Его слова – повезло, что не жизнь, – прервал огромный топор, со свистом вылетевший из-за ближайшей двери. Пугающего вида лезвие, вращаясь, рассекло воздух, врезалось в противоположную стену и отскочило. До слуха стражников донеслись звуки расщепляемого дерева и бьющегося стекла.
– Эй, Шноббс! – загорелся Моркоу. – Да тут драка!
Шноббс быстро заглянул в дверь.
– Ясное дело, – тоном знатока отозвался он. – Это же гномий бар. Причем из самых худших. Не лезь туда, парень. Эти недорослики нечестно дерутся – подставят подножку, а потом потрошат тебе нутро. Ты Шноббса держись, уж он-то…
Он схватил Моркоу за стволообразную руку. Это было все равно как попытаться взять на буксир статую Свободы.
Моркоу побледнел как мел.
– Гномы пьянствуют! И дерутся! – Он не верил своим ушам.
– За милую душу, – подтвердил Шноббс. – И говорят такие слова, которые я не рискну произнести даже при моей дорогой матушке. С ними компанию лучше не водить, это свора ядовитых… Ты куда?!
Никто не знает, почему у себя дома, в горах, гномы ведут тихую, упорядоченную жизнь, но, попадая в большой город, начисто о ней забывают. Что-то находит даже на самого что ни на есть невинного, словно выкованного из чистой железной руды шахтера. Переехав в город и немедленно поменяв имя на что-нибудь вроде Загорлохвать Пинайног, гном ходит все время в боевой кольчуге, носит не менее боевой топор и каждый вечер напивается до мрачного бесчувствия.
Вероятно, это происходит именно потому, что у себя дома гномы ведут такую тихую, упорядоченную жизнь. Таким образом, первое, что хочет сделать внезапно очутившийся в большом городе юный гном, лет этак семьдесят вкалывавший на папашу в глубокой сырой шахте, это хорошенько набраться и набить кому-нибудь морду.
Описываемая драка была одной из тех смачных гномьих драк, которые насчитывают около сотни участников и не менее ста пятидесяти болельщиков. Крики, проклятия и звон от ударов топоров о металлические шлемы смешивались с пением пьяной компании у камина, которая – еще один гномий обычай – распевала о любимом золоте.
Шноббс с размаху врезался в спину Моркоу. Резко остановившись, юноша с нарастающим ужасом разглядывал кабак.
– Слушай, здесь так каждую ночь, – предупредил Шноббс. – Не вмешивайся, вот что говорит сержант. Это их этнические обычаи или что-то в этом роде. А в этнические разборки лучше не встревать.
– Но… но… – запинаясь, возразил Моркоу, – это ведь мой народ. Стыд и позор так себя вести. Что же люди-то подумают?
– Люди уже думают о них как о мелких злобных педиках, – оборвал Шноббс. – А теперь пошли отсюда!
Но Моркоу уже прокладывал себе путь через кучу малу. Сложив ладони чашечкой вокруг рта, он проревел что-то на неизвестном Шноббсу языке. Так можно было бы сказать о практически любом языке, включая родной язык капрала, – но в данном случае речь идет о гномьем.
– Гр’дузк! Гр’дузк! ааК’ зт езем ки бур’к тзе тзим?[7 - Букв.: «Добрый день! Добрый день! Что такое здесь (в этом месте) происходит (случается)?»]
Дерущиеся замерли на месте. Пара сотен разъяренных глаз, глядящих с сотни круглых лиц, с досадой и удивлением воззрились на ссутулившуюся фигуру Моркоу.
Надтреснутая пивная кружка, ударившись о грудные латы Моркоу, отскочила куда-то в угол. Моркоу наклонился и без видимых усилий поднял в воздух отчаянно сопротивляющуюся и размахивающую руками фигуру.
– Й’ук, идруз-m’руд-естуза, худр’зд дезек дре-з’хук, хузурук’т б’тдуз г’ке’к ме’к б’тдуз m’би’mк ксе’драmк ке’хкm’д. ааДб’сук?[8 - «Слушай, солнышко» (букв.: «Пристальный взор великого раскаленного глаза, чье огненное око проникает в устье пещеры»).] Я не хочу никого шлепать, но если вы начнете играть со мной в б’тдуз[9 - Популярная игра гномов, в ходе которой участники становятся в нескольких футах друг от друга и бросают камни друг другу на голову.], я начну играть в б’тдуз с вами. О’кей?[10 - Букв.: «Несущие опоры у всех вбились?»]
Ни одному из гномов в жизни не доводилось слышать такого количества слов Старого Языка из уст кого-то выше четырех футов ростом. Они были поражены до глубины души.
Отпала сотня твердых, словно высеченных из камня челюстей.
– Вы на себя посмотрите! – Моркоу покачал головой. – Можете ли вы себе представить, что ваша бедная седобородая старушка мать, работающая не покладая рук в своей крохотной норке там, на родине, думающая, как там сегодня ее сын, – можете ли вы себе представить, что она подумает, увидь она вас сейчас? Ваши любящие матери, ведь именно они подарили вам первую кирку и научили вас пользоваться ею…
Стоящий у двери Шноббс наблюдал за происходящим с ужасом и изумлением. До его ушей донесся нарастающий хор сморканий и приглушенных всхлипываний. А Моркоу тем временем продолжал:
– …Она-то, верно, думает, что ее сынок коротает тихие вечерние часы за игрой в домино или чем-нибудь этаким…
Близсидящий гном, в шлеме, покрытом, точно еж, шипами длиной в шесть дюймов, тихонько заплакал, роняя горькие слезы в свое пиво.
– И бьюсь об заклад, прошло немало времени с тех пор, как кто-то из вас послал старушке матери последнее письмо, а ведь обещали писать каждую неделю…
Шноббс машинально вытащил засаленный носовой платок и передал его припавшему к стенке гному. Гномье тельце сотрясалось от рыданий.
– Ну а теперь, – добродушно заключил Моркоу, – я не хочу никого запугивать, но предупреждаю: отныне я намерен проверять это место каждую ночь и в дальнейшем рассчитываю видеть здесь поведение, достойное гордых гномов. Я знаю, что такое быть далеко от дома, однако таким безобразиям оправдания нет. – Он коснулся рукой шлема. – Г’хрук, т’у к.
Одарив всех ослепительной улыбкой, он полувышел, полувыполз из гномьего бара. Когда Моркоу наконец показался на улице, Шноббс похлопал его по руке.
– Никогда больше так не поступай, – предупредил он. – Ты ведь служишь в Городской Страже! Законом я уже сыт по горло.
– Но ведь это очень важно… – возразил Моркоу, на рысях поспешая за Шноббсом, который сворачивал в переулок.
– Куда важнее остаться целым, – перебил Шноббс. – Гномьи бары! Если у тебя осталось хоть немного мозгов, парень, ты зайдешь со мной сюда. И держи свою пасть на замке.
Моркоу уставился на здание, к которому они приближались. Оно стояло немного на отшибе от того моря грязи, которое в Анк-Морпорке зовется улицей. Изнутри доносились звуки, наводящие на мысли о крупной пьянке. Над дверью висела потрескавшаяся и заляпанная вывеска. Надпись сопровождалась изображением барабана.
– Это ведь таверна? – глубокомысленно заметил Моркоу. – И в этот час она открыта?
– Не вижу, с чего бы ей быть закрытой. – Шноббс толчком распахнул дверь. – Чертовски хорошее заведение. «Залатанный Барабан».
– Здесь тоже пьянствуют? – послюнявив большой палец, Моркоу торопливо залистал свою книжечку.
– Очень на это надеюсь, – Шноббс кивнул троллю, работающему в «Барабане» в качестве отшибалы[11 - Вроде вышибалы, просто удар тролля настолько силен, что не только вышибет вас из трактира, но и отшибет вам все, что можно.]. – Привет, Детрит. Вот, показываю новенькому наши места.
Тролль что-то глухо пробурчал и махнул каменистой дланью.
В наше время «Залатанный Барабан» пользуется заслуженной славой самой разнузданной таверны Плоского мира. Весьма характерен тот факт, что после недавнего, вызванного необходимостью ремонта новый хозяин таверны провел не один день за восстановлением оригинальной патины, грязи, копоти и прочих, менее поддающихся идентификации, веществ, что покрывали местные стены. Также он купил у заморских торговцев не меньше тонны предварительно сгноенного камыша, которым и устелил пол. Завсегдатаи «Барабана» представляли собой типичное сборище героев, головорезов, наемников, сорвиголов и негодяев, и лишь очень, очень внимательный наблюдатель смог бы определить, кто здесь к какой категории относится. Толстые кольца дыма плавали в воздухе – видимо, очень не хотели прислоняться к стенам. При появлении стражников разговоры несколько поутихли, но затем вернулись к прежнему уровню громкости. Два закадычных приятеля призывно замахали Шноббсу.
Тут Шноббс заметил, что Моркоу чем-то занят.
– Что это ты там затеваешь? – раздраженно осведомился он. – Никаких разговоров о матерях, ясно?
– Я делаю заметки, – строго ответил Моркоу. – Купил себе записную книжку.
– Держи билет, – Шноббс протянул ему клочок картона. – Тебе здесь понравится. Я сюда каждый вечер заглядываю, чтобы перекусить.
– А как пишется слово «противозаконный»? – спросил Моркоу, переворачивая страницу.
– Таких слов я даже и не слышал никогда, – отозвался Шноббс, прокладывая себе путь сквозь толпу. Редкий случай, словно что-то толкнуло его, и на Шноббса вдруг накатил прилив щедрости. – Что будешь пить?
– По-моему, это не слишком уместно, – поднял брови Моркоу. – И потом, Крепкие Напитки Превращают Человека В Посмешище.
Вдруг Моркоу ощутил на своей шее чей-то пронизывающий взгляд. Он оглянулся – и уставился в большое, ласковое и мягкое лицо орангутана.
Тот сидел за стойкой, перед ним стояли пинтовая кружка и миска с арахисом. Дружелюбно подняв кружку, он поприветствовал Моркоу, а затем сделал глубокий и шумный глоток – нижняя губа его свернулась в нечто вроде обхватывающей воронки и произвела звук, какой бывает при осушении канала.
Моркоу пихнул Шноббса локтем.
– Это же обезь… – начал было он.
– Заткнись! – рявкнул Шноббс. – Забудь это слово! Это же библиотекарь. Работает в Университете. Всегда заходит сюда перед сном, чтобы опрокинуть кружку-другую.
– И посетители не возражают?
– С какой стати? – удивился Шноббс. – Он ничем не хуже остальных, сидит, выпивает, сам в драку не лезет, но если что, спуску не дает.
Моркоу вновь принялся рассматривать человекообразное. Масса вопросов настойчиво требовали ответа, как то: где эта зверюга держит деньги? Библиотекарь поймал этот взгляд, но истолковал его неверно и мягко подтолкнул в направлении юноши тарелку с арахисом.
Выпрямившись во весь свой внушительный рост, Моркоу сверился с записной книжкой. Всю вторую половину сегодняшнего дня он посвятил чтению «Законов и Пастановлений». Время было потрачено не зря.
– Кто собственник, обладатель, арендатор или хозяин этого помещения? – осведомился он у Шноббса.
– Чего? – переспросил коротышка. – Хозяин? Я так думаю, сегодня тут за главного Чарли. А что?
Он указал на крупного, грузного мужчину с лицом, покрытом сетью морщин. Обладатель лица прервал свое увлекательное занятие, заключавшееся в более равномерном распределении грязи по бокалам с помощью мокрой тряпки, и заговорщицки подмигнул Моркоу.
– Чарли, это Моркоу, – представил Шноббс. – Обитает у Лады.
– Ты и вправду там поселился? – удивленно поднял брови Чарли.
Моркоу прокашлялся.
– Если ты здесь главный, – громко и выразительно произнес он, – то я обязан проинформировать тебя, что ты задержан.
– Задер… что, дружок? – спокойно переспросил Чарли, не прекращая полировать бокалы.
– Задержан, – продолжал Моркоу, – по подозрению в следующих обвинениях: 1) 18 грюня или около того в месте под названием «Залатанный Барабан», расположенном на Филигранной улице, ты а) подавал или б) приказывал подавать крепкие спиртные напитки после 12 (двенадцати) часов ночи вопреки правилам работы Общественных Пивных Заведений, содержащимся в Акте от 1678 года; 2) 18 грюня или около того в месте под названием «Залатанный Барабан», расположенном на Филигранной улице, ты подавал или приказывал подавать крепкие спиртные напитки в емкостях, отличных от указанных вышеупомянутым Актом; 3) 18 грюня или около того в месте под названием «Залатанный Барабан», расположенном на Филигранной улице, ты допускал внос посетителями незарегистрированного холодного оружия с длиной лезвия, превышающей 7 (семь) дюймов, что противоречит Разделу Три вышеупомянутого Акта; и 4) 18 грюня или около того в месте под названием «Залатанный Барабан», расположенном на Филигранной улице, ты подавал крепкие спиртные напитки в помещении, очевидно не могущем быть лицензированным как приспособленное для продажи и/или потребления вышеупомянутых напитков, что также противоречит Разделу Три вышеупомянутого Акта.
Воцарилась мертвая тишина, во время которой Моркоу перелистнул страницу и продолжил:
– Также я обязан поставить тебя в известность, что намерен представить Суду Присяжных соответствующие улики, с тем чтобы они рассматривались с точки зрения предъявления обвинения по нарушению Акта об Общественных Собраниях (раздел об Азартных Играх) от 1567 года, а также Актов о Лицензированных Помещениях (Ги-Гиене) от 1433, 1456, 1463, 1465 годов, э-э, и с 1470 по 1690 год, а также… – Он глянул вбок, на библиотекаря, который мгновенно учуял опасность и, давясь, торопливо осушил кружку. – Акта о Домашних и Одомашненных Животных (об Уходе и Защите Оных) от 1673 года. И да здравствует Справедливость!
Последовавшая за этой тирадой пауза так и звенела от ожидания – собравшиеся, затаив дыхание, гадали, что произойдет дальше.
Чарли бережно поставил на стойку бокал, пятна на котором были размазаны до зеркального блеска, и посмотрел на Шноббса.
Шноббс пыжился изобразить, что пришел сюда совершенно один и абсолютно никаким образом не связан с личностью, стоящей рядом и по чистой случайности одетой в точно такой же мундир.
– Какой такой Суд Пристяжных? – воззрился он на Шноббса. – И вообще, разве суды еще существуют?
Шноббс испуганно поежился.
– Новенький, что ли? – нахмурился Чарли.
– Сопротивление только усугубит твою вину, – предупредил Моркоу.
– Пойми, против тебя я ничего не имею, – объяснил Чарли Шноббсу. – К нам сюда недавно один волшебник заглядывал… И рассказал нам кое о чем. О такой гнутой штуковине, которая отлично мозги вставляет. Ну, как ее… – Лицо Чарли приняло глубокомысленное выражение, словно он что-то вспоминал. – А, вот, вспомнил. Кривая усвояемости. Так вроде. Детрит, ну-ка тащи сюда свою каменную задницу.
Каждую ночь примерно в это самое время в «Залатанном Барабане» о чью-нибудь голову разбивается бутылка. И нынешняя ночь не стала исключением из правил.
Капитан Ваймс сломя голову несся по Короткой улице[12 - На самом деле эта улица – самая длинная во всем городе. Ее название прекрасно отражает знаменитый анк-морпоркский юмор, славящийся на весь Диск своей тонкостью и тактичностью.]. Следом за капитаном, слабо протестуя, ковылял сержант Колон.
Шноббс, прыгая с одной ноги на другую, поджидал их возле «Барабана». Капрал Шноббс обладал уникальной способностью – в минуту опасности он мгновенно переносился из одного места в другое без видимого пересечения разделяющего их пространства. Даже телепортация не умела работать так быстро.
– Он там дерется! – заикаясь, сообщил Шноббс, хватая капитана за рукав.
– Что, один? – не понял капитан.
– Нет, со всеми сразу! – прокричал Шноббс, продолжая скакать с одной ноги на другую.
– О!
Совесть подсказывает: «Вас трое. Он носит тот же мундир, что и ты. Он один из твоих людей. Вспомни беднягу Гаскина».
Но другая часть мозга, ненавидимая часть, часть презренная, но именно благодаря ей он прослужил в Городской Страже целых десять лет и был по-прежнему жив, – так вот, эта часть мозга тут же возразила: «Не стоит вмешиваться. Это невежливо. Подождем, пока он закончит, и затем поинтересуемся, не нужна ли ему помощь. Кроме того, политика Городской Стражи не одобряет вмешательство в драки. Гораздо проще появиться в самом конце и арестовать всех валяющихся на полу».
Раздался звон – из ближайшего окна, окруженный блестящими осколками, вылетел оглушенный боец и приземлился на противоположной стороне улицы.
– Думаю, – осторожно заметил капитан, – пора предпринять срочные действия.
– Это точно, – подтвердил Колон. – Стоя здесь, можно серьезно пострадать.
Двигаясь как можно тише, стражники переместились подальше от таверны. В глаза друг другу они старались не смотреть. Звуки расщепляемой древесины и разбиваемого стекла стали менее оглушительными. Периодически из таверны доносился чей-то вопль, а время от времени – загадочный тягучий звон, как будто там лупили коленом по гонгу.
Стражники стояли, погруженные в небольшой водоем неловкого молчания.
– Сержант, ты в этом году отпуск брал? – выдавил наконец капитан Ваймс, раскачиваясь на каблуках.
– Так точно. В прошлом месяце возил жену в Щеботан, повидать тетушку.
– Я слышал, там очень хорошо в это время года.
– Так точно.
– Герании цветут небось…
Из верхнего окна вывалилась фигура и с глухим стуком рухнула на булыжник мостовой.
– У них ведь даже есть особые цветочные часы? – с отчаянием в голосе проговорил капитан.
– Так точно. Замечательная штука. Все сделано из маленьких таких цветочков.
Раздался грохот – такой бывает, когда что-то стучит по чему-то чем-то тяжелым и деревянным. Ваймса передернуло.
– Вряд ли служба в страже принесет ему счастье, сэр, – в тоне сержанта прозвучали нотки сочувствия.
