– Тяньтянь, – произносит она мое детские прозвище, потирая старые ожоги на руках, – нельзя разговаривать с отцом в таком тоне.
– Он первый начал. – Я бросаю на нее сердитый взгляд, хотя мои щеки обжигает стыд. Подношу миску ко рту, чтобы спрятать лицо.
«Останови меня! – твердит каждый удар моего сердца. – Останови меня. Останови».
Но мать лишь печально хмурится:
– И почему тебе всегда нужно все портить?
Я крепче сжимаю миску.
– Мама, ты правда думаешь, что, всегда уступая, ты облегчаешь себе жизнь?
– Дело не в легкости жизни. Важнее сохранить мир в семье.
Я издаю мрачный смешок.
– Скажи ему, пусть не волнуется. Через два дня я уйду. И тогда он получит свой мир.
Мать вздыхает:
– Тяньтянь, просто твой отец очень сильно переживает. В глубине души он знает: ты в конце концов образумилась, поняла, что важно на самом деле. Он гордится тобой. – Она улыбается. – Я тобой горжусь.
Я скованно поднимаю голову.
– Вы гордитесь мной, посылая на смерть?
– Еще неизвестно, как все сложится. – Она избегает моего взгляда. – У тебя сильный разум. Разве тестировщики не сказали, что твое духовное давление выше пятисот? В пять раз больше среднего уровня! И это было четыре года назад. С тех пор оно наверняка поднялось. Ты и принц-полковник Ян можете стать Слаженной Парой. Ты можешь стать его Железной Принцессой.
– В Хуася всего три Железные Принцессы! – В моих глазах стоят слезы, скрывая за туманной дымкой лицо матери. – Их духовное давление – несколько тысяч! Какие у меня шансы? Это всего лишь фантазии, чтобы заморочить головы девушкам.
– Тише, Тяньтянь. – Мать бросает испуганный взгляд на дверь.
– Тебя эти фантазии тоже утешают? – продолжаю я. – Помогают спокойно спать по ночам?
Ее глаза влажно блестят.
– Почему ты не можешь просто принять, что делаешь доброе дело? Ты станешь героиней. А эти деньги Далан сможет отдать за невесту.
Я швыряю миску на пол. Фарфор разбивается, овсянка разлетается вязкой горячей массой.
– Тяньтянь! – Мать неуклюже понимается на ноги. – Тут спят твои бабушка и дедушка!
– Да ну? И что они мне сделают? – ору я, повернувшись к двери. – Побьют, чтобы я оттолкнула Ян Гуана свежими синяками? Отправят в свинарню, чтобы я оттолкнула его запахом? Если вам так сильно нужны эти деньги, вы больше ничего не можете мне сделать!
– Тянь…
– Выметайся!
«Нельзя с ней так разговаривать, – упрекает голос в моей голове, до боли похожий на голос Старшей. – Она твоя мать. Она подарила тебе жизнь».
Нет, она мне не мать. Она предала меня.
Тяжело дыша, я наклоняюсь вперед и хватаюсь ладонями за колени. Голос прорывается сквозь рыдания:
– Надеюсь, в следующей жизни между нами не будет ничего общего.
Глава 3. Жизнь, которой тебе хочется
Родичи обходят меня молчанием до самого утра, когда я должна покинуть дом. Да и в этот момент они лишь выкрикивают мое имя.
Я, пошатываясь, встаю со своей соломенной постели, на которой промаялась всю ночь, и кручу, кручу в руке деревянную шпильку, как толстую палочку для еды.
Что они там раскричались? Увидели издалека планолет? Он должен отвезти меня к Великой стене.
– Тяньтянь! – Голос бабки приближается к двери. – Там к тебе какой-то парень!
Я спотыкаюсь, рука ударяется о спинку кровати.
Парень?
Нет. Нет, это не может быть…
Ошеломленная, я ковыляю к двери. Опасное предчувствие загорается в груди красным сигналом тревоги. Сердце колотится в кончиках пальцев, и кажется, будто оно, а не моя ладонь распахивает дверь.
От яркого света больно глазам. Потом, когда пятна исчезают, я вижу его. Ичжи. Залитый пылающими лучами солнца, он стоит перед входом и умоляет о чем-то моих родичей, а те хоронятся в темной глубине дома, словно пещерные создания. Его белый шелковый халат с вышитым золотым рисунком из бамбуковых побегов и листьев сияет, как нечто из потустороннего мира.
Я никогда не видела его иначе как в крапчатой лесной тени. На какое-то мгновение я сбита с толку – это и правда он? Но его мягкий тенор ни с чем не спутаешь.
– Тетушки, дядюшки, поверьте, я могу заплатить любую цену. – Он показывает моим родичам металлическую пластину своего удостоверения личности. – Прошу вас. Позвольте мне жениться на вашей дочери.
Мое сердце проваливается вниз, словно я пропустила ступеньку, спускаясь по лестнице вдоль террас.
Мои родичи потрясены. Отваливаются челюсти. Ладони прижимаются к губам. Бабка, стоящая ближе всех ко мне, переводит озадаченный взгляд с Ичжи на меня и обратно. Наверное, в их головах начинают звенеть колокола и взрываться петарды при виде его фамилии на табличке и адреса: Чанъань[6 - Чанъань (Chang’an) – ныне не существующая древняя столица нескольких китайских государств. Название в переводе с китайского означает «долгий мир».], столица Хуася.
Они могут вообще запретить мне садиться в планолет.
Не раздумывая и не произнося ни слова, я расталкиваю родичей, хватаю Ичжи за запястье и тащу в полумрак дома. Его рот удивленно приоткрывается. Он едва не спотыкается о порог. Но потом мы встречаемся взглядами, и его глаза вспыхивают, пронзая мое сердце уколом острой боли.
Я затаскиваю его в комнату деда и бабки. Даже его обувь звучит как-то иначе, соприкасаясь с нашим обшарпанным бетонным полом.
– Не входите, – предупреждаю я родичей, прежде чем захлопнуть дверь, подняв облако пыли.
Поворачиваюсь к Ичжи. Луч солнца из окна падает на него, как небесное лезвие, и в этом свете шелк его халата кажется лунно-белым, а кожа прозрачной.
Мой голос разрывает тишину.
– Это мой дом. – Ичжи выглядит настолько неуместным на фоне грязных деревянных стен, что я начинаю сомневаться – не сон ли все это? – Ты не должен был сюда приходить. Ни за что и никогда. Как ты вообще меня нашел?
– В официальной книге записей. – Он сглатывает, глаза, обрамленные густыми ресницами, гаснут. – Цзэтянь, я могу отвезти тебя в столицу.
– Нет, не можешь! – выпаливаю я, потому что родичи наверняка подслушивают. – Это ты просто так говоришь. Твой отец никогда не позволит нам пожениться!
– У него еще четырнадцать сыновей. Переживет.
– Да неужели? Разве он не хочет женить тебя на внучке какого-нибудь высшего чиновника? Вряд ли он стал самым богатым человеком в Хуася потому, что упускал возможности!
– Тогда мы создадим свои собственные возможности. Мы разберемся с этим вместе. Пока есть жизнь, есть и надежда. – Ичжи поднимает мою ладонь в поток света из окна. Его слова дрожат, как зимний воздух, и падают, как снег. – Но какую жизнь я бы себе ни создал, она бессмысленна без тебя.
Свет колышется перед моими глазами, размывая лицо Ичжи.
Я знаю, каково это – испытывать боль. Я знаю, каково это – сносить побои и оскорбления, каково это, когда тебя запирают, калечат и швыряют, как мусор. Но это?
Как справиться с этим, я не знаю.
Это кажется нереальным.
Это не может быть реальным.
На это я не клюну.
– Да брось! – Я выдергиваю руку. Уголки глаз горят, в них набухают жаркие слезы. Голос трескается от сухого смеха. – Крестьянская девчонка из приграничья выходит замуж за парня из самой богатой семьи Хуася? А покруче сказки ты не придумал? Я не четырехлетняя девочка, которой можно задурить голову.
Свет окончательно уходит из его глаз.
– Цзэтянь…
– В твоей семье я стану наложницей, большего мне не позволят. И хватит притворяться, что есть другие варианты. – Я отступаю, пошатываясь. – Ничего не выйдет. Начнутся проблемы, когда я откажусь пресмыкаться перед мерзким свинтусом, твоим папашей. Когда я откажусь прислуживать жене, которую тебе выберут. Когда я откажусь вынашивать твоего сына. Потому что я не позволю чьему-то отпрыску раздуть мое пузо и навечно связать меня по рукам и ногам. Даже твоему. И ты не сможешь все это предотвратить, потому что тебе восемнадцать и то подобие власти и денег, которое у тебя есть, зависит от милости твоего отца. Или мы можем храбро сбежать и прожить скромными рабочими-мигрантами в каком-нибудь городке. Но я, не добившись того, что хотела, буду несчастна. Я буду постоянно думать о том, что добровольная смерть принесла бы мне большее удовлетворение, чем побег с тобой. Ты этого хочешь? Такой жизни тебе хочется, Гао Ичжи?
После моей речи мы проваливаемся в удушающую тишину.
Ичжи смотрит на меня, словно прекрасный бессмертный, спустившийся из Небесного Двора, но споткнувшийся о концепцию каннибализма.
А потом снова становится шумно.
За окном нарастает рокот. Среди гор взвиваются мощные ветры, шелестя листвой на деревьях. Наши свиньи и куры испуганно хрюкают и кудахчут в своих загонах на заднем дворе.
А вот это, скорее всего, и есть планолет.
Я слышала подобный грохот раньше, когда увозили мою сестру. До того момента, когда планолет завис над нашим домом, я не сознавала, что это означало для нее. Его стальная оболочка мерцала, как белое пламя. Аккуратно постриженный солдат в оливково-зеленой форме спустил веревочную лестницу во двор. Никто не сообщил мне о том, что планировалось. Включая Старшую. Они понимали: если я узнаю об этом заранее, то учиню что-нибудь непредсказуемое.
Тогда я никого не смогла остановить.
А теперь никто не сможет остановить меня.
– Цзэтянь, – шепчет Ичжи, наклоняясь ко мне, – должен быть другой способ убить Ян Гуана. У моей семьи есть связи…
– Если бы ты мог что-то сделать, ты бы уже сделал, – рычу я тихо. – Невозможно иначе подобраться к пилоту, настолько могущественному и популярному. Просто невозможно!
– А как насчет его семьи? – произносит Ичжи тише, глубже. Его глаза угрожающе темнеют, он словно в исступлении. Раньше я несколько раз подмечала этот его взгляд. – Они не настолько неуязвимы. Может, достаточно их?..
– Нет! – выдыхаю я. Ичжи, видимо, и правда дошел до предела отчаяния. – Они не делали того, что сделал он. И какой смысл?
– Тогда просто позволь ему умереть в сражении. Даже пилоты-мужчины редко доживают до 25.
– Ты не понимаешь. Это должна быть я. Мне необходимо это сделать. Отомстить за смерть Старшей собственными руками.
– Почему? – Он сдвигает красивые брови. – Карма до него доберется.
– Кармы не существует. – Я чеканю каждый слог, будто хочу раздробить их зубами. – А если даже и существует, наверняка ей плевать на таких людей, как я. Некоторые из нас рождены для того, чтобы ими попользовались и выбросили. Мы не можем себе позволить плыть по течению, потому что ничто в этом мире не создано, не построено, не подготовлено для нас. Если мы чего-то хотим, мы должны всему сопротивляться и брать свое силой.
Ичжи нечем на это возразить. Вокруг его глаз прорезаются морщинки усталости. Бьющие в окно и все усиливающиеся потоки воздуха от планолета взвихряют длинные волосы Ичжи, отбрасывают их в сторону.
– Мы все когда-нибудь умрем, – произношу я более мягко. – Разве тебе не хотелось бы уйти, сначала исполнив свою мечту?
– Моя… – Ичжи раздвигает побелевшие губы, потом снова закрывает рот. Я не могу оторвать от него глаз. – Моя самая главная мечта – быть с тобой. Больше не прятаться. Ничего не стыдиться.
Струны моей души завязываются в узлы.
– Тогда придумай себе мечту покрупнее, Ичжи.
Рокот планолета приближается, пронизывает дом, сотрясая стены.
– Никаких сожалений? – Ичжи придвигается еще ближе. – Ты правда не хочешь пойти со мной?
– Мне все равно пришлось бы бороться, только в городе, а не в деревне, – бормочу я, не отводя взгляда от его губ. Во мне растет новое, неизведанное напряжение. – Я устала. Просто устала.
– Но мы могли бы…
Я обхватываю его лицо ладонями – и вот нас уже больше ничто не разделяет. Его мольба гаснет между нашими губами.
Во мне расцветает тепло, какого я никогда не ощущала прежде. Оно проникает в кровь, и клянусь, оно светоносно. Губы Ичжи сначала напряжены от неожиданности, но потом сливаются с моими. Он поднимает дрожащую руку и слегка касается моей шеи – словно боится дотронуться до меня, боится, что все это происходит в его фантазиях, а не на самом деле.
Прервав поцелуй, я запутываю пальцы в прядях волос на затылке Ичжи и прислоняюсь лбом к его лбу. Теплые волны наших вздохов смешиваются в общем круговороте.
Может быть, если бы все было по-другому, я бы к этому привыкла. Позволила бы его теплу и свету, его заботе убаюкать меня. Почувствовала бы себя любимой.
Но я не верю в любовь. Любовь меня не спасет.
Я выбираю месть.
Собравшись с силами, разрываю объятие и отталкиваю Ичжи.
– Это ты пытался получить, да? – бесстрастно произношу я, стараясь не замечать его взъерошенные волосы, боль в его глазах. – Вот и получил. А теперь отпусти меня. Если тебе удастся добыть мое тело, сожги его и высыпь прах в ручей. Так я последую за Старшей, где бы она ни была.
