За то время, пока она колдовала над пробирками и записывала результаты, солнце медленно падало к горизонту, пока не закатилось за город. Ася заметила, что стемнело, только перестав различать строчки, когда заносила результаты второго своего опыта – выведения спирта из крови у спортсмена. Пришлось включить лампы, глянула на часы – ох, уже одиннадцать вечера! Она провела больше восьми часов, выясняя, злоупотребляет ли спиртным мнимый потерпевший!
В эту минуту за дверью, которая оставалась открытой, в дальнем конце коридора раздались голоса, шаги, кто-то спустился по лестнице, прошел мимо лаборатории, а потом быстро вернулся.
– Ты что здесь делаешь?
Ася вздрогнула, оторвав голову от протокола – она как раз завершала его.
На пороге стоял ее муж в своем двубортном сером пальто с поднятым воротником и в шляпе, держа под мышкой какие-то папки, в удивлении переводя взгляд с нее на уставленный бутыльками стол, на раскрытый шкаф и непотушенную спиртовку. Из-за его спины выглянула Майка, держа в руках портфель, набитый учебниками, она была тоже одета – темно-бордовое с широкими карманами пальто колокольчиком, вязаная шапка клош, которая неизменно исчезала в портфеле, как только девочка отдалялась от дома на безопасное расстояние.
– Константин Федорович… Ой, Костя… я… – Ася было перепугалась, вскочила и даже назвала мужа по имени-отчеству, как делала когда-то, но вдруг почувствовала себя страшно усталой, вздохнула, уперев руки в край стола и уронив голову. Оказалось, что совсем не осталось сил, чтобы оправдываться и рассказывать все, что она сегодня совершила.
Собрав увесистую пачку бумаг, исписанную ее ровным почерком, она просто протянула их мужу.
Принимая протокол, Грених все еще пребывал в удивлении. По лицу было видно, что за целый день, проведенный в институте, он смертельно устал, проголодался и хочет спать, но все равно снял шляпу, расстегнул пальто и, прислонившись к лабораторному столу, стал читать. Майка прошла внутрь, со вздохом стянула шапку и плюхнулась на обтянутую синей клеенкой кушетку. Обняв свой туго набитый портфель, она приготовилась терпеливо ждать.
Четверть часа Константин Федорович безотрывно, сосредоточенно читал. Ася, стоя у стола, смотрела то на него, то на рядок пробирок перед собой, заполненных растворами синего, зеленого и красного цветов, оставшимися после проведенных опытов.
– Это, несомненно, большой труд, – проговорил наконец Грених, кашлянув. – Но ты ведь сама понимаешь, что без письменно оформленного разрешения Наркомздрава нельзя делать переэкспертизу. Как ты решилась идти в дом к потерпевшему?
Ася не ответила, подняв на мужа виноватое лицо.
– И сама опросила, одна?
– Да.
– И все это написано полностью с его слов? И про жесткого отчима, и про то, что тот мать бьет? Ничего этого ведь нет в прошлом акте.
– Все-все правда! Он был таким, потому что выпил, стал невнимателен и говорил правду, слова как-то сами слетали у него с языка… Я ему, конечно, немного помогала, отходя от протокольных вопросов, задавала наводящие.
– Какая все же ты у меня… бесстрашная, – вздохнул Грених.
– А что до Наркомздрава, так ведь Леша Фролов сказал тогда, что подаст прошение на переосвидетельствование.
– Но оно же еще не пришло! – мягко возразил Константин Федорович. – У тебя дата стоит 22 сентября, а оно, наверное, в понедельник только готово будет. Кроме того, с этого года действует новый циркуляр – вторичные экспертизы производятся обязательно двумя врачами.
Ася вздохнула, устало присев на стул.
– Все эти опыты, – продолжил он, как-то неловко смущаясь, – они очень любопытны. Но вот определение времени на выведение алкоголя из крови… Тут не хватает еще нескольких проб, взятых раз в час… Но я уверен, что если бы ты могла взять раз в час у него кровь, то непременно это подтвердило бы, что наш друг довольно часто прикладывается к бутылке. Его проверили в прошлый раз слишком поздно, можно было не стараться и не делать этого, но доктор Гладков, видно, неважно учился и не знал, что спирт полностью уходит из крови по прошествии пятнадцати часов.
– Ты хочешь сказать, что все зря? – всхлипнула Ася. – Да и опыты эти проводятся на телах умерших, а не на живых.
– На живых это работает, только несколько иначе… Когда вы проходили их?
– Сегодня на второй и третьей парах у Фанни Давидовны. Отравление этиловым спиртом.
– Фанни Давидовна – хороший педагог, – Грених потер пальцами висок.
– А вдруг сегодня все же пришло письмо из Наркомздрава, просто Леша не успел нам об этом сообщить, – с надеждой подняла голову Ася. – Тогда будет иметь силу мой протокол?
– Без присутствия следователя, без хотя бы одного понятого протокол не имеет силы. Его ни один судья не примет.
– Но там ведь правда!
– Как ты докажешь, что получила у человека эти сведения, не применив силу?
– Но я… – удивилась она, округлив глаза. – Неужели судья не поверит, что я – метр с хвостиком, хрупкая студентка – способна заставить такого бугая, как Кисель, что-то сделать против его воли?
Грених дернул уголком рта в улыбке, продолжая влюбленно и с почти отеческой нежностью смотреть на жену, потом развернулся к столу, взял Асину ручку и расписался под ее заключением: «Образец экспертизы. Работу принял заведующий патологоанатомической лабораторией профессор Грених К. Ф.».
– Я покажу Фролову. Может, получится выдать за дополнительное свидетельство. Но мы все это повторим обязательно, в присутствии свидетелей. И протокол составим по всем правилам. Ты подала интересную идею! – он нежно обнял Асю за плечи, прижал к себе и поцеловал в макушку. – Иди одевайся, поехали домой.
Глава 4,
в которой Майка решает применить силу
Шел пятый час пополудни понедельника, когда раздался настойчивый звонок в дверь. Коля сидел один в пустой квартире, расположившись на полу у кровати в своей комнате, бездумно листал ноты. Его снедала горькая и неотвязная мысль, что он слабак и тряпка и бежать ему некуда. Зачем сказал, что повинится, хотя не собирался этого делать? Кто дергал за язык? Стыдно перед Майкой! Теперь надо ведь еще и выпутываться.
Приступом тошноты накатило воспоминание, как Кисель сгреб за шиворот, потащил в самую гущу драки, как хрипел в самое ухо, обдавая зловонным дыханием: «Не ты, так я его тресну, с удовольствием прибью мадьярского шакала и на тебя свалю! Сядешь за убийство». Мишку, вырывающегося и остервенело орущего, держали несколько человек. Лиц Коля не запомнил, старался ничего вокруг не разглядывать. Хотелось только одного – чтобы все это поскорее закончилось. Сделать дело быстро, чтобы Мишка не успел опознать. Но Коля медлил, и Миша его увидел и узнал, даже вырываться перестал от удивления. «Бей, бей, бей!» – шипел Кисель. И Коля ударил. Ударил человека, который не мог ему ответить. Никогда не забудет его лица, глаз, которые были сначала изумленными, следом вспыхнули яростью и потухли.
Миша верно сказал, теперь он предатель. И ничтожество. Бандит!
Опять кто-то настойчиво позвонил.
Коля поплелся открывать, внутренне сжавшись и ожидая кого угодно – от бандитов до представителей учкома, который преследовал его везде и всюду, не давал покоя, всячески стыдя и порицая.
На пороге стояла Майка. Вся в пыли, паутине и с застрявшими в волосах кусочками осыпавшейся штукатурки, устало переминаясь с ноги на ногу и утирая грязным кулачком нос.
– А разве сегодня планировались занятия? – оглядывая ее с тревогой и удивлением, выдохнул он. Что это с ней? Упала где? Коля скривился от нежелания садиться за неурочные часы этой проклятущей математики. – Вторник и пятница же только.
– А ты чего не удрал? – зло зыркнула она из-под черной всклокоченной челки. – Собирался ведь! Три раза повторил, что уйдешь, но, видно, струсил.
– Не струсил.
– Повиниться ходил?
– Нет, – опустил голову Коля, ощущая, как вспыхнули щеки.
– Дома есть кто?
– Никого, но скоро придет отец.
– Проводи меня, пожалуйста, в ванную. Мне надо руки помыть.
Коля распахнул тяжелую входную дверь, от сырости она чуть задевала пол и половичок, который тотчас собрался складками у стены. Майка сунула Коле через порог свой портфель. От тяжести он едва не согнулся пополам, пробормотав: «Что там, камни, что ли?» Майка сняла пальто и как следует его встряхнула в подъезде. Потом деловито прошла в переднюю, скинула ботики, пальто повесила на изогнутый крючок вешалки. И не дожидаясь, пока Коля проводит ее в ванную, пошла в нее сама. Не заперев двери, она тщательно вымыла лицо и руки с мылом, стянула с полки полотенце и вытерлась.
Складывая полотенце в несколько раз, аккуратно соединяя края, она неотрывно и сердито сверлила взглядом Колю. Почему? Ну почему все внутри переворачивается от этого ее взгляда? Ну почему он так перед ней робеет? Ведь она же всего лишь маленькая девочка!
– С сегодняшнего дня мы занимаемся каждый день. Иди в гостиную, – скомандовала она, резко взметнув рукой. Коля невольно сжался, но тотчас выпрямился, стиснув кулаки, – нельзя показывать, как он ее боится. Еще чего не хватало – каждый день терпеть эти игреки!
– Но у меня концерт скоро в музыкальной школе! – начал было он, защищаясь. – Я должен отработать три пьесы Шумана.
– На осенних каникулах у меня экзамены на перевод в седьмой класс – тоже, знаешь ли, дел невпроворот. А еще на заседании учкома было решено, если ты четвертные контрольные по алгебре с геометрией провалишь, то меня до экзаменов не допустят.
– Как это? – скривился Коля, не ожидая удара с этой стороны. Меньше всего он хотел быть препятствием Майке в ее погоне за классами.
– Вот так! – зло огрызнулась она.
– Когда же было заседание?
– Сегодня!
– А я? Я почему на нем не присутствовал?
– Почем я знаю.
– Меня, что ли, спрашивать не надо? Совсем всю жизнь за меня решать будете?!
– Иди в гостиную, я принесла тебе учебник, который ты точно осилишь, – Майка развернула его волчком, взяв за плечи, и толкнула в спину, да так сильно и с такой злобой, что Коля чуть не полетел за порог, споткнувшись.
Сунув руку в портфель, она шлепнула на стол перед ним учебник арифметики для второго года обучения.
– Ты что? Издеваешься? У меня во втором классе пятерка была!
– Но ты ничего из него не помнишь! – Майка уперлась в стол руками и приподнялась на цыпочки, чтобы казаться выше. Она прикрыла глаза, глубоко вдохнула, неспешно выдохнула и, подняв веки, посмотрела на Колю спокойней.
– Математика, как архитектура, понимаешь? Это как дом строить. Сначала выстраивается фундамент, потом стены, перекрытия, крыша. Если вынуть несколько кирпичей из фундамента, стены обвалятся, рухнут перекрытия с крышей. Математику нельзя сегодня учить, завтра не учить, она состоит из таких мелких кирпичиков, как дом. По истории ты можешь знать все про Древний Китай, но ничего про Индию, по литературе ты можешь не выучить стихов Некрасова, но запомнить Лермонтова. Ноль информации по истории Индии не помешает твоему изучению Китая, а незнание Некрасова не будет препятствием для знакомства с другими поэтами. Но если ты не будешь знать таблицу умножения, то никогда не решишь и самое простое уравнение, – проговорила она на одном дыхании, а потом вдруг резко выпалила: – Дважды два?
– Что? – Коля пребывал в таком недоумении от ее напора, что не только не смог ответить на такой простой вопрос, но и осмыслил его не сразу.
– Дважды два? – повторила Майка, дернув насмешливо бровью.
– Ну, четыре.
– Семью восемь?
– Пятьдесят шесть.
– Пятью девять?
– Сорок пять.
– Никанор Кисель, – ни с того ни с сего выпалила она.
– Что? – глаза Коли округлились, но он не успел совладать с лицом – побелел, рот невольно поехал в удивлении уголками вниз.
– Дрогнул, – вытянула Майка палец и поджала губы в нитку. – Ты знаком с Никанором Киселем из дома № 56/17?
– Не-ет! – тряхнул головой Коля, всплеснул руками, убрав их зачем-то за затылок.
– Не отпирайся! Это он заставил тебя Цингеру голову разбить? Посвящал тебя в бандиты, да?
Коля смотрел на нее с ужасом. Отпрянув на стуле, замер с руками за головой, вцепившись себе в волосы и раскинув локти. Что будет, если сознаться? Что случится, если действительно пойти в милицию и все рассказать? Он медленно опустил ладони на стол, глянув на Майку исподлобья, не зная, как быть и на что решиться. Девчонка его все равно раскусила уже.
– Да говори уже, – не выдержав, прикрикнула она. – Не дело это – сознаваться только наполовину.
– Почти.
– Что почти?
– Почти заставил.
– Как было дело? Не томи, пожалуйста. Отвечать за свой поступок все равно придется, может быть, даже перед судом. Это война, Коля! И ты должен выбрать, за кого ты – за злых или добрых? За плохих или хороших? За белых или красных? Ты предатель или герой?
Коля смотрел перед собой пустыми глазами, видя угрюмое, тупое, в веснушках лицо Киселя, нависшее над ним, его отталкивающую ухмылку, почерневшие зубы, жирные рыжие волосы и нос картошкой. «Бей, бей, бей!» – шипел тот у уха.
– У меня есть план, как сгладить твою вину, – Майка взяла стул, залезла на него коленями, положив на стол локти. От нее пахло пылью и почему-то хлебом, и Коля вспомнил, что забыл сегодня пообедать; мать что-то оставляла в кухне перед тем, как уйти к подруге на Тверскую, у которой она вечно пропадала днями и ночами, а он и не глянул даже. Неприятно свело желудок то ли от голода, то ли от обиды и страха.
– Мне нужно знать, какие у вас с ним отношения, кто он в банде? – Майка приблизилась к его лицу вплотную, почти коснувшись носом.
– Да никто – шестерка, – отстранился Коля, смущенно глядя в сторону. – Силой берет, кого надо может к стене прижать и припугнуть, а за это его матери позволено торговать старыми тряпками на бывшем Немецком рынке.
– Ты хочешь с ним поквитаться?
Коля чуть отъехал со стулом от стола, чтобы Майка не стояла так близко, и перевел на нее затравленный взгляд.
– Что такое ты придумала? Выкладывай!
– Здесь на вашей улице недалеко есть дом, особняк, почти что замок с башней. Знаешь?
– Двадцать третий, что ли?
– Да. Он пустует – идет ремонт, прокладывают трубы. В нем не было отопления и к чертям отсырели полы и перекрытия. На первом этаже в одной из квартир за порогом гостиной дыра в полу, ведет прямо в подвал. Судя по следам на паркете, выносили пианино, оно, видно, в дверь не проходило, и уронили его, а ножка дыру пробила. Хорошая такая дыра – Киселю хватит. Я ее расширила и поверх старый половичок постелила, отрез от дорожки – довольно плотный, не проваливается. Если не приглядываться, то незаметно, что под ним.
Коля сдвинул брови.
– И?
– Ты должен позвать Киселя на «стрелку», заманить в квартиру и заставить наступить на половичок. Он провалится в подвал, откуда ему некуда будет бежать. В подвале нет крупных отверстий, нет окон, только за домом есть люки – для подачи в дом угля, но на них хорошие замки. А если он будет орать – никто не услышит, стены толстые.
– Майка, ты сдурела, – выдавил Коля, качая головой и сразу отказываясь. – Книжек начиталась про пиратов и разбойников? Думаешь, это в жизни возможно? Да он в два… в три раза меня выше и шире. Он ведь двумя пальцами за шиворот приподнять может. Когда я ударить был должен Мишку, он меня вот так за шею держал, – и Коля обхватил себя сзади, – одно легкое нажатие – и мне каюк.
– Ничего я не сдурела. Я до семи лет жила с деревенским милицейским, он мне опекуном был. И однажды к нам в избу один страшный атаман пришел, хотел горло резать. Так дядька мой ему засаду устроил: заранее снял крышку с погреба и застелил пол в горнице попонами. Пригласил атамана в сени, налил ему самогона, мол, проходите, гость дорогой, угощайтесь. Атаман наступил на попону, хлоп – и провалился. А дядька-то его и застрелил.
– Что ты врешь, ты же говорила, что детдомовская.
