Что мое, что твое
Наима Костер
В этом романе рассказывается о жизни двух семей из Северной Каролины на протяжении более двадцати лет. Одна из героинь – мать-одиночка, другая растит троих дочерей и вынуждена ради их благополучия уйти от ненадежного, но любимого мужа к надежному, но нелюбимому. Детей мы видим сначала маленькими, потом – школьниками, которые на себе испытывают трудности, подстерегающие цветных детей в старшей школе, где основная масса учащихся – белые. Но и став взрослыми, они продолжают разбираться с травмами, полученными в детстве.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
Наима Костер
Что моё, что твоё
Посвящается Дж. и Э.
1. Октябрь 1992 года
В центре города, в Пидмонте, Северная Каролина
Когда Рэй остановился за пекарней, было темно. Так рано утром не спали только птицы, щебетавшие в деревьях, под глубоким безоблачным синим небом. Его сынок, Джи, спал на заднем сиденье, такой опрятный, по-школьному нарядный. Его дыхание затуманивало стекло. Рэй тихонько взял его на руки, держа ключи от кафе свободной рукой. Обошел здание, подошел к главному входу. Мальчик уже успел обслюнявить воротничок его выглаженной рубашки, красно-розовой в клетку.
– Мой талисман, – прошептал Рэй, открывая решетку и крепко прижимая мальчика к себе.
“Суперфайн” стояла на углу Бирд-стрит, примерно в миле к северу от центральной площади. Над входом висела неоновая вывеска, на окнах – ящики с желтыми хризантемами. Раньше в этой части города только заправлялись – на выезде из города или когда проезжали мимо. На том конце квартала была автомастерская и заправка, где принимали только наличные. Но в целом весь район состоял из пустырей и поля, где летом тренировались команды младшей лиги. Территории заброшенных фабрик, заваленные старыми покрышками, зарастали полевыми цветами. Но в прошлом году в одном из старых зданий открылась пивоварня. Там проводили экскурсии и подавали пиво в крошечных стаканчиках. Рядом открылось окошко, где несколько часов в обеденный перерыв можно было купить ребрышки гриль и хот-доги. И конечно же “Суперфайн”, открытая от рассвета до заката. По утрам, на завтрак, у них продавались булочки и кофе. В обед – сэндвичи и свежий хлеб. К вечеру они добавляли печенья, лимонные пирожные, шоколадный торт. Посетители заходили по дороге на работу в центр или останавливались протрезветь после тура по пивоварне. В “Суперфайн” было дешевле, чем в кофейне в центре города, да и нигде поблизости нельзя было достать свежий сэндвич с ветчиной, булочки с абрикосовым джемом и кофе, который на вкус не напоминал бы смесь кипятка с варом.
Идея открыть кафе принадлежала Рэю, но спонсировала ее Линетт из денег, доставшихся ей по страховке после смерти мужа. Они познакомились в “Старбаксе” в часе езды отсюда, где она работала менеджером, а он – баристой. Тогда у него было сразу три работы, но теперь “Суперфайн” стала его миром.
Рэй усадил мальчика на широкий подоконник. Забежал за кассу, достал из холодильника бутылку холодного кофе, нацедил унцию-другую в стакан молока, помешал пальцем и отнес Джи. Мальчик раскинулся на подушках у окна, одну руку закинул за голову, а другую положил на грудь ладонью вниз, как будто защищался от чего-то и укрывал во сне сердце.
– Доброе утро, дружище, – прошептал Рэй. – Выпей, – сказал он, поднеся стакан ко рту мальчика. Джи предстоял такой долгий день, немножко кофеина ему не помешает.
– Папа, зачем ты меня сюда привел?
– Потому что сегодня важный день. Я думал, ты мне поможешь.
Джи просиял и слегка расправил плечи.
– А в школу я все равно пойду?
– Мы ходим в школу каждый день, – сказал Рэй. – Я тебя отведу, когда будет пора. А пока пошли, найдем тебе фартук.
Фартук пришлось сложить вдвое, чтобы он подошел Джи, который даже для шести лет был маловат. Взглянув в зеркало, Джи засмеялся. У него не хватало одного переднего зуба – молочного, от которого откололся такой большой кусок, что теперь его надо было вырывать, – но он все равно был очень хорошенький: смуглая кожа, каштановые волосы, не по росту крупные ладони и ступни. Ямка на подбородке, ямочки на щеках, влажный блеск в глазах от улыбки. Голос у него больше походил на хриплый шепот – Рэй шутил, что это от болтливости. Джи был правдолюб: он всегда говорил, что видел, а видел он все. Рэй боялся, что однажды мальчик увидит какую-нибудь такую правду, о которой лучше помалкивать.
Они закатали рукава и помыли руки в раковине. Потом Рэй посадил Джи на табурет в кухне и попросил его включить радио. Рэй принялся скручивать круассаны и закидывать их в расстоечный шкаф. Потом налепил из теста аккуратных кругляшков для утренних булочек и посыпал их сахаром. Все свои действия он объяснял и иногда спрашивал Джи, сколько на его вкус надо мазать масла на печенье, нравится ли ему, как раскаталось тесто в машинке. Сегодня он больше ничего не мог доверить Джи. В этот день для них всех – для пекарни, для Линетт, но главное, для него, Джи и Джейд – может измениться все. Если после статьи дела пойдут лучше, как они надеялись, у Рэя был целый список задумок: он купит Джейд кольцо с рубином и попросит ее руки; купит Джи комод для его вещей; свозит их в какое-нибудь путешествие, например, в Вашингтон или во Флориду. А там будет снимать Джи на фоне мемориала Линкольна, Джейд – на фоне цветущих вишен, всех вместе – на фоне замка в Волшебном королевстве Диснея; они попросят кого-нибудь их сфотографировать, а Джи наденут эти дурацкие уши.
Но сперва дело за журналистом и его статьей о Бирд-стрит, о ее возрождении. Мы должны стать гвоздем программы, говорила Линетт, и Рэй знал, что она права. Он готовил сегодня особое блюдо: дьявольски шоколадные пончики. Все выходные дорабатывал рецепт с Джи. Пончики Рэй особенно любил, потому что по большому счету в них нет необходимости. С кофе иначе, на кофе можно подсесть так, что без него не жить. А вот пончики – мягкие, в корице и сахарной пудре, глазированные, политые карамелью, с сочной фруктовой начинкой в серединке – существуют просто так. В них и заключалась его тайная сила, его собственный вклад в “Суперфайн”.
Линетт приехала в семь утра, как раз перед открытием. Джи пересчитывал мелочь в кассе, Рэй выписывал мелом на доске сегодняшнее меню. Он назвал свои пончики “Дьявольски шоколадные пончики Джи”. Мальчик был в восторге.
Линетт вошла с огромным букетом гардений в вощеной бумаге. Вид у нее был боевой. Рэй иногда шутил, что он успеет состариться, прежде чем она уйдет на пенсию и оставит пекарню ему. Она выпивала чашек шесть кофе в день и никогда не сидела на месте. Седая, каждый день с новой палитрой цветов на лице, она вся состояла из мышц и жира. С ее приходом появился запах духов и масла для волос. Из сумки у нее торчал секатор.
– У тебя усталый вид, Рэймонд. Ты что, забыл, что нас будут снимать? Я рассчитывала, что твоя мордашка привлечет покупательниц.
Линетт засмеялась собственной шутке. Навстречу ей подбежал Джи. Он замер прямо перед ней, как будто ждал ее реакции – возьмет она его на руки или обнимет. С ним такое бывало: он как будто не решался – как будто не ожидал получить, чего хотел. Рэй расстраивался, когда замечал это в сыне.
– Ну же, обними мисс Линетт, – сказал он. – Поздоровайся.
Он отсыпал кофейных зерен в кофемолку и включил машину.
– А что мой Джи тут делает?
– Папе нужна моя помощь. – Джи гордо указал на доску с пончиком в его честь.
– Дьявольски шоколадные? Ты мой сладкий. Значит, и пончик будет такой же сладкий? – Линетт, смеясь, отправила мальчика мыть руки. Когда он убежал, она повернулась к Рэю.
– Нельзя было сегодня обойтись без него?
– Он мне не мешал, честное слово.
Линетт покачала головой и стала расставлять гардении по вазочкам, которые достала из сумки.
– А что, мальчику сегодня не надо в школу?
– Я отведу его, меня всего пять минут не будет.
– Я думала, это должна делать его мать.
– Он и мой сын тоже.
– А в чем тогда обязанности его мамы? Или она умыла руки, когда родила его и вручила тебе?
Рэй не стал спорить. Он не хотел в это утро ссориться из-за Джейд.
– Знаешь, поэтому я так и не стала заводить детей, – сказала Линетт. – Не хотела заботиться ни о ком, кроме себя. Я этого сполна хлебнула в молодости. Моя мать…
– Родила пятерых, которых воспитывала ты. Я знаю.
Линетт любила рассказывать эту историю, как будто все самое важное в ее жизни решилось, когда она была девочкой, в те дни, когда она пропускала школу, чтобы позаботиться о братьях и сестрах, сводить их к врачу.
– Ты никогда не думал, что ты столько для этих двоих делаешь, хотя мог бы потратить это время на себя? Мог бы пойти учиться, получить диплом.
– Зачем мне диплом? Ты же оставишь мне “Суперфайн”? Или ты передумала, Линетт?
Линетт, протиравшая столы в передней комнате, помрачнела.
– Нельзя так рассчитывать на других, Рэй. Даже на меня. Когда-нибудь я умру. Как и все.
– Тогда погоди умирать, пока не пришел репортер.
Линетт улыбнулась и махнула на Рэя тряпкой. Он, довольный собой, чмокнул ее в щеку и стал накрывать стол на троих.
Они сидели у окна, пили свежий кофе и поглощали печенья. В пекарне пахло дьявольским кремом: густой шоколад, сахар и дрожжи. В половину восьмого пришли обе официантки, Мишель и Микаэла. Они посюсюкали с Джи, надели сетки на волосы и стали воевать за право ставить музыку. Линетт положила войне конец, поймав станцию с госпелами, хотя она и не ходила в церковь. Скорее она хотела призвать благословение на всех них и на кафе. Все подпевали под нос, а Джи сидел на окне, совсем потерянный, когда Рэй ушел на кухню. С ним мальчик был одним ребенком – веселым, спокойным, а без него – другим.
В кафе было полно народу, когда Джейд ворвалась в “Суперфайн” в солнечных очках и с уже растрепавшейся косой набок. Она так и не переодела серые леггинсы и майку “Бэд брэйнз”, в которой спала, только накинула рыжий плащ. Джи вскочил ее поцеловать, и Джейд подалась к нему, а потом отстранилась и спросила, где Рэй.
– Зачем ты его забрал? – кинулась она на Рэя, когда тот вышел из кухни. Она говорила высоким резким голосом, и посетители стали оборачиваться. – Я сама могу позаботиться о своем сыне.
Рэй взял ее под руку и вывел на улицу.
– Ты как?
– Голова болит, – сказала Джейд, надавив пальцами на виски.
Она не сказала, где была вчера вечером, но Рэй догадывался. На шоссе стоял ресторан, куда они любили ходить с подружками с курса. Там подавали “Джек Дэниэлз” со льдом и колой.
– Я поставила будильник. Я бы его отвела. А тут просыпаюсь, и никого нет.
– Я не хотел, чтобы он опять пропускал школу.
– Я бы его отвела, – повторила она.
Джейд подняла очки, и он увидел вчерашнюю подводку, размазавшуюся по ее тяжелым векам. Она была в высоких ботинках на шнуровке, ногти накрасила черным. Такая красивая, такая миниатюрная, и темная мешковатая одежда это только подчеркивала. На фотографиях из старшей школы, прямо перед тем, как она забеременела Джи, он видел девочку-готичку, которая носила только черное, читала комиксы, отвисала с гиками и мечтала попасть на панк-концерт за чертой города любым способом. Забеременела она от мальчика гораздо старше из двухгодичного колледжа, куда ходила на математику. Он не хотел знать Джи, поэтому Джейд жила с матерью, пока не познакомилась с Рэем, который сказал: давай найдем квартиру и будем жить втроем.
Джейд смотрела на него так, как будто собиралась извиниться.
– Репортер еще не приходил?
Рэй почувствовал перемену в ее настроении. Она раскаивалась, может быть, потому, что хотела, чтобы у него получилось сегодня произвести впечатление на репортера потрясающей выпечкой, а может, и без всякой причины. Иногда на Джейд находила нежность, и она обхватывала Рэя и Джи и говорила, как ей повезло – у нее есть семья, где ее любят. А иногда металась по дому, пинала все, что лежит не на месте, и ругалась: на тесную квартиру, на поломанную машину, на Джи, который вечно не дает ей поспать, когда до ее смены остается два часа.
– Следим за входом, – сказал Рэй. – Он должен прийти до трех.
– У меня тоже сегодня экзамен. Забор крови. Я собиралась потренироваться на тебе вчера вечером, но не уследила за временем.
– Ты собиралась тыкать в меня иглой, когда пришла домой совсем косая?
Джейд засмеялась и прикрыла рот ладонью.
– Нет, я бы только нашла вену и сделала вид, что втыкаю иглу.
– Сделаешь вид потом. Сегодня вечером. Покажешь мне, как отличилась на экзамене.
– Почему ты такой хороший, Рэймонд?
Рэй наклонился и поцеловал Джейд. Она пахла затертым диваном, на котором сегодня заснула, розовыми духами и кремом, которым мазалась после душа голышом в ванной, растопырив руки и ноги в разные стороны. Одни ребра, маленькая грудь, чуть-чуть волос между ног. Не сдержавшись, Рэй слегка застонал, представив ее. Последнее время у них не было на это времени: по утрам, когда он уходил в кофейню, Джейд крепко спала.
Линетт могла говорить что угодно про Джейд, но та заслуживала как минимум уважения. Никто из ее родни не получил образования, а она взяла и пробилась и бьется за свое. Разве можно винить ее, если порой ей нужна передышка и пара бокалов?
Рэй еще раз поцеловал ее.
– Ты заслуживаешь всего самого хорошего в мире, – сказал он и пошел внутрь за Джи.
Когда они вернулись, у Джейд в наушниках уже орала какая-то песня. Рэй протянул ей кофе и дьявольски шоколадный пончик, а потом поцеловал своего мальчика два, три, четыре раза.
– Приходи к нам после работы. Мы будем у Уилсона. Он попросил помочь.
– Что ему надо? – спросил Рэй.
– Передвинуть мебель, что-то такое.
