Закрыл за собой дверь, зная, что больше не вернется.
Глава 3
Следующие пять дней он тонул в работе, как в болоте. Нырял в рутину, напрашивался на боевые действия, прилипал по вечерам к друзьям – лишь бы не один. Заколебал, наверное, всех, хотя коллеги относились с пониманием, чувствовали, у Эйдана что-то случилось. Он не пил, разве что слишком много кофе, и рвано спал. Непривычно много курил, хотя уже два раза выкидывал в урну пачку, зарекался лезть за новой сигаретой, но ловил себя на мысли, что сейчас, в этот период, можно. Нужно, наверное, раз по-другому не выходит.
Один раз влез непрошенным в операцию Кайда и Санары, появился не в своем обличье и не вовремя, чуть не схватил пулю. Но схватил от Начальника по шее, едва не вылетел в неоплачиваемый отпуск.
Это все должно когда-то закончиться, говорил себе, ведь все заканчивается. Пройдет и этот период. Отпустит. Ничто не длится вечно. Но дерьмо к нутру прилипло прочно, засохло там, теперь не отдиралось.
Дождь даванул с утра. Поливал город и в обед, и к вечеру, согнал столько туч, что к шести наполовину стемнело. Ллен впервые решил, что сразу после Реактора домой. Попробует почитать, посидеть перед теликом, выспаться, наконец. К киоску свернул лишь для того, чтобы купить свежий выпуск «МотоРикса», и рядом с крыльцом парикмахерской заметил ее – фигуру с зонтом.
Лиза изменилась. Потухла, повзрослела, постарела изнутри, будто за неделю прожила жизнь. Под глазами круги; зонт черный, полы плаща мокрые, мокасины насквозь. Она не замечала ни луж, ни мороси, ни того, что ей давно следовало пойти туда, где сухо, сменить одежду, отогреться и выпить горячего чая. Чай и она – в разных мирах.
Ллен остановился не потому, что хотел, но потому, что должен был.
Какого черта она здесь делает? Искала его?
Встал перед ней, не поздоровался, просто вздохнул. Перемены были ей не к лицу, Эйдан помнил, что косвенно причастен к ним. Но ведь косвенно.
– Чего тебе?
Тот факт, что она искала его, не вызывал сомнений.
Темные глаза глухие, будто заложены каменной кладкой.
– Я… заплатила Информаторам все свои деньги. Просила твой адрес, но они не дали, сказали только, что ты пройдешь сегодня здесь.
«Сколько часов она стоит под дождем?»
– Зачем я тебе?
Лиза – тень себя прежней – молчала. Выдавала невпопад.
– Его хоронили два дня назад… Я… не пошла. Не смогла.
Он ее не винил. Но и к себе домой звать не хотел, обогревать тоже. Он сам хотел выпутаться из этой неприятной паутины; Лиза этому не способствовала.
Невнятная глухая тишина затягивалась.
– Зачем искала-то?
Купить бы уже журнал, вернуться к себе.
И она впервые посмотрела на него пронзительно и ясно. Собралась с мыслями, попросила:
– Стань им. Пожалуйста. Хотя бы на день…
Эйдан сразу понял, о чем речь. Понял и разозлился. Не дал ей продолжить о том, что она «все понимает, что ей хотя бы вечерок в объятьях Макса, чтобы вышла иллюзия прощания».
– Дура! – выругался гневно. – Я тебе кто, клоун? Чародей, фокусник? Может, заплатишь еще, чтобы я всю жизнь его теперь играл?
У Лизы дрожал подбородок.
– Не понимаешь, что себе хуже делаешь? Думаешь, легче станет? Нет, станет тяжелее, дерьмовее раз в сто!
Она продолжала гаснуть, а в нем клокотала настоящая ярость. Чего удумала!
– Мой ответ – нет! – выкрикнул, и девчонка вздрогнула. Ллен чувствовал себя так, будто только что ударил ее у всех на виду.
Ответила Лиза, впрочем, ровно.
– Я знала, что ты откажешь. Забудь.
Развернулась, зачем-то сложила зонтик, будто устала держать его над головой, и зашагала прочь – дождь ложился ей на волосы бисером.
«Я все деньги потратила на Информаторов…» – отражалась эхом у него в голове.
А ему какое дело?!
Вечер у телевизора? Почитать журнальчик? Да ему бы теперь накатить грамм сто-двести-триста.
Домой Ллен шел чертыхаясь.
* * *
Он нашел ее в девять вечера в недостроенном районе, на крыше щербатой девятиэтажки. Так и не сменившую мокрый плащ, потерявшую зонтик, превратившую светлые мокасины в комья грязи. Как она пробиралась через забор, как лезла на крышу, зачем сидела теперь на краю?
Наверное, он задницей чуял, что все не к добру, и потому отправил запрос в Реактор на предмет определения координат человека – ему, как служащему отряда специального назначения, ответили.
Подходить боялся. Мало ли, резкие действия, помутнение рассудка – черт знает, что у другого человека в голове. Понимал только, что оставить все как есть уже не может – совесть заест.
– Эй… Ты ведь не собралась прыгать? – спросил, остановившись в пяти шагах.
В здании сплошной недострой: дыры в стояках, отсутствующие ступени, а то и пролеты. Но тот, кто желает залезть наверх, отыщет дорогу. Отчаяние – оно такое, толкает на многое.
– Ты прав, – послышалось глухо, – мы чужие люди. Иди своей дорогой.
Внутри себя Лиза уже шагнула за край. Он зарубил ей последнюю надежду на свет, «ложный» свет, опустивший бы ее еще глубже во тьму, и тьма настала сейчас.
Дождь, наконец, перестал, но бетон мокрый. Пахнет пылью, сырым цементом; колышутся на ветру обрывки мешковины, которой крыли строительные материалы. А небо темное, погребальное.
Эйдан сел позади нее на выступ. Сам не знал, что собирался делать – ловить, если что?
– Давай без глупостей, а? – попросил, хотя знал, что звучит глупо и банально, он бы сам на эти слова не повелся.
Она просто сидела, просто молчала. Его пугали ее свешенные в пропасть ноги. Сказать: «Это пройдет?» У него и то не прошло до сих пор, у нее подавно.
Неизвестно сколько еще завывал ветер, гнавший и не умевший прогнать бесконечные тучи, прежде чем Лиза заговорила.
– Мы любили друг друга, знаешь… По-настоящему. Как дураки, неспособные поверить, что отыскали настоящее чувство. И счастливы были всего три месяца…
Снова сказать «пройдет»? «Отпустит»? Некоторых всю жизнь не отпускает.
– Только Макс ревновал… Дурачок. – Последнее прозвучало ласково и очень печально – мол, как можно было во мне сомневаться? – Вот и увидел, как меня не вовремя поцеловал Крис, однокурсник. Оукман всегда был наглым…
«…жаль, поздно дала ему пощечину…»
Перед глазами Ллена плыл кусок чужого прошлого: светлый коридор института, широкие окна, дерзкий и самонадеянный Крис, прижавший Лизу к стене. Макс с букетом цветов, смотрящий на эту сцену издалека…
– Он бы иначе не сел за руль пьяным. Никогда не садился.
«Из-за меня».
Чего Эйдан терпеть не мог, так это праздного самобичевания. И понял вдруг, что ему хватило собственного, вот прям позарез хватило. Пора или отпускать ситуацию к хренам, или исправлять ее; заработал на полную мощность мозг.
– Слазь, короче, – вдруг сказал Лизе, – придумаем что-нибудь.
От нее тишина. «Что тут придумаешь, если поздно?..»
Да не бывает поздно. Не на Уровнях, не когда ты служишь в Реакторе.
– Убирай ноги из пропасти, нервирует, – выплюнул грубо. Подумал, оценил риски, шансы, порядок действий. – Я верну тебя в прошлое. По крайней мере, постараюсь.
– В бар? – она даже улыбнулась, мол, какой парадокс. Зачем ей обратно в бар?
– Да не в бар! В тот день, когда тебя этот хрен с горы поцеловал. Сделаем так, что ты сохранишь об этом память, дашь ему по яйцам до того, как он полезет. Макс останется жив.
И вздохнул. Понял, что изворачиваться перед Дрейком придется крепко, потому что закон Эйдан переступит не единожды.
– В прошлое? – Лиза будто только очнулась. Повернулась впервые с того момента, как он влез за ней на крышу. – А это… можно?
Можно. Ллен был злее злющего.
– Ноги убери оттуда!
«Третий раз просить не буду».
Девчонка, сидящая не только на краю здания, но и на внутренней трещине между собой живой и собой мертвой, потихоньку затянула ноги на парапет, отодвинулась от края. На лице недоверие и первый проблеск надежды – она была готова цепляться за любую соломинку. Правда, все еще липла к ее сердцу тьма, но Лиза гнала ее, как умела.
– Это же… кем надо быть? – задала вопрос, и он понял.
– Я работаю на Комиссию. – Если уж честно, то честно. – Думаешь, человек со способностями метаморфа мог бы работать где-то еще?
«Если на Комиссию, тогда возможно, наверное. С порталами», – весь мыслительный процесс отражался крупными буквами на ее лице.
– Слазь. Пошли сушиться. Кофе пить. Ты будешь спать – я думать, поняла?
Ему стало легче уже оттого, что он больше не видел ядерный взрыв в ее глазах. Первым пошел к ведущей вниз лестнице; женские шаги зашуршали следом.
– А… а как тебя зовут? – вдруг послышалось сзади.
Значит, точно оживает; Эйдан потер висок.
– Йен, – ответил коротко.
«Ллен» все равно никто не понимает, переспрашивает, не верит. Такое уж странное имя.
Она прошла за ним, как привязанная, три этажа, прежде чем прошептала:
– Спасибо, Йен.
– Пока не за что.
Глава 4
(Secession – Be Bold And Be Brave)
– Не могу, – отвечал Кайд. – Дрейк наложил запрет на построение временных тоннелей, вынес мне последнее предупреждение. Ты понимаешь…
Ллен понимал. С последними предупреждениями Дрейка не играют, проще с фитилем от бомбы… а попросить больше некого: Санары нет в городе, Кардо отродясь не работал с Порталами, в нижнем отряде тоже умельцев нет. Дварт был последней надеждой.
Лиза спала на диване; давно стемнело. Она уснула сразу после чая и печенья – единственной еды, которую Эйдан нашел у себя дома. Завернулась в его старый сухой свитер, обняла подушку; во сне ее ладони и плечи иногда вздрагивали.
Кайд, человек с пронзительными синими глазами, смотрел на спящую гостью.
– Но я могу сделать так, чтобы она сохранила память при переходе. Это да.
– Делай, – попросил Ллен сразу.
Все, что можно использовать, нужно использовать.
И тот, кто умел перекраивать невидимые пласты, долго стоял у дивана. В голове Эйдана скользнула мысль – Кайд выглядит как маньяк, который собирается убить. Рассматривает, наклонившись почти к лицу, стоит замерев. Сторонний человек, не понимающий, насколько сложные процессы творил в эту минуту коллега по отделу, давно спросил бы: «Эй, чувак, ты чего?» Ллен не вмешивался, не прерывал, хоть и не умел сам работать с чужой памятью, понимал, что это непросто. Наконец, друг разогнулся. Выдохнул.
– Будет помнить, – сказал тихо. – Это все, что могу.
Уже собрался уходить, когда Ллен почти с безнадегой спросил:
