– Давай-ка выбираться отсюда, – ласково сказал хозяин догу и поманил его на освещенную дорожку.
Людмила зашевелилась, поняв, что надо бы привлечь их внимание, а не оставаться здесь, в темноте одной. Но пока она очухивалась, мужчина с собакой уже ушли.
«Что делать? – подумала она в ужасе. – Я боюсь! Вдруг он вернется? Увидит, что свидетели ушли, и снова примется за меня!»
Она в панике зашарила по карманам в поисках мобильного телефона. Надо звонить мужу! Сергей болен, у него температура, но не умирать же! Да еще так страшно! Она не сразу вспомнила, что телефон остался дома, а когда до Людмилы это наконец дошло, стало еще страшнее.
Вместо того чтобы выйти на расчищенную парковую дорожку, Людмила, проваливаясь по колено, а то и по пояс в снегу, стала пробираться к забору. Там было шоссе, по которому проносились редкие машины. Эта часть парка тонула в темноте, но зато здесь можно было затаиться в случае опасности. Людмила время от времени замирала и прислушивалась. Не гонятся ли за ней? И жадно смотрела на огни многоэтажек там, за забором, где было светло и были люди! Она кое-как добралась до железной решетки, боясь обернуться. И буквально поползла вдоль нее, отыскивая калитку.
Ледяные прутья насквозь промороженной решетки обжигали пальцы даже сквозь теплые перчатки. Людмила то и дело повисала на заборе, отчаянно цепляясь за эти стальные прутья и стараясь не потерять сознание. Скуля от бессилия, она какое-то время висела в ледяной темноте, а потом, собравшись с силами, ползла дальше. Понимая: если она отключится хоть на минуту, то замерзнет здесь, в парке, почти в самом центре Москвы. Потому что мороз градусов двадцать, а шуба расстегнута: пуговицы оторваны, пояс потерялся во время борьбы. В ботинки набился снег. Руки дрожали, в горле першило. Она держалась из последних сил. Кричать боялась, потому что маньяк мог идти по ее следу. Крикнуть – значит обнаружить себя.
Наконец она увидела спасительную калитку и сделала последний, отчаянный рывок. Икры обеих ног свело судорогой. Держась за калитку, Людмила опустилась на колени, на расчищенную, твердую как камень дорожку и зарыдала уже от счастья. Мимо проехала машина. Не остановилась, но все равно: здесь было движение, а не пустота, как в парке. Он сюда не пойдет.
Она какое-то время стояла на четвереньках, словно собака, и жадно дышала. Просто дышала. Потом медленно поднялась. Ноги дрожали, но идти она могла.
Людмила не помнила, как добрела до дома. Сергей опять стоял в дверях с искаженным от страха лицом. Она поняла, что борьба за жизнь длилась не только мучительно, но и долго. На этот раз Людмила не стала останавливать мужа, когда он шагнул навстречу. Повисла на нем как плеть, без конца повторяя:
– Сережа, Сережа, Сережа… Мне страшно…
Он, молча и крайне осторожно завел ее в квартиру. Тут же прибежала дочь:
– Мама, где ты была?! Что случилось?!
– Уведи ее, – хрипло попросила она. – Ей не надо…
Перепуганную Любашу отец, утешая, увел в ее комнату.
– Все нормально: мама дома. Живая. Сейчас мы во всем разберемся.
– Но что случилось? – не унималась девочка.
– Рассказывай, – велел Сергей, наливая горячего чаю и ставя перед женой ее любимую чашку.
– На меня маньяк напал, – она натужно закашлялась. – Говорить тяжело… Он меня за горло… Душил. – Она молча показала мужу синяки.
Сергей встал, сжимая кулаки. Лицо у него было бледное. И шагнул в прихожую.
– Ты куда? – У нее от страха за мужа даже голос прорезался.
– Найду его и убью.
– Да сядь ты. Он давно уже тю-тю.
– В полицию надо звонить.
– Ты забыл, что я на мониторинге?!
– Я-то помню. А вот куда тебя понесло?!
– Сережа, я не знаю, что делать, – сказала она жалобно. – Это был самый настоящий маньяк. Я сама про таких раньше шоу снимала. В смысле рассказывала на своем ток-шоу.
– Жизнь – это не шоу, да? Страшно было?
– Не то слово. У него глаза пустые. Лица нет.
– Как это нет?
– На нем была черная маска. Я, правда, ее сорвала, когда с ним боролась.
– Ты молодец, – серьезно сказал Сергей. – Что боролась. – Он опять встал: – Я простить себе не могу! Ну, зачем я тебя отпустил?! Всю жизнь потакаю твоим капризам! А не надо было! Выпороть бы тебя, да тебе и так досталось. Дурочка ты моя. Нам надо выспаться. Завтра решим, что делать.
– Ты только Любаше не говори. Про маньяка. Она девочка еще.
– За кого ты меня принимаешь? – обиделся муж. – Скажем, что на тебя собака напала.
– Собака, Сережа, мне жизнь спасла. Дог по кличке Алекс. Он, в смысле маньяк, испугался и отпустил меня… Ой! Я же сумку потеряла! Наверное, надо пойти ее поискать?
– Не смей! Ты все равно хотела ее выкинуть! Вот и выкинула. А за водой я тебя больше одну не отпущу.
– Да я и сама не пойду, – поежилась Людмила. – Ты прав: черт с ней, с сумкой… И пояс от шубы… Еще пуговицы там остались. С мясом выдрал, гад! – Она наконец заплакала. – Как же я испугалась, Сереженька… Он ведь мог меня рас… членить…
– У него был нож?
– Не знаю, не помню. Помню только руки. Они будто из железа, его пальцы… Может, и нож был… Ой, мамочки!
– Все, все, все… – Сергей прижал ее к себе и погладил по спине. – Урок тебе. Будешь слушаться старших.
– Это я тебя старше… – всхлипнула она.
– А ведешь себя как девочка. Сейчас ты выспишься, а завтра утром мы все обсудим, как нам следует поступить.
* * *
Я не ожидал, что пес кинется ее защищать. Мне казалось, собака все понимает. Она на стороне хозяина, а не его бабы. И вдруг раздался этот лай. Не то чтобы я испугался пса, напротив. У меня появился шанс покончить и с женщиной, и с собакой. Но я вдруг почувствовал, что замерз. Лицо теперь было голое, а на улице мороз. Мне стало одиноко и неуютно. Лежащая подо мной женщина показалась чужой, я не знал, что с ней делать.
Я забыл…
Что вообще делают с женщинами? Им мстят, это я помнил. Но что еще?
Пес стоял и смотрел на меня. Я почувствовал, как оживает память. Когда-то и у меня была собака. И женщина. Моя женщина. Но вот что с ней стало?
Психиатр сказал бы, что моя память намеренно блокирует эти воспоминания. Я упорно их отторгаю, ставлю непроницаемую заслонку, как только прошлое пытается ожить…
…Я помню море, пустынный пляж. Я и она. Мы лежим и смотрим в небо после того, как друг другом насытились. Отдыхаем. Готовимся к новой схватке, будто собаки во время случки, когда хозяева спустили их с поводков и оставили на время одних. На очень короткое время, и потому надо торопиться, использовать все, до минутки, с пользой.
У нас отпуск. Всего-то десять дней, и мы хотим полностью посвятить их себе, потому и уходим с утра на безлюдный пляж, где кроме нас – никого. Я отчаянно голоден до секса, мне ведь пришлось ждать этого отпуска долгих три года. Работы было много, а вот женщины не было. Зато деньги появились, и вот я здесь, свободный и счастливый.
Море, оно живое, у него тысячи глаз, галерея лиц, и столько ушей, что оно улавливает каждый наш вздох и с любопытством смотрит: что дальше? Кажется, оно нас полюбило.
Я специально выбрал этот отель, прочитав, что он один на пляже протяженностью почти пять километров. Оборудованная лежаками и навесами зона осталась далеко позади. Я и море. Я и небо. Я и она.
Так что с ней стало? Я с трудом припоминаю, что она осталась за границей. Утонула? Потому что потом я ее не помню. Что-то связанное с чужой страной, где я оставил ее навсегда. Какая-то трагедия.
А-а-а!!!! Не хочу!!!! Заныл шрам на голове. Кажется, меня били. Так долго и больно, что я потерял сознание. Но кто бил и за что? Невыносимо болит не только голова, но и правый бок. Я помню ногу в тяжелом ботинке, которая саданула в печень. Адская боль, после которой я отключился. Сломано было два ребра, это справа, внизу, там, куда молотил показавшийся мне каменным мужской ботинок. Сотрясение мозга, не считая мелких травм. Сломанные пальцы правой руки, которой я до сих пор не вполне владею. Но главное – это голова.
А-а-а!!! Она опять воет! Ну почему, как только я пытаюсь вспомнить женщину, ее лицо и что с ней стало, мне мешает этот долгий, протяжный вой?! Который заглушает все. Голова становился похожа на колокол, а собачий вой – на его язык, который молотит по черепу изнутри. А кто звонарь? Ее хозяин, до которого я когда-нибудь доберусь.
Я должен вернуться в парк. Взять себя в руки. Мне надо туда вернуться. Иначе я и в самом деле сойду с ума…
Пришел мой тест: вот сейчас вы удивитесь!
Завтракали они молча. Наконец муж ласково спросил:
– Как ты?
– Не очень. Горло болит. Но не думаю, что это ковид. Маньяк мне что-то пережал своими железными пальцами, до сих пор хриплю. Шок прошел, но в парк я еще долго гулять не пойду. И одна не пойду уж точно… Господи, Любаша! Она же там гуляет! Слава богу, не одна, а с подругами… Но она одна возвращается с английского! Ее преподавательница живет у парка, с другой его стороны. Уроки заканчиваются поздно.
– Сейчас удаленка, ты забыла? – внимательно посмотрел на нее Сергей.
– Но когда-то это ведь закончится! Любаша – девочка ответственная, она хочет ходить на очные занятия, к своему преподавателю. Не далее как вчера собиралась. Как же хорошо, что нас посадили на социальный мониторинг! Представляешь, если бы на моем месте была наша дочь?!
– Не кричи так, она услышит.
– Мамочки, какой кошмар! Как вспомню его глаза!
– Что ты решила? Позвонишь в полицию?
– И что я им скажу? Нарушила режим самоизоляции? А вдруг у меня и в самом деле ковид? На меня же дело заведут! Нет, я никуда звонить не буду.
– Уверена?
– Да! Никуда я из дома не выходила. Отослала селфи и легла баиньки.
– Может, хотя бы Градовым позвонишь? – требовательно посмотрел на нее Сергей.
– И что я им скажу? Что дура?
– Люда, такими вещами не шутят.
– Сережа, я измучилась и устала. Полночи не спала.
– А под утро кричала.
– Вот видишь! Я хочу поскорее обо всем забыть. Петьке ни слова, понял?
– Ему сестра скажет.
– И что она скажет? На маму собака напала? Я обещаю, что буду отныне сидеть тихо, как мышка. Продукты закажем в маркете, или Петька привезет. Мусор тоже он заберет. Потом за дверь мешок выставим, как ты и предлагал. Сколько нам осталось чалиться? Десять дней? Продержимся. Надеюсь, его поймают.
– И как ты об этом узнаешь? Заявление надо написать. Что тебя пытались изнасиловать и убить.
– Может, не я первая? Кто-нибудь уже написал. По виду он точно маньяк.
– Люда, ты соображаешь, что говоришь?! Как написал-то, если этот маньяк завершил начатое? Кто написал? Труп? Ты, быть может, единственная свидетельница. Ты ведь его видела.
– Ничего я не видела! Темно было! И в глазах у меня темно! Ты хочешь, чтобы мне штраф впаяли? А не то – срок. И куда я с судимостью, даже условной? Я еще не теряю надежды вернуться на телевидение.
– Ладно, как скажешь, – было видно, что муж с ней не согласен.
Она пожала плечами: подумаешь! И уткнулась в планшет. Зашла в свой блог на Дзене и посмотрела статистику. А Хроники-то зашли! И как зашли. Читает народ. Правда, комментарии больше гнусные: вот вы лохи. Зачем звонили на горячую линию? А согласие на самоизоляцию зачем подписали? Людмила сначала огрызалась, что, мол, сделала это ради любимого мужа. Раздобыла ему антибиотики. Но народ все равно злобствовал, публика на Дзене была на редкость токсичная.
Хорошо, что шкура у Апельсинчика была толстая. Поднаторела она в остросоциальной журналистике. Собака лает – караван идет. Чем больше собак и громче лай, тем оглушительней и успех. Вон как подписчиков прибавилось!
«Надо выжать максимум из этой ситуации», – подумала она. И тут в телефоне блямкнуло.
– Серый! – радостно закричала она. – Хоть одна хорошая новость! Нет у меня ковида! Тест отрицательный!
Радостный муж тут же пришел к ней на кухню:
– Поздравляю.
– Значит, и у тебя не ковид. Я бы заразилась… Любка! Тебе тест пришел?! Любаша! Блин, опять она в наушниках! Небось и не слышала, как эсэмэска блямкнула!
Зайдя в комнату к дочери, Людмила увидела, как та увлеченно наклеивает ну нереально огромные ресницы. На миловидном, совсем еще детском личике лежал толстый слой тонального крема, одета Любаша была в отцовский свитер пятидесятого размера, который был ей почти до щиколоток. Оверсайз. Писк подростковой моды.
– Ты что это делаешь?! – ахнула Людмила. – Опять для ТикТока своего размалевалась?! На клоуна похожа! И опять в мою косметичку залезла?! А ресницы эти где взяла? Господи, а ногтищи! Глаза ими выколоть можно! Мода, что ли такая? А?
– Ма, не мешай! Я тебе не мешаю в твой блог писать? Хотя пишешь ты полную лажу.
– Что-о?!
– Лол! Отстой! Как тебе еще объяснить?
– А твой ТикТок – это не отстой?!
– Там сейчас все сидят. Вон, глянь, старая толстая тетка выложила ролик, как радуется концу карантина. Полмиллиона просмотров! Снимай видео для ТикТока, у тебя точно получится.
– Дай посмотреть, – не удержалась она.
«Старая?!» – была первая мысль. «Тетка» была моложе Людмилы лет на десять, и танцевала, на ее взгляд, отвратно. Но и в самом деле: полмиллиона просмотров! Тысячи лайков и куча репостов! Вот зашло так зашло!
– Это и я так могу, – ревниво сказала Апельсинчик. И вдруг вспомнила, зачем пришла: – Тебе эсэмэска приходила? Насчет теста?
