Федя вел меня осторожно, предупреждал о каждой ступени. Их я насчитала двадцать – многовато для небольшого домика. Возня ключей в замке, щелчок включаемого света и медленное скольжение шелка галстука по лицу.
Сначала я увидела люстру. Вовсе не из модерновых, с причудливо изогнутыми рожками – позолоченную, хрустальную. В каждом кристаллике преломляются лучи и дарят мягкий свет. Просторный холл, оформленный под старый стиль, где колонны перемежаются с античными статуями. Мраморный пол, уложенный мозаично и лестница – широкая, деревянная, ведущая на второй этаж.
Я совсем иначе представляла наш общий дом, поэтому изобразила радость.
Что в красоте смыслю я, простая девчонка?
***
Когда–то волею случая я оказалась в престижной школе, где на двадцать учителей и прислуги было всего три ученицы. Всего три. И мы не понимали, почему такая честь оказана именно нам.
– Для чего мы здесь? Кто и почему нас отобрал? – ни одна из нас не обладала сколько–нибудь выдающимися результатами, чтобы получить лучших учителей и комфортное существование. Единственное, что нас всех объединяло – мы были сиротами.
Учителя на вопросы отвечали уклончиво, директриса, появившаяся лишь через неделю после нашего переезда в старинный особняк, вообще отрезала, сказав, что нам, шпане, впору радоваться, а не забивать голову глупостями. Кто–то решил так за нас, и придет время, когда мы все узнаем. В случае неповиновения или нежелания учиться нас просто вышвырнут и заменят другими счастливчиками.
Нам обещали долгих пять лет, но из школы каждой из нас пришлось уйти раньше, хотя правил мы не нарушали.
Первой, где–то через два с половиной года, исчезла Елена Корз – худощавая брюнетка с вредным характером. Ученица не вышла к завтраку, а беглый осмотр комнаты показал, что она даже не ложилась спать. Все ее вещи оказались на месте, что тут же вызвало волну разговоров и пересудов. Я ожидала, что в доме появится полиция, но директриса всех успокоила: нашлись родственники, которые только–только узнали о постигшем Лену несчастье и забрали ее.
Ага. Как раз накануне восемнадцатилетия, когда наследница Корз могла оспорить ушедшее в чужие руки наследство.
Мы с Пухом, в отличие от школьной поварихи и приходящего стричь газоны садовника, не удивились. Лена всегда говорила, что она дочь богатых родителей. Это вполне объясняло, почему она не захотела забирать свои вещи. Зачем ей казенная одежда и помада, которую мы с Пухом купили ей на день рождения? Ее ждет новая жизнь, когда всего будет в достатке. Вот только о родственниках она никогда не упоминала.
Елену Корз мы между собой называли Белая кость или просто Косточка. А все из–за того, что, когда мы, будучи пятнадцатилетними подростками, попали в таинственную школу, она держалась от нас в стороне и чуть что напоминала: «Я белая кость по сравнению с вами, нищебродами».
Мы с Пухом понимали. Белая кость сделалась сиротой в результате несчастного случая с родителями. Партнер отца по бизнесу подсуетился и, оформив опекунство, легко согласился, чтобы Ленку забрали в элитную школу, ставшую в итоге для нее тюрьмой. Своенравная, гордая, любящая задирать нос, она откровенно страдала в заточении, тогда как нам – мне и моей лучшей подруге Насте Обуховой, казалось, что мы попали в рай. Не хватало только купать нас в шоколаде, чтобы мы почувствовали себя наверху блаженства. Косточка общалась с нами лишь потому, что больше не было с кем.
***
– Тебе нравится? – голос Федора выдернул из воспоминаний. Он, пытаясь развязать узел на галстуке, дернул за волосы раз, второй, третий, что заставило меня зашипеть.
– Ай, больно! – я схватила его за запястье и крепко сжала, чтобы он перестал снимать с меня скальп. В лицо дыхнуло чесноком. И это заставило меня открыть глаза. Чтобы от Феди, всегда пахнущего дорогим парфюмом, разило так по–плебейски?
Разочарование скрутило желудок судорогой. Никакого сказочного дома с колоннами.
Над головой лишь звездное небо, и потуги человека, которого я цепко удерживаю за руку, вырваться.
– Кто ты? – прошипела я, извернувшись всем телом, чтобы не оставаться в невыгодной для драки позиции. По толщине запястья уже поняла, что передо мной или совсем уж субтильный мужчина, или девушка.
Незнакомец оказался мальчишкой. Он выразительно шмыгнул носом.
– Тетка, есть что поесть?
– Какая я тебе тетка? – я разжала пальцы, и малец, кривясь в лице, потер запястье. Знаю, знаю, дорогой. У меня крепкая хватка. Сим Симыч говорил, что мне бы на соревнованиях по армрестлингу выступать. Я только кивала и лыбилась в весь рот. Супер–цепкость у меня развилась еще в детстве. Жизнь в коммуналке на десять семей научила. Проще было отрубить мне руку, чем отнять то, что я считала своим. – Печенье будешь? Правда оно все раскрошилось, но так и быть, поделюсь.
Я развязала свою «сумку», повозилась с молнией, вытаскивая из нее мои же запутавшиеся волосы. Вот, оказывается, почему было так больно: засранец хотел меня, спящую, обокрасть.
– Тебя бы без ужина оставить за то, что берешь чужое без спроса, – проворчала я, разворачивая пачку с печеньем.
– Меня уже оставили без завтрака и обеда. До утра не дотянул бы, помер от голода, – голос врунишки, кого чесночное дыхание выдавало с головой, был вполне бодр. И жевал он не жадно, собирал крошки с ладони с достоинством.
– Как зовут?
– Дай–ка.
Я не поняла, показала пустую упаковку от печенья.
– Не дам. Кончилось.
– Нет, не дай–ка, а Дайко. Имя такое. Вполне распространенное.
– А–а–а–а. А меня зови… – тут я зависла. Чужая страна, мало ли как тут принято обращаться с нелегалами. Назовешь кому–нибудь паспортные данные, а потом попадешь в розыск как преступница, незаконно пересекшая границу. Доказывай потом, что машина увязла в скале, а жениха унесли драконы. – Меня зови Шило. Имя такое. Не вполне распространенное.
– Это не то ли самое, что в заднице? – хмыкнул мальчишка.
– То самое. И не дай бог, чтобы это была твоя задница.
Шилом меня прозвали еще коммуналке. Весело мы тогда жили. Баб Нюра – единственная родственница, и то не шибко родная, поскольку оказалась сестрой моей бабушки, работала на заводе. Мать и защитница всех сирых и убогих, помнящих еще профсоюз, а потому находивших в ее лице рупор народа, числилась суровой вахтершей. Генеральный директор знал, что враг не пройдет, а потому вздрагивал, если только представлял, что по какой–то дурости вручит бабе Нюре ружье. Она заправски отстреляла бы всех несунов, которых и без оружия лихо обезвреживала. Если кто–то из рабочих вдруг переводился в другую смену, его сразу «брали на карандаш» – это ее выражение, поскольку понимали, что воровать хочется, а баб Нюра не дает. Проще перейти в смену вахтера Рустама: тот хоть и выглядел грозно с чисто выбритым черепом и с самой настоящей кобурой на поясе, хранящееся там «оружие» – сотовый телефон, вытаскивал лишь для селфи с хорошенькими лаборантками или раздатчицами.
– Что–нибудь еще пожрать есть, а? – голосом попрошайки проскулил Дайко.
– Нет, – я подтянула сумку ближе к себе. – Тут одежда и всякие мелочи вроде расчески и зеркальца.
– А деньги есть?
– Денег точно нет.
– И продать нечего?
Я задумалась. Что из того, чем обладаю, могу продать? И вообще, как я собираюсь отыскать Федю, если у меня нет средств к существованию?
– Продать нечего, но я умею вязать, шить и плести кружева, – я тайком пощупала грудь, где прятала свои сокровища. Даже под страхом смерти не отдам кольцо, которое так и не успела рассмотреть. Я только–только ответила «да» и протянула руку, чтобы Федор сам надел на палец символ всех влюбленных, как зазвонил телефон. Скомкав торжественный момент и извинившись, что звонок важный, Федя вышел на крыльцо. А дальше… дальше началась эпопея с похищением.
Я вздохнула и подумала об еще одном подарке жениха, который при случае пополнит мой бюджет – о золотом массивном браслете.
– Ты из гильдии белошвеек?
– Нет. Меня всему понемногу научила бабушка, – я грустно усмехнулась. Вместо того, чтобы гонять с ровесниками в колодце двора, я с пяти лет вывязывала носки шестью спицами. Слушала, как друзья играют в прятки, злилась и вязала ряд за рядом, чтобы побыстрее закончить и присоединиться к веселым играм.
«Еще пять рядов и переходи к резинке», – бабушка была неумолима. Вполне себе действенный способ набить руку и получить навык, что не даст помереть с голоду.
– А ты что умеешь? Чем живешь и зарабатываешь?
– Ворую помаленьку, – не стал скрывать Дайко. – А что еще остается делать? На работу не берут, говорят мал еще…
– Сколько тебе?
– Сорок.
– Блин, да ты вдвое старше меня!
– Э–э–э, – махнул рукой сорокалетний малец. – Это по людским меркам ого–го сколько, но я не человек. Вернее, не совсем человек. Ублюдок.
Мне сделалось неуютно, Дайко почувствовал, тяжело вздохнул.
– Я сам толком не знаю, кто я. Если глянуть на мою морду, то станет понятно, что в ком–то из моих родителей текла кровь нейверов. Пустынники частенько живут до пятисот, а потому сорок считают детством.
– Ты тоже сирота? – темень не давала рассмотреть лицо Дайко, а потому он казался обыкновенным мальчишкой, от силы лет четырнадцати. Тот самый возраст, когда ломается голос, а конечности кажутся несуразно длинными.
– И ты?
Я тоже кивнула в ответ.
– А что здесь делаешь, да еще одна?
– От пожара бегу, – я мотнула головой в сторону темного леса.
– А я к нему бежал, пока тебя не заметил. Интересно же поглазеть, как горит. Еще можно найти мясо.
– Какое мясо?
– Жареное. Когда пожар, не всякой птице удается улететь. Или заяц вдруг запутается в силках. Тоже хорошая добыча.
– А силки кто расставляет?
– Кто–кто. Охотники из соседнего селения. Тебе повезло, что на волка не наткнулась. Видать, запах дыма от тебя зверье отогнал.
И как я не подумала, что лес не место для прогулок?
– Пойдем, горе мое, я покажу, где можно без страха переночевать, – мальчишка встал и протянул руку, чтобы взять тяжелую сумку. Я упрямо мотнула головой и повесила ее себе на плечо. Целее будет. Бегай потом за воришкой в темноте.
– И все–таки, зачем ты здесь? – он подождал, когда я присяду у заводи, чтобы умыться.
– Друга ищу.
– Так уже нашла, – он с уверенностью стукнул себя по груди, что рассмешило меня.
– Один друг хорошо, а двое лучше. Кстати, здесь драконы не пролетали? – я развязала подол платья и стала более менее похожа на человека.
– Нет. Что им делать в королевстве Алой Зари?
– Боже, а это еще что?
– Темная ты какая–то, Шило, – с сомнением в голосе произнес Дайко. – Шастаешь по лесу, а не знаешь, что он принадлежит эльфам? Ты, случаем, не из–за Бугра?
– Я не темная, я блондинка. Утром разглядишь, – про Бугор решила промолчать. Во–первых не обязательно это скала, где застрял внедорожник, а во–вторых… От осознания, что я попала в чужую страну контрабандными тропами, меня бросило в жар. Еще не хватало проблем с законом.
– Может еще и пожар ты устроила? – продолжал допытываться малец. – За такое по головке не погладят. Если найдут злой умысел, виселица обеспечена.
– Говоришь, звери бегут, потому что от меня пахнет паленым? Дай–ка, я на всякий случай еще раз умоюсь, – тут уж не до шуток. Достав рубашку и штаны, из–за чего моя походная сумка резко поубавила в объеме, я зашла прямо в платье в реку. Окунулась с головой, чтобы смыть какой–либо запах.
Выходя из воды, я заметила, что Дайко успел пошарить в моей сумке, но, не найдя ничего примечательного, сидел и терпеливо ждал, когда я вылезу на берег.
– Отвернись.
Он так же равнодушно отвернулся, дав мне переодеться в одежду похитителя и отжать любимое платье.
«Зеленый тебе к лицу», – вспомнились слова Федора и его жадный взгляд, которым он прошелся по моей груди и бедрам.
«Блин, не потеряла ли я свои сокровища?!» – мысль обожгла, но быстрое ощупывание успокоило. Все на месте.
– Там будет где высушить платье? Наверное, у вас не принято, чтобы девушка ходила в штанах? – я поймала сосредоточенный взгляд Дайко – луна как раз показала свой круглый лик: подробностей не разглядеть, но мужские штаны с платьем не перепутаешь.
– На жердь повесишь. Только кур не распугай.
– Мы будем спать в курятнике?
– Да, там есть место, куда складывают солому. Самый раз для ночевки. Гадство, все–таки как хочется жрать!
– Утром что–нибудь придумаем, – успокоила я, понимая, что растущий организм мальчишки требовал много еды. Сама не так давно была подростком и штурмовала ночью холодильник, за что не раз получала наказание.
Дайко не обманул. Деревня оказалась недалеко. Мы забрались на чердак, где я развесила платье и, уложив под голову все свои пожитки, закрыла глаза.
Боялась ли я мальчишку? Нет. Таким, если нет от тебя выгоды, ты быстро сделаешься неинтересна. Они палец о палец не ударят, чтобы помочь. Бросят, как ненужного котенка и побегут по своим, пацанским, делам. А этот остался, да еще с комфортом устроил на ночлег. Значит, ты ему, Вострикова, интересна. Пусть не златом–серебром, которого, как он полагает, у тебя нет, а чем–то другим. Может тем, что понятия не имеешь, где оказалась и куда идешь? Врал про эльфов, или на самом деле те существуют? И ведь нисколько не удивился, когда я спросила про драконов. Не сказал, ты чего, дура, какие драконы? Птеродактилей никогда, что ли, не видела?
– Значит, все–таки драконы?
– А? Чего? – встрепенулся Дайко. Выходит, тоже не спал.
– Я спрашиваю, как найти драконов? Они моего жениха унесли.
– Иди на северо–запад. В горах они обретаются, в королевстве Звездной ночи.
– Ты мне завтра рукой покажешь, в какую сторону идти?
– Отчего не показать? Я и проводить могу. Все равно шибко не занят.
– Вот и хорошо. А теперь давай спать.
– Хоть бы твое платье высохло. С тобой в штанах мне срамно показываться. И обувь у тебя странная. Ненашенская.
– Я сама вся ненашенская, – зевнула я и закрыла глаза. Утро вечера мудренее.
