– Езжай тогда, когда надо, – пробубнил он мне в ухо. – Что, я здесь один не справлюсь, что ли?
– Ну, подумаю…
В голосе моем звучала нерешительность. Но на самом деле я уже точно знала, что воскресная поездка отменилась.
В правильности своего решения я убедилась за ужином.
В доме Харламовых никому не позволено есть по своему желанию. Иначе что же получится? Каждый будет питаться, когда захочет! Один – в пять вечера, другой – в шесть, а третий, страшно сказать, и вовсе к столу не подойдет. Так ведь и последние времена настанут!
Свекровь даже завела себе колокольчик, которым пользуется, чтобы собрать нас к застолью. Назвала его сонеткой. Возможно, это одно из проявлений ее чувства юмора. Ульяна Степановна у нас большая шутница.
Следуя за визгливой трелью сонетки, мы собрались в столовой ровно в восемь. Только Люся не вышла к нам под предлогом плохого самочувствия. Когда я зашла к ней, старушка и впрямь выглядела усталой и бледной, но заверила, что помощь не требуется. «Спасибо, Танюша, я подремлю, и все пройдет».
Посреди стола – главное блюдо. О, жареные колбаски, возлежащие на пышном ковре картофельного пюре, точно наложницы султана!
– Я не буду, – отказалась Кристина. – Только салатик. Чуть-чуть.
– Что-о?
– Ма-ам, это жирное!
– Сама ты жирная, – это уже Варвара.
– Нет, и не собираюсь такой стать, – отрезала Кристина.
Бунт дозволен только ей. Она – младшенькая, любимая. Папино сокровище, мамина отрада!
Пока я накладывала детям пюре, за столом шел нейтральный разговор. Я немного отвлеклась, обдумывая рабочие проблемы. Обычно я, как солдат на вражеской территории, отслеживаю происходящее, чтобы в нужный момент, если потребуется, перевести огонь на себя. Но сегодня мои мысли витали далеко.
– …на этот раз в каком-то пафосном рыбном ресторане, – ворвался в мои мысли голос мужа. – Место с каждым разом все престижнее. Лет через десять, чувствую, выберут «Белугу».
– А что, там отличный вид! – заметила Варвара.
Они обсуждали встречу одноклассников Ильи. У них она проводится каждые пять лет.
– Что наденешь? – заинтересованно спросила Ульяна.
– Ничего не надену, мам, – засмеялся Илья. – Я, естественно, не пойду.
– Отчего же! – вскинулся Виктор Петрович. – Брезгуешь школьными товарищами?
– Да ну, брось, пап…
– Личность не должна обособлять себя от коллектива!
– Если бы я считал, что должна, я бы сейчас тут не сидел, – шутливо отозвался Илья.
– Не надо сравнивать! Это другое!
Кристина потребовала, чтобы ей передали морс, и предложила отцу не заводиться. Варвара все твердила о прекрасном виде из окна ресторана «Белуга».
– А я согласна с Илюшей, – кротко сказала Ульяна. – Ему не следует ходить на эту встречу. Там соберутся солидные мужчины, которым есть чем гордиться. Илье будет среди них некомфортно.
Все, я опоздала. Прошляпила, балда, подступающую угрозу. Решила, что выходка Кристины не будет ничего нам стоить. Идиотка!
Наступила тишина, нарушаемая только чавканьем Харламова-старшего.
– Почему же мне будет среди них некомфортно, мама? – Илья нахмурился, отложил вилку.
Она пожала плечами:
– Мальчики всегда меряются достижениями. Уж я-то знаю!
«Илья, молчи!» – мысленно воззвала я. Но он непонимающе помотал головой, словно бычок, которого со всех сил ударили по лбу. В этот момент еще можно было перевести все в шутку. Но Илья проглотил наживку и теперь сам послушно брел на бойню.
– Ты хочешь сказать, у меня нет достижений, которыми я могу гордиться?
Он смотрел на мать с детским изумлением, и я взвыла про себя.
Ульяна Степановна не торопясь вспорола тугую шкурку колбаски. На картошку брызнул горячий прозрачный сок.
– Не то чтобы совсем нечем… – начала она таким тоном, что не оставалось пространства для сомнений: ее сын – неудачник, пустое место. – Нет, ты молодец, правда. Мы с папой очень тобой гордимся.
Последняя фраза окончательно ушла в минор.
Илья начал краснеть.
– Я не встречаюсь с одноклассниками, мама, потому что мне не о чем с ними разговаривать. Меня травили с шестого класса по девятый, при полном попустительстве учителей. Мои, как выражается папа, товарищи – законченные говнюки…
– Илья!
– При детях!..
– …и я ни секунды не верю, что они изменились за последние пятнадцать лет. Да и у меня была возможность в этом убедиться десять лет назад. Вот почему я не хожу на встречи, мама! А не потому, что стыжусь того, что я программист. Мне нечего стесняться.
– Ой-ой-ой, травили его… – пробормотал Виктор Петрович. – Из мухи слона…
– Из мухи слона? – взвился Илья. – Когда меня головой в унитаз макали, это был слон, по-твоему? Или муха?
Снова наступило молчание. Сестры сочувственно посматривали на Илью. Дети, синхронно отодвинув тарелки и пробормотав заученно «спасибо-бабушка-все-было-очень-вкусно», незаметно исчезли. Они умные львята: знают, когда нужно прятаться в саванне, а когда можно лежать на ветке, лениво качая лапой у всех на виду.
Илья перевел дух. Он полагал, что последнее слово осталось за ним. Что, вызвав к жизни эти ранящие воспоминания, упомянув о них вслух, он закрыл тему.
Бедный мой, любимый, бесконечно наивный муж!
Ульяна придвинула к себе солонку.
– В вашем классе было двадцать пять человек, – невозмутимо сказала она. – А макали только тебя.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ничего-ничего!
– Нет, серьезно! На что ты намекаешь? Что я был сам виноват?
– Ну, ты заикался…
– И это, по-твоему, повод?!
– Ты не вписывался в коллектив…
– Господи, мама!
– В самом деле, Илюша, вспомни: ты ни с кем не дружил, мы с папой вечно подыскивали тебе приятелей среди детей наших друзей, и даже они воротили от тебя нос.
– Как и я от них! Из принудительной дружбы никогда ничего хорошего не выходит! И что значит – «воротили нос»? – Он горячился все сильнее, не понимая, что приоткрытые ворота бойни неумолимо приближаются.
– Раз уж ты об этом заговорил: тебе стоило…
– Я заговорил?!
– …научиться давать сдачи!
– Мама, ты когда-нибудь пыталась дать сдачи десяти здоровым парням?
– Ну, это не аргумент!
– А что тогда аргумент?
– Оправдывать собственную трусость численным превосходством противника низко! – вмешался Виктор Петрович.
– Прекрасно! Вот я уже и трус!
– Илюша, я не говорю, что те мальчики, твои одноклассники, были правы…
– Вообще-то, мама, ты именно это и говоришь!
Кристина поднялась из-за стола:
– Так, все, меня это достало! Ссорьтесь без меня!
– А НУ СЯДЬ!
Мгновенный переход от фальшивой умильности к ярости в голосе матери испугал Кристину.
Вот оно, то главное, ради чего все затевалось. Можно отказаться от жирного мяса, но нельзя по своей воле выйти из-за стола, если мамочка еще не закончила экзекуцию.
Побледневшая Кристина молча опустилась на место.
Бунт на корабле был подавлен.
– А мне нравится вид на Кремль, – пробормотала Варвара.
Илья молчал, глядя перед собой застывшим взглядом. Виктор Петрович чавкал.
Мне потребовалось довольно много времени, чтобы понять: у некоторых семья – это не место, где можно быть самим собой рядом с теми, кто тебя любит. Это поле боя. Всегда. Каждую минуту. Чем дольше и безмятежнее затишье, тем мощнее будет взрыв.
В некотором смысле Ульяне Степановне не позавидуешь. Она – главнокомандующий, у которого один солдат то и дело пытается дезертировать, другой способен случайно подорвать себя вместо противника, а третий не оправдал возложенных на него надежд и остался пешкой, вместо того чтобы выйти в ферзи. Он мог стать знаменитым фигуристом! Великим математиком! В него столько вкладывали, его так упорно толкали в нужную сторону! Не думаю, что Харламовы когда-либо способны были рассмотреть своего настоящего сына: тихого заикающегося мальчика, любителя сложных конструкторов и книжек по физике.
Этого крушения надежд Ульяна Степановна так и не простила Илье. Заурядный программист, довольный своей участью! Трудно не презирать человека с такими мелкими устремлениями.
Звонок в дверь нарушил тягостное молчание.
Ева с криком «Тетя Галя, тетя Галя!» промчалась по коридору к двери, за ней протопал Антошка.
Дети любят нашу соседку. У Галины Андреевны Ежовой легкий характер, а главное, всегда наготове для них пара конфет.
– Дорогие мои, я буквально на секунду! Не буду вас отвлекать!
Я всегда любуюсь Ежовой. Галя то и дело примеряет образ «горожанка в сельской местности» с упоением девочки, обнаружившей в бабушкином шкафу сарафан и кокошник.
Сегодня она в длинном льняном платье с вышивкой. Волосы убраны в две косы, в вырезе посверкивает старомодная подвеска с гранатами. Галя принципиально не покупает новых украшений; по ее словам, в них нет души. Все, что у нее есть, вынуто из потертого сундучка с брошками, браслетиками и прочими грубоватыми побрякушками советских времен.
С приходом Галины тягостная атмосфера немного разрядилась. Она принесла половину пирога собственного изготовления: слоеное тесто, начинка из шпината с брынзой, в которую добавлены какие-то ароматные травки.
– Половину себе оставила, пожадничала! – Ежова поцеловала Еву на прощанье. – Обожаю кервель, третий раз за год его сажаю.
Когда она ушла, из кухни появилась Люся.
– Что, Галя уже убежала? Жалость какая.
Она выглядела даже более усталой, чем сорок минут назад. И шла так медленно, словно под ней был натянутый канат и десять метров пропасти.
Уже потом, обдумывая, что случилось, я пришла к выводу, что она слышала весь разговор. Наверное, пряталась на лестнице или за углом, стояла и переживала, что ничем не может помочь Илье.
– Люся, тебе пирога отрезать? – Ульяна Степановна после случившегося была в приподнятом настроении.
Люся неожиданно холодно взглянула на нее и ничего не ответила. Хромая к своему месту, она потеряла равновесие, ухватилась за скатерть… И осела на пол, утягивая ее за собой.
Из-под моих рук уехала тарелка с картофельным пюре. За ней, крутанувшись, последовала соседняя – все это напоминало аттракцион «Веселые чашки». Звякнули вилки с ножами в предчувствии крушения, и графин с морсом взорвался, рухнув на плиточный пол.
Попадало все. Остатки картошки разлетелись по столовой. Кристина успела схватить пустую бутылку из-под вина и прижала к себе.
Илья кинулся поднимать старушку, Виктор Петрович – картошку. Люся сидела на полу, крепко сжимая в кулачке скатерть, суровая, как изгнанный царь, не желающий расставаться с мантией. Дети, прибежавшие на грохот, застыли в дверях в восторге и ужасе.
– Мамочка, компот разлили! – выкрикнул Антошка, не в силах сдерживаться.
