– Все-таки вам пора домой, – сказала Фарра, и случайно услышанные в гостиной слова эхом отдались в ее сознании.
Она взяла Кэрол под руку и повела ее к дому.
– Знаешь, – пытаясь разрядить обстановку, начала Кэрол, обеспокоенная испуганным выражением на лице горничной. – Когда мне было столько же, сколько теперь тебе, у меня тоже бывали моменты, как и у тебя с Клайдом.
– Вот как? – отозвалась Фарра, обрадованная тем, что, несмотря на тяжелое дыхание, ее хозяйка продолжает вести с ней беседу. – Расскажите!
– Ты слышала про… Джеймса Мокси?
– Про человека, поставившего себя вне закона? Преступника? Да, но…
– Про него, – грустно кивнула Кэрол. – Но он не преступник. Он – человек Большой дороги и сильнее всего на свете любит волю.
Фарра остановилась и повернулась к Кэрол. Глаза и рот на ее мгновенно вспыхнувшем лице удивленно округлились. Да, день выдался печальный, но новость – из разряда ошеломляющих.
– Вы целовались с таким человеком, Кэрол? – шепотом произнесла она.
– Во времена нашего с ним знакомства он ничем не отличался от прочих молодых людей. Лишь потом он сбежал на Большую дорогу. Он первым познакомился с Хэтти.
– Что?
– И как-то вечером пришел к нам домой.
– Что? Джеймс Мокси был у вас в доме?
Кэрол отвернулась. Разговор о Джеймсе Мокси напомнил ей о том, что было для нее наполнено серьезным смыслом.
Кое-кто, кроме мужа, знал о ее состояниях.
Кое-кто, кто сбежал от нее двадцать лет назад, будучи неспособным взвалить на себя ношу заботы, испугавшийся груза ответственности за женщину, которая слишком часто умирала.
– Об этом знает еще кое-кто, – сказала Кэрол вслух. Конечно, Фарра ее услышала.
– Кто-то знает что, Кэрол? – спросила горничная.
Кэрол покачала головой, отгоняя открывшуюся ей правду. Может быть, таким образом она откладывала ее на более поздний срок?
– Да, между нами кое-что было. Правда, недолго. Мне кажется, он сейчас в Макатуне, хотя я и не уверена.
– Вы хотите сказать, что вы не просто целовались?
– Вот ведь какая любопытная! – усмехнулась Кэрол. – Я не о том, хотя, конечно, кое-что было.
– И что же?
Но Кэрол, покачав головой, заставила Фарру прекратить допрос. Они уже вышли на газон перед домом.
– Когда-нибудь, – с улыбкой произнесла Фарра, – когда вы будете себя получше чувствовать, вы расскажете мне эту историю во всех подробностях. Уж я вас выслушаю! Еще как выслушаю!
Кэрол улыбнулась, но никакие улыбки не способны были скрыть ее печаль по ушедшему Джону Боуи.
– О, простите, Кэрол!
Кэрол отворила скрипнувшую дверь, и они вошли. Бросив взгляд на сад и дорожки, вьющиеся между кустами, она закрыла дверь и посмотрела на горничную.
– Фарра, – сказала она, – я хотела кое-что тебе рассказать.
Она стояла в дверном проеме, по-прежнему не глядя на Фарру.
– Что? – спросила та.
Не поворачиваясь к ней, Кэрол произнесла:
– Со мной кое-что происходит. Приступы. Это не болезнь, а некое состояние, подобное коме. Не так уж и часто, но, когда это происходит, я не способна сопротивляться.
И, пока фраза исторгалась из ее уст, Кэрол воочию увидела это.
Горизонт взлетел и упал, а вслед за ним – сад и простиравшиеся по ту сторону забора леса.
Кэрол, пытаясь справиться с нахлынувшей на нее волной, ухватилась за дверной косяк.
Волна качнулась в ее сторону.
– Кэрол?
Деревья и кусты в саду задрожали, пчелы попадали в траву. Даже статуи, стоящие в саду тут и там, задвигались, яростно топая ногами по земле.
– Кэрол!
Волна накатила на ее ноги, поглотила туфли, поползла вверх по одежде.
– Черт побери, Фарра! Оно пришло! Эта рябь…
И Кэрол упала. Крик Фарры был последним, что Кэрол Эверс услышала на пути в Воющий город.
Воющий город
Падаю…
Падаю…
Падаю…
Ветер подхватил ее и бросил в непроглядную темноту.
Кэрол сохранила в памяти живую картинку – порог двери, ведущей в сад, ударил ее, после чего – ощущение падения. Она хорошо помнила это ощущение. Когда она была маленькой девочкой, именно оно пугало ее больше всего. Теперь же она старалась следовать совету матери, который та дала тридцать лет назад.
– Представь, что ты летишь, – говорила Хэтти. – Это же приятно, верно? Не то что падение.
Джон Боуи выдал более абстрактную сентенцию:
– Если принять падение за нечто нормальное, оно в самом себе обретет опору.
Но, говоря это, он был пьян. И он никогда не был в Воющем городе.
Все напрасно, – подумала Кэрол, – Воющий город похож на смерть, а смерть напоминает Воющий город.
Ощущение падения, как это бывало всегда, продлится ровно до момента пробуждения. Именно тогда ноги ее нащупают твердую почву, глаза откроются, сердце станет биться в обычном ритме, уста разомкнутся, и она сможет говорить. Но до этого пройдет немало времени.
Дуайт – единственный, кто знает…
В этом состоянии слова и мысли неразличимы. Мысли звучат так же громко, как голоса. Но последняя мысль не вполне соответствовала действительности. Джеймс Мокси тоже знал о состояниях Кэрол. Именно поэтому он тогда убежал от нее. Хотя что проку от того, что ему все известно? Как этот человек, оставшийся в ее прошлом, узнает, что она в беде – если она действительно в беде?
Перестань беспокоиться, прошу тебя. Через несколько дней все закончится. Как обычно.
Кэрол слышала звук затрудненного дыхания, хриплого, с посвистом. По словам Хэтти – ее собственного дыхания. Весь сегодняшний день этот звук – как бы издалека – сопровождал ее. Теперь он вырос, укрепился, определенно став насыщенным. Это как с черным цветом; он гораздо более черен, чем память о нем, – словно ребенок взял лист бумаги и закрасил его, не оставив ни единого свободного пятнышка.
Черным…
Кэрол вспомнила выражение лица Фарры в тот момент, когда ее настигла первая волна ряби, – предчувствие тайны, которой с ней вот-вот поделятся, было написано на лице горничной. За то время, пока Фарра работала у Эверсов, Кэрол впадала в кому дважды, и каждый раз Дуайт устраивал так, что никто не мог входить в спальню к заболевшей хозяйке. Но, каким бы хорошим человеком в глазах прислуги Дуайт ни был, людей смущало то, что он не приглашал к жене доктора. И у Фарры, и у всех прочих, кто работал в доме, возникали вопросы относительно того, что не так с Кэрол Эверс. И нигде мельницы сплетен и слухов не работали так яростно, как в садах и кухнях домов, где они жили со своими семьями.
Хриплое дыхание ни на миг не стихало, и Кэрол подумала о Джоне Боуи – как будто он, умерший, имел доступ к Кэрол, впавшей в кому. И она – она словно слышала, как его безжизненные легкие продолжают поставлять кислород к давно остывшему телу.
Джон!
Джон приложил немало сил, придумывая, за что впавшая в кому Кэрол могла бы ухватиться во время своего падения.
– Когда падаешь, – говорил он, – протяни вперед руки. Если почувствуешь, как кончики пальцев чего-то касаются, старайся за это зацепиться.
Идея кажется чудесной, но только тогда, когда ей внимаешь в гостиной, за сытным ужином да за сладкими напитками. А вот когда ты падаешь, то совсем другое дело. Кэрол в состоянии комы не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Единственное движение, которое было ей доступно, – само падение.
Сквозь ледяной ветер.
И все-таки Кэрол пыталась. Образ порога все еще жил в ее памяти и стоял перед глазами.
Звук дыхания не ослабевал – медленное ритмичное рокотание, напоминающее хрипы, вырывавшиеся когда-то из легких ее деда! А между вдохами и выдохами Кэрол различала звучавшие в отдалении знакомые голоса – это Дуайт разговаривал с Фаррой.
Когда Кэрол впадала в кому, до нее все-таки доносились звуки внешнего мира. Но это была ненадежная и нестабильная версия внешнего мира, словно индивидуальные интонации и тембр голосов, как и стоявшие за ними эмоциональные ряды, были многократно усилены.
Кэрол решила, что Дуайт открывает Фарре их семейную тайну. Успокаивает девушку.
Но внезапно, по мере того как интонации стали яснее и четче, Кэрол поняла, что Дуайт говорит точно так же, как и люди, собравшиеся утром на похороны Джона Боуи, так, словно Кэрол на этот раз действительно умерла.
Падаю…
Падаю…
Падаю…
Кэрол старалась прислушаться, но вой ветра, сопровождавшего ее падение, заглушал звуки, долетавшие снаружи.
Во время приступов Хэтти пыталась каким-то образом помочь Кэрол различать звуки – приблизив к ее ушам сложенные в несколько раз газетные листы, она шуршала ими, призывая напрячься и попытаться услышать то, что происходит в других комнатах дома. Поначалу восьмилетняя девочка не понимала, чего хочет от нее мать, но однажды сквозь шуршание бумаги она отчетливо услышала голос соседа, который звал свою собаку, и поняла, что нужно делать.
Прошло тридцать лет, и Кэрол убедилась, что во время падения даже предельная концентрация внимания не всегда помогает ей проникнуть сквозь вой ветра к звукам обычной человеческой жизни. Но иногда это получалось.
Джон Боуи был восхищен и немало взволнован тем, что Кэрол во время комы была способна слышать. Как только она поделилась с ним своей тайной, Джон уже не отходил от ее постели – разговаривал, читал ей, шутил. Дуайту это совсем не нравилось – он говорил, что Кэрол, когда она проваливалась в это состояние транса, похожего на смерть, нужен покой и только покой. Но Кэрол нравился певучий голос Джона, когда тот прорывался через темноту болезни к ее сознанию. Джон даже показывал фокусы, которые Кэрол, естественно, видеть не могла.
Как же ей сейчас не хватало этого голоса! Как не хватало слов этого чудесного человека!
Джона не было. Зато был Дуайт.
– Нужно перенести ее наверх, – сказал он.
Кэрол представила, как он встал на колени перед ее телом, лежащим на пороге.
– Может быть, позвать врача? – спросила Фарра, и в голосе ее зазвучало отчаяние.
– Нет, – ответил Дуайт.
Кэрол ждала: вот сейчас он расскажет горничной о ее проблеме. Все объяснит. Но то, что услышала Кэрол из уст Дуайта, превратило ветер, воющий вокруг нее, в толстый панцирь льда.
– Она умерла, Фарра.
Эти слова показались Кэрол такими неправильными, такими неуместными, что она подумала, что не так расслышала. В конце концов, все ли слова она различала верно, когда мать шуршала возле ее уха газетами?
– Умерла? – переспросила Фарра, и это слово громом взорвалось в сознании Кэрол.
– А есть ли какая разница, – размышлял как-то Джон, устроившись на крыльце в кресле-качалке, – между Воющим городом и смертью? А если есть, как мы о ней узнаем?
Кэрол постаралась сохранить спокойствие. Должно быть, она не расслышала, что сказал Дуайт. Наверняка не расслышала!
– Возможно, это именно то место, куда мы все стремимся, – говорил Джон. – Каждый из нас хочет куда-нибудь сбежать. Ты получила свой шанс.
Вот теперь говорит Дуайт:
– Ужасно, но это так.
– Она собиралась мне что-то сказать, – произнесла Фарра дрожащим голосом.
Оба – и Дуайт, и Фарра – тяжело дышали, из чего Кэрол поняла, что ее несут. Вот они уже на середине лестницы. Поднимаются вверх. Кэрол же продолжала падение – все ниже и ниже.
– Что она тебе сказала? – спросил Дуайт горничную, и в голосе его зазвенела сталь.
– Приходилось ли тебе читать о телекинезе? – как-то раз, давно, спросил ее Джон, и голос его пронзил темноту, воцарившуюся в сознании Кэрол. Старый вопрос. – В твоем состоянии обычные законы не работают. Не знакомому с тобою человеку ты кажешься умершей, хотя ты жива. И, может быть, там, внутри, ты способна делать то, что тебе недоступно здесь? Ну, например, усилием воли двигать предметы?
