К сожалению, уже тогда наш мир постепенно разваливался. За два дня до финала всё резко ухудшилось. Вместо того чтобы поехать в аэропорт и болеть за Айлу на шоу, мы вчетвером отправились на космодром и полетели на Марс. Счастье, что урвали места. Не всем так повезло.
Я подтвердил, что Айла – моя сестра, и старик просиял. Все так реагировали. Зато потом неизбежно мрачнели, когда получали ответы на следующие вопросы.
– Думаешь, она ещё порадует нас своим чудесным голосом?
– Айла больше не поёт, сэр. Извините.
– Совсем?
– Совсем. Не хочет выступать без гитары.
– Наверняка мы найдём хоть одну.
– Нет, сэр. На Марсе их нет.
– Но петь она ещё может, верно?
Я кивнул.
– Да, сэр. Просто сейчас ей не до этого.
Если честно, ей теперь всё было безразлично. Она почти не вылезала из постели. Только и делала, что валялась на своей койке, смотрела старые эпизоды «Птах» и «Эда и Фреда». Оттого что моя сестра торчала там двадцать четыре часа в сутки (хотя на Марсе это скорее двадцать пять), наша тесная комнатка казалась ещё более душной и крошечной. Причём вела себя Айла отвратительно. На меня почти не смотрела и только огрызалась, если я просил её надеть наушники или подвинуться, потому что её ноги загораживали комод.
Мне уже надоела её вечная хандра, но родители убеждали, что надо проявить сочувствие. Однажды, когда мы с мамой остались наедине, что бывало довольно редко, она сказала:
– Все по-разному переживают горе. Ты легко перенёс весь этот ужас, а вот ей пока не удалось оправиться. Твоей сестре нужно время.
По-моему, за год вполне можно «оправиться» (хотя по марсианским меркам прошло всего полгода), но Айла как будто и не пыталась. Иногда зайдёшь в комнату – а там играет какая-нибудь её песня. В такие моменты сестра сразу выключала планшет, но, похоже, без меня постоянно пересматривала свои выступления.
Если честно, мне это казалось не особо хорошим знаком, но, когда меня спрашивали про Айлу, я всегда улыбался и врал что-нибудь безобидное.
– Думаю, скоро она снова запоёт. Ей просто нужно время.
– Что ж, передай сестре, на станции у неё есть фанаты, – сказал старик и по-дружески стиснул моё плечо.
– Да, сэр. Спасибо.
– И тебе спасибо. Хорошего дня, ребятишки. Вы молодцы!
С этими словами он похромал к библиотеке, и Найя повернулась ко мне.
– Как твоя сестра?
– Сердится на папу – он теперь заставляет её каждое утро ходить в спортзал.
– Наверное, пусть лучше сердится, чем лежит в депрессии? – вставил Дженс.
– Даже не знаю. В депрессии она была повежливее.
– Наверное, завидует, что теперь ты главная звезда в семье, – попыталась пошутить Найя.
– Ерунда, она всё равно известнее меня, – отмахнулся я.
Найя включила планшет и принялась считать на калькуляторе.
– Не совсем. Взгляни на это с другой стороны. Шоу, в котором она выступала, смотрели шестьдесят миллионов человек, но всего на Земле их было девять миллиардов. Наши видео смотрят сто человек из двух тысяч четырёхсот. Если высчитать процент и сравнить… – Тут она оторвалась от планшета и расплылась в улыбке. – На Марсе ты в шесть целых двадцать пять сотых раза популярнее, чем твоя сестра была на Земле!
– Это не смешно, а грустно, – сказал я, а Дженс сгорбился и пробормотал:
– Ненавижу математику.
Я перегнулся через стол и хлопнул Найю по руке.
– Расскажи лучше про этих огромных человекожуков!
– Я больше ничего не знаю, – ответила она. – Кроме того, что мы попросились жить к ним на планету.
– Да ладно! – воскликнул Дженс. – Ни за что такого не будет. Вы вообще как себе это представляете – жить на планете громадных насекомых?
Я попытался, но не вышло. В самом деле, разве такое возможно?
Как оказалось – вполне.
2. Приглашение
– Они называют себя «жури», – сказала мама, когда поздно вечером вернулась в наш жилой отсек. – Народ очень мирный, цивилизованный. Нам повезло, что они вообще согласились на переговоры.
– Они правда похожи на огромных насекомых? – спросила Айла, не отрывая голову от подушки и не глядя в нашу сторону. Но видео на планшете она поставила на паузу. Значит, наш разговор сильно её заинтересовал.
– Не надо так говорить, этим можно их обидеть, – предупредила мама и вздохнула. – Хотя да, они выглядят как, хм, очень высокие комары. На планете Чум есть и другие высокоразвитые виды. Всего их там четыре, они сосуществуют. Причём три из них пришли с других планет. То есть Чуму уже приходилось принимать у себя иммигрантов. Для нас это хороший знак.
– А остальные тоже насекомые? – спросил я. – Или только жури?
Мама сердито нахмурилась.
– Серьёзно, Лан, не надо их так называть.
– Извини. Так что?
Она пожала плечами.
– Пока не знаю. Мы вообще мало что знаем. Связь между станцией на Марсе и планетой Чум очень сложно наладить, информация передаётся медленно, и язык мы ещё не до конца освоили. Да, и ни с кем это не обсуждайте, пока совет не сделает объявление, хорошо?
Очевидно, просьба относилась ко мне. Айла выходила из комнаты, только если родители вытаскивали её насильно, так что вряд ли стала бы что-то там обсуждать.
– А с папой можно?
– Да, Лан, но сегодня он опять работает допоздна. Ты уже будешь спать, когда он придёт.
На Земле папа был учёным, а на Марсе вступил в департамент питания: в группу, которая пыталась создать замену еде. Это была очень важная задача. Все понимали, что взятые с Земли продукты рано или поздно закончатся. Мама с папой иногда об этом шептались, и я знал, что запасы истощаются довольно быстро. Поэтому папина группа работала не покладая рук.
– И что объявит совет? – спросила Айла.
– Только то, что есть такая планета, на которой живут жури, и что с ними ведутся переговоры. Возможно, они примут у себя людей, но не обязательно. И даже если они согласятся, на это уйдёт какое-то время.
• • •
Времени ушло гораздо больше, чем мы думали. Жури официально пригласили людей на Чум только через восемь месяцев. К тому моменту жизнь на станции стала совсем невыносимой. Воздушные процессоры износились, уровень кислорода понизился, и все чувствовали себя жутко уставшими. Воду сильно экономили, мыться можно было раз в десять дней, поэтому пахли мы так себе. Одежда у всех давно истрепалась и провоняла. Как ни странно, я умудрился вырасти, несмотря на скудные порции. Пришлось снова пойти в обменник. Теперь вместо футболки «Тейлор Свифт» и потёртых джинсов я носил громадную спортивную куртку с эмблемой бейсбольной команды «Ёмиури Джайентс» и штаны цвета хаки с дырами на коленях. Причём сколько бы я их ни зашивал, они снова расползались.
Больше всего, конечно, мы волновались из-за еды. Земные запасы подошли к концу. Хорошо, что папина команда успела разработать искусственный рацион «Харч». Его быстренько начали выпускать, но никому он не нравился. «Харч» сделали трёх вкусов: «пряный», «ягодный» и «травяной». Не прошло и двух дней, как народ на станции придумал новые названия: «дрянь», «язва» и «травиловка».
После месяца на «Харче» начались протесты. Папа принял их очень близко к сердцу. Если к нему подходили с жалобами, он одаривал недовольных скупой улыбкой и говорил что-то вроде «Мы делаем, что можем, с теми ресурсами, которыми располагаем» или «Знаю, не особо вкусно, зато от голода не умрём».
А вечером за закрытыми дверьми высказывал маме всё, что накипело.
– Они серьёзно? Что от нас ожидали? Лобстера со сливками?!
Мы с Найей и Дженсом написали сценарий «Лучшие десять рецептов с “Харчем”», и без лобстера со сливками, конечно, не обошлось. Папу это не позабавило, зато остальных – очень даже. На том киновечере все смеялись, и я бы сказал, что это видео стало одним из самых популярных.
Правда, после одного протеста мы перестали его показывать. Об этом и вспоминать страшно. Одиннадцать человек пострадали в давке, а нам пришлось забаррикадироваться в своём отсеке. Протестующие стучали в дверь и требовали, чтобы мама с папой к ним вышли. В конце концов охранники всё уладили, но мама ещё несколько недель запрещала мне гулять по станции одному. И у меня каждый раз скручивало живот, когда я выходил из своей комнаты. До самого последнего дня жизни на Марсе.
Наверное, протест мог вылиться во что-то очень серьёзное, если бы не начались перебои с подачей воздуха. От недостатка кислорода все чувствовали себя измождёнными, и сил бунтовать уже не было.
– Это нарочно так сделали, – сказал Дженс. – Папа говорит, кислород перекрывают, чтобы контролировать народ.
Я не сомневался, что он ошибается, но спорить не стал. От усталости и голода не хотелось даже рот раскрывать.
В общем, все мы были измотанные, голодные, вонючие и отчаявшиеся, когда совет наконец собрал всех в тесной столовой. Нам должны были показать обращение правительства планеты Чум, что они готовы принять у себя людей с планеты Земля. Ради такого случая из развлекательного центра принесли большой экран. Мама сделала объявление вместе с доктором Чанг и генералом Шиллером.
Она рассказала, какие жури добрые и бескорыстные, какая это удивительная и ценная возможность и какую прекрасную работу проделал наш департамент дипломатии в переговорах с правительством Чума.
Потом доктор Чанг попросила нас включить электронный переводчик, который совет уже установил на наших планшетах.
– Вы услышите точный перевод, – объявила доктор Чанг. – К сожалению, программа знает только язык жури. С наречиями крикков, ороро и нагов она не справится. Но мы подготовили субтитры, так что не забывайте смотреть на экран. Итак… начнём.
Все трое отошли в сторону, и большой экран ожил. Появились четыре инопланетянина. Они выглядели совсем по-разному и помещались на экране целиком, с ног до головы… Правда, не у всех были ноги.
Толпа ахнула, а некоторые даже завизжали от ужаса.
– Спасите! – вскрикнула женщина у меня за спиной.
Я сидел молча, но кровь у меня отлила от лица, а сердце бешено заколотилось.
Они выглядели такими… инопланетными.
Левее всех стоял ороро, громадная бело-синяя зефирина с тёмными сонными глазами. Может, у него и были ноги, но я не мог их разглядеть под объёмным мягким туловищем, которое подрагивало на ходу, как желе в миске.
Жури вёл всю компанию к камере, и его внешность меня не удивила. Я уже видел фотографии этого народа и успел привыкнуть к тому, что конечности их тонкие, как палочки, глаза огромные и фасеточные, рот вытянут в трубочку, а длинные крылья сложены сзади. Зато я ещё не знал, как нелепо они ходят, сгибая лапки. Выглядело это очень странно, одновременно забавно и страшновато. Вот что тут делать – пугаться или смеяться?..
Справа стоял крикк, раза в два ниже остальных, пушистый и зелёный. Он напоминал оборотня: солидные мышцы, красные глаза и огромная пасть, полная острых серых зубов. Пожалуй, он произвёл бы на меня жуткое впечатление, не будь таким крошечным. Или он, наоборот, обычного роста? А все остальные чересчур высокие?
Больше всего меня поразил наг. Крупный, червеобразный, как будто сложился буквой «Г». Вместо головы зияет дыра. Как будто скрестили баклажан, морского слизня и открытый мусорный бак.
Все четверо встали перед камерой. Жури заговорил тонким, высоким голосом, и его хоботок завибрировал.
– ЙИ-И-И-И-И…
Перевод в наушнике включился всего секунду спустя. И там жури звучал скорее как ласковый старик, удивительно приятно и умиротворяюще. Оказывается, совсем не так страшно слушать комара, если он разговаривает голосом доброго дедушки.
– Мы приветствуем вас от имени Союзного правительства планеты Чум. Примите наши искренние соболезнования. Сочувствуем, что ваша родная планета погибла. Все четыре народа в нашем союзе некогда пострадали от вреда, который нанесли себе сами. Это было ещё на заре цивилизации. Однако времена жестокости остались позади, и мы не сомневаемся, что люди тоже способны прийти к миру. Поэтому предлагаем вам убежище на нашей планете, где вы сможете жить и процветать в многовидовом обществе. Мы будем вам рады, разумеется, при условии, что вы останетесь миролюбивы.
Жури отпрыгнул назад на ножках-палочках, забавно покачнувшись, и вперёд выступил мускулистый зубастый крикк.
– ГЗ-З-ЗР-Р-Р-РГЗ-ЗР-Р-РК-К-К-К-К-К… – грубо, резко зарычал он.
– Язык неизвестен, – прокомментировал голос в наушнике.
На экране появились субтитры, и я прочитал:
Крикки всегда жили на планете Чум. Нам здесь очень нравится. Можете присоединиться, если с вами не станет хуже.
Крикк отступил, и большой зефирный ороро занял его место перед камерой.
– МР-Р-Р-РУМ-М-МР-Р-Р-РМ-М-М… – протянул он низким голосом, и у меня внутри всё завибрировало, а электронный переводчик в наушнике беспомощно запищал.
Ороро не беспокоит ваше прибытие.
Мне такая формулировка показалась странной, но я не успел над ней задуматься, потому что теперь нас приветствовал наг.
– СКР-Р-РИ-И-И-ИРИ-И-ИРИ-И-ИРИ-И!..
У него был высокий, визгливый голос, и я даже не услышал фразу «Язык неизвестен» из наушника. Все зажали уши, и даже троица инопланетян на экране явно напряглась, отшатнувшись от нага.
Привет! Наги не так давно переехали на планету Чум!
