходишь незваной. А о том, что в Грете есть почта и можно писать письма, и не подозреваешь, наверное.
Старуха раздвинула губы в беззвучном смехе. Её зубы были на месте почти все, хотя в такие годы мало кто из стариков мог бы похвастать подобным.
– Я что, благородная леди, чтобы писать письма по каждому глупому поводу?
– Ты была дочерью благородного лорда, как и моя мать. И тебя учили писать.
Айнора опять засмеялась. Леди Фан присела на табурет, сначала приглядевшись, чист ли.
– И что ты забыла в этой дыре, тетушка? – сказала она, недовольно оглядываясь.
Зябко так. И впрямь, затопить бы печку.
– Ты могла бы уже жить у меня. Или у Мерит в Рори, если хочешь. Или хотя бы останавливаться ненадолго. И не пришлось бы мне думать, куда тебя занесло в очередной раз.
Да, только она и умудрялась находить эту вздорную старуху, помогать ей деньгами, и лекаря к ней звать тоже случалось. И всегда та лишь язвила, не благодарила никогда. Тем не менее, их встречам тётка радовалась.
– У Мерит? – рот старухи скривился в усмешке. – У неё тем более. Ещё не хватало. Я откуда ушла, туда больше не вернусь. Реку вспять не повернёшь.
– Тебе уже можно бы осесть на одном месте. Эссы твоих лет нянчатся с внуками у камина…
– Не будь дурой, Элла, – прервала Айнора. – Твои мерки не для меня, ты знаешь. Если оставишь пару монет, скажу спасибо.
– Оставлю.
– Вот и хорошо. А пришла зачем? Чего хочешь от меня?
Вот, как всегда. Хотя сегодня впервые Элла Фан была всерьез озабочена и пришла просить помощи. Нет, она и раньше задавала вопросы, конечно. А Айнора бывала и добродушной, и разговаривали они подолгу о разном. Только давно.
– Хочу, – признала она, – хочу просить помощи, Айнора. Ты ведь помнишь старших дочек Мерит? Дивону и Тьяну.
– Темноволосая и блондиночка, – кивнула Айнора, – да, я обеих помню. А вот которую как зовут…
– Тьяна темноволосая. Её выдали замуж в Нивер, – леди Фан исподлобья смотрела не тётку.
– Далековато, – только и обронила та.
– Она вышла за лорда Айда, заклятого. За Чудовище.
– А, вот оно что, – теперь старуха усмехнулась. – Дочек благородные семьи продавали во все времена. Некоторые уверены, что только ради этого девочки и рождаются на свет.
– Ты когда-то сбежала со своей свадьбы и гордишься этим, тётушка, – сказала леди Фан, – но Тьяна сама захотела свадьбы. Добровольно.
– О, даже так, – Айнора прикрыла глаза.
Какое-то время она сидела молча, так что леди Фан забеспокоилась и, кашлянув, заговорила:
– Видишь ли, на Мерит свалились такие несчастья…
– Про твою сестру мне неинтересно, – резко прервала гадалка, – говори лучше про девочку, раз за этим приехала. Что, хочешь знать, как расколдовать её мужа? Так это не ко мне вопрос, сразу говорю.
– Этого не нужно, – махнула рукой леди Фан, – кажется, он и в таком обличье человек добрый и умный.
Рот старухи расплылся в едкой ухмылке.
– О, да ты тоже поумнела, как я погляжу, Элла.
– Видимо, так, – смиренно признала та, – за столько-то лет! Вот послушай меня. В Нивере появилось привидение. Это не опасно для Тьяны? А ещё вот…
Леди Фан вкратце рассказала обо всём: о празднике в Нивере, о глупых и странных покушениях на Тьяну, о вздорной герцогине, о колдуне Хойре, который на первый взгляд не слишком впечатлял своим искусством, и о герцоге Кайрене Айде…
Гадалка дослушала её и долго молчала, прикрыв глаза. Потом сказала:
– Если хозяин забудет рыбу на столе и уйдет, кому из котов она достанется? Самому шустрому, или тому, кто легко подерет остальных. А ещё возможно, что два кота передерутся, а рыбку тем временем утащит другая кошка.
– Тётя?..
– Ты ведь не дурочка, Элла. Должна понимать. Твоя племянница только тем и вредна кому-то, что должна родить наследника. А кому достанется герцогство, если наследника не будет?
– Это я понимаю. Думаю, там немало наследников, – леди Фан усмехнулась, – включая детей сестры, но это по решению короля. Формально дети леди Уны не наследуют впереди кузенов по мужской линии. Кого ты имела в виду, когда говорила о другой кошке?
– Никого, – отрезала гадалка, – откуда мне знать? Как будто я бываю при королевском дворе. Ты хочешь, чтобы я прочитала в отражениях судьбу твоей племянницы? Смотри, – она протянула руки, показывая.
Руки были больные, с распухшими суставами и старчески набухшими венами.
– Я простудилась весной, – сказала она, – с тех пор не могу играть на бубне. К тому же мне надо бы видеть того, о ком ты спрашиваешь. А ты можешь сыграть о том, что тебе нужно. Попробуй, а я постараюсь увидеть.
– Я? – изумилась леди Фан, – но я никогда не делала этого. Я не умею! Даже не представляю себе, как надо играть на твоем бубне о чём-то!
– Просто бей в него пальцами. И думай. Думай о том, что хочешь узнать, вспоминай племянницу и тех, кто с ней рядом. Иначе ничего не выйдет, Элла.
Леди Фан с опаской посмотрела на бубен. И всё же подошла, легонько ударила по темной, туго натянутой коже, бубен отозвался звуком глухим, еле слышным. Она ударила опять, прислушиваясь.
– Сними его, – с насмешкой велела старуха. – И играй.
– А что на это монахини скажут?
– Думаю, что ничего. Но посмотрим.
Снятый бубен издал звук более чистый и звонкий. Надо бить так, чтобы получалась мелодия. И думать о Тьяне.
Играть о том, что нужно. О, Пламя!
– Что ты хочешь узнать? – спросила Айнора. – Скажи сразу. Я ведь не могу разом увидеть всё, так что скажи.
– Я хочу знать, приживется ли она в Нивере, и родит ли ребенка. И какие её ждут опасности. И как к ней будет относиться муж…
– Довольно. Я поняла. Играй.
Бубен глухо зарокотал под пальцами Эллы Фан, но это была никакая не мелодия. Слишком беспорядочно, некрасиво. Тревожно. Они все мелькали перед её внутренним взором: Тьяна, герцог, герцогиня, колдун Хойр. А пальцы стучали по краю кожаного круга…
Она догадалась поправить бубен на коленях и стала ударять ближе к центру, так получался уже другой звук, гораздо звонче. Разное место удара – разные звуки. Она разобралась. Скоро стало похоже на мелодию, но всё равно нестройную.
– Играй, Элла! – прошипела Айнора, когда леди Фан на несколько мгновений остановилась, – думай и играй.
Мелодия становилась постепенно стройнее и звонче, а пальцы всё больше немели.
– Хватит, – наконец велела Айнора и затрясла головой, – больше не могу, Элла.
Та мгновенно остановилась.
– Я видела того ребенка. Будет ребёнок, наследник Айдов, но его рождение перестанет быть слишком важным. И ещё будет сын, потом дочь. Будет смерть. Будут зло. Трудно быть прозорливой и не держать зла на невиновного. И у неё скоро попросят прощения – пусть простит, теперь это нетрудно, – гадалка говорила, уставившись в одну точку, а леди Фан в панике старалась всё запомнить и горько жалела о том, что нет под рукой пера и бумаги.
Хотя, в сущности, не так и трудно было запомнить.
Айнора заморгала, словно просыпаясь, и добавила:
– Она ведь не такая дурёха, как Мерит? Тогда выживет. А ты уезжай, ты не нужна. Она не должна ждать от тебя совета, ей надо слышать себя. Тогда, может, и обойдется.
– Что обойдется? – уточнила леди Фан враз охрипшим голосом.
– Зло её не убьет. Она выживет и родит сына. Но зло будет. И будет смерть. Чтобы ей выжить, не надо вести себя, как глупая курица… я хотела сказать, как истинная леди, достойная своего положения. И пусть простит. Скажи ей обязательно.
– Кого надо простить?
– Кто попросит. И не всегда будет легко. Это ты понимаешь. Всегда легко не бывает. Ей будет хорошо, очень хорошо, и если бы не зло… И другие чувства, которые мешают. Ты это тоже понимаешь. Она будет купаться в любви.
– В любви мужа? – рискнула уточнить леди Фан.
– Не знаю. Ты не показала мне мужа, – сердито заметила гадалка и опять заморгала, – повесь бубен на место, – резко велела она, – я сказала всё. Поняла? Простить. Слушать себя. Радоваться тому, что есть. И поменьше слушать, что велят другие. Пусть ей поменьше велят! А сын будет. Об этом пусть не беспокоится. Повесь бубен!
Леди Фан поспешно вернула бубен на стену.
– Вот, возьми, – Айнора сняла с шеи шнурок, на котором висело несколько колец, явно неподходящих для её изуродованных болезнью пальцев.
Она выбрала одно, с коричнево–желтым камнем, – вот, это золотое, и камень хороший, уместно для знатной женщины. Говорят, что этот камень обостряет способность слышать себя и видеть мир в отражениях. Его такие, как я, часто носят. Вранье! Ничего он не обостряет. Просто камень. Но ты ей скажи, что обостряет. Пусть не боится себя слышать, и ни у кого не спрашивает советов.
Леди Фан взяла кольцо. Красивый камень, изящная оправа. Старое. И недешёвое, да. Такое на руке у леди Айд не вызовет вопросов.
– Это означает, что у Тьяны есть твоя сила? Твои способности? – спросила она с трепетом.
– Они у всех есть, – старуха захрипела и закашлялась, потом продолжила, – у кого-то больше, у кого-то меньше. Но есть у всех. У неё, может, и больше, наша ведь кровь. Не все умеют слушать и слышать. А она пусть учится. Но она обычная, без силы, поняла? Иди, Элла. Я устала.
Леди Фан достала кошелёк и отсыпала половину монет, вложила в ладонь Айноры.
– Возьми. И не исчезай пока. Может, попробуем устроить тебя получше?
– Только попробуй. Не хватало ещё, чтобы ты вмешивалась мои дела. Прощай, Элла, – монеты исчезли в складках её юбки.
– Я видела в Ниверсолле твою ученицу. Её поймала стража.
Айнора сидела теперь с закрытыми глазами и покачивалась.
– Ничего, ей тоже пора не слушать советы, – уронила она. – Иди, милая. Я действительно устала.
