Становясь Милой
Эстель Маскейм
Модное чтение. Проза Анны Тодд и Эстель МаскеймТрилогия Милы #1
«Становясь Милой» – первая книга нового захватывающего и волнующего цикла Эстель Маскейм, автора трилогии «Я говорил, что…».
Миле шестнадцать, и она – дочь голливудской суперзвезды. Несмотря на роскошную жизнь, Миле приходится подчиняться строгим правилам, чтобы не испортить имидж отца. Но Мила оступается, и папа отправляет ее к родственникам в сельскую глушь за две тысячи миль от Лос-Анджелеса.
Что Мила будет делать на другом конце страны? Отдыхать. А еще много общаться с Блейком. Новый друг Милы понимает, как нелегко живется в тени известного родителя, ведь его отец – мэр. Но у Милы и Блейка гораздо больше общего, чем им кажется.
«Эстель Маскейм – блестящая молодая писательница. Ее истории завораживают. Она обладает удивительным мастерством». – Анна Тодд
Эстель Маскейм
Становясь Милой
© Сухляева В., перевод на русский язык, 2022
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022
* * *
Посвящается двум ярчайшим звездочкам на небосводе, малышу Бакену и Дженсену Бакену
Глава 1
Что ж, я налажала. Причем по-крупному.
Теперь изо всех сил стараюсь не расклеиться под грузом горьких сожалений и страдая от пульсирующей головной боли. Впрочем, после вчерашнего мои мучения вполне заслужены.
В кухне повисла напряженная тишина, которую нарушает лишь едва слышное гудение кондиционера. Мой взгляд приклеен к пятну на белоснежном мраморе стола.
– Ну и как нам теперь выкручиваться? – наконец сердито вопрошает Рубен, кипя от негодования. Он даже не пытается скрыть, насколько его достали подобные экстренные собрания, где все пытаются придумать, как замять неприятные последствия от моей очередной выходки.
– Выкручиваться – твоя обязанность, – парирует мама, не отрываясь от телефона; ее пальцы с идеальным маникюром скользят по экрану. – Вот сам и думай.
– Марни, не всякую шумиху так легко замять, – возражает Рубен. – Твоя дочь становится верным поставщиком скандалов для таблоидов, а они уж своего не упустят.
Подавив волну тошноты, приподнимаю голову и мельком оглядываю помещение. Рубен стоит ко мне спиной, уткнувшись в «Макбук» на кухонном островке. Мама разрывается между двумя мобильниками – рабочим и личным. Несмотря на несусветную рань, она умудрилась уложить волосы и накраситься, одновременно пытаясь потушить пожар от последнего скандала. Также в кухне присутствуют двое из продюсерской компании – какие-то там младшие продюсеры, наверное, я даже их имен не знаю. Знаю одно – они в ярости.
– Нельзя просто сказать, что у нее голова закружилась? – предлагает один из них.
– Ага, отличная мысль, наверняка все купятся, – язвительно тянет Рубен, затем поворачивается ко мне – лицо суровое, челюсти плотно сжаты, на щеках играют желваки.
Я знаю его уже лет десять, но все еще порой боюсь до чертиков. Он кладет ноутбук прямо передо мной.
– Гляди! – Я стыдливо отворачиваюсь, он настаивает: – Мила, посмотри на экран!
Лицо у меня вспыхивает, и я неохотно поднимаю глаза. На рабочем столе открыто сразу несколько окон, которые занимают все свободное пространство; от такой словесной каши тиски, сдавливающие грудь, сжимаются еще плотнее.
«ДОЧЬ ЭВЕРЕТТА ХАРДИНГА ВЫШЛА ИЗ-ПОД КОНТРОЛЯ?»
«МИЛА ХАРДИНГ УСТРАИВАЕТ СЦЕНУ НА ПРЕСС-КОНФЕРЕНЦИИ ФИЛЬМА “ВСПЫШКА: ТОЧКА НЕВОЗВРАТА”»
«ЭВЕРЕТТ ХАРДИНГ НЕ СПРАВЛЯЕТСЯ СО СВОИМИ РОДИТЕЛЬСКИМИ ОБЯЗАННОСТЯМИ?»
– Простите, – шепчу я. В горле пересохло, поэтому слово выходит слабым и неуверенным.
– Извинения не заткнут этих писак! – отрезает Рубен. Его злость обращается к продюсерам: – И вообще, кто из ваших бесполезных помощников додумался на таком важном мероприятии дать шестнадцатилетней девчонке шампанское?.. Тот, кому не место на его должности, вот кто.
– Никто мне ничего не давал. – Я и так паршиво себя чувствую, не хочу еще кого-то тянуть за собой на дно. Кроме того, мне действительно никто ничего не давал. Решения и поступки мои собственные, а значит, я одна и должна за них отвечать. – Бокалы с шампанским стояли на столе, и я просто взяла один, когда никто не видел.
Рубен бросает на меня презрительный взгляд.
– Мила, в твоем возрасте уже полагается понимать, что таблоиды способны раздуть слона из любой мухи. Стоит лишь немного оступиться, и в их глазах ты превращаешься в пачку долларов. Они даже ребенка не пощадят, тем более дочь самого Эверетта Хардинга.
По кухне разносится звон телефона. Один из продюсеров берет трубку и выходит, резким голосом раздавая приказания звонящему.
– Мне ужасно жаль, – вновь извиняюсь я – который раз за прошедшие двенадцать часов, и все же, кажется, этого по-прежнему недостаточно. Ну а что еще мне остается? Прикусываю нижнюю губу и роняю взгляд на стол, едва сдерживая слезы.
– Знаю, солнышко, – ласково говорит мама. Убрав телефоны, она придвигается ближе и обнимает меня за плечи; от нее исходит аромат полевых цветов. – По большому счету не произошло ничего из ряда вон выходящего: подростки постоянно экспериментируют, что вполне нормально, поэтому я на тебя не злюсь, просто… – Она кладет подбородок на мое плечо и вздыхает, поток воздуха щекочет мне шею. Ее голос становится тише. – Остальные могут время от времени влипать в неприятности. Но не ты. Наша семья постоянно на виду. Особенно сейчас, когда за нами следят чуть ли не через лупу.
В ее теплых, ароматных объятиях я наконец не выдерживаю и даю волю слезам.
Мои предыдущие оплошности меркнут в сравнении со вчерашней. Не так давно Рубен едва меня не придушил, когда я показала средний палец папарацци с пассажирского сиденья нашего «Рейндж-Ровера», позабыв о том, что окна у нас не тонированные. А в прошлом месяце, когда я поцапалась в «Твиттере» с какой-то начинающей моделькой, Рубен наложил полный запрет на соцсети на целых две недели. Теперь эти выходки выглядят безобидными шалостями; вчерашний инцидент вышел на совершенно новый уровень.
Представьте себе помпезную пресс-конференцию перед выходом одного из самых нашумевших блокбастеров лета, долгожданной третьей части франшизы с мировой известностью под названием «Вспышка». Действо в самом разгаре, фешенебельный кинотеатр в Беверли-Хиллз под завязку набит журналистами. В зале присутствует основной актерский состав, однако все внимание приковано к главной звезде Эверетту Хардингу и его сногсшибательной коллеге Лорел Пейтон. Актеры сидят на сцене, весело отвечают на вопросы и с энтузиазмом рассказывают о новом фильме. В это время за кулисами празднует продюсерская компания. Шампанское льется рекой. Элегантная жена Хардинга грациозно расхаживает по залу, вступая в оживленные беседы то с одним начальником, то с другим и активно щелкая селфи для соцсетей.
И вот она я, их единственная дочь, совершаю глупую, невероятно детскую ошибку – втихушку угощаюсь шампанским на светской вечеринке, к которой приковано пристальное внимание прессы. Уж мне-то следовало понимать, что время и место совсем не располагают к экспериментам, но я с чего-то решила, будто за кулисами никто не заметит.
Как же я ошиблась.
Мероприятие заканчивается оглушительными аплодисментами. Папа уходит за сцену, мама его радостно обнимает. Рубен вызывает водителя, поскольку папа совершенно изнурен и хочет поскорее вернуться домой, затем вылавливает из толпы меня и ведет вслед за родителями к черному выходу. На улице на нас обрушивается целый шквал вспышек от фотокамер – когда-то я восхищенно сравнивала их с мерцанием звезд, теперь же они лишь ослепляют.
Именно тут и приключается катастрофа. Свежий воздух моментально ударяет мне в голову. Запнувшись на ровном месте, я лечу вперед, машинально пытаясь уцепиться за маму, но не успеваю и валюсь на барьер, ограждающий нас от папарацци. Заслышав шумиху, папа оборачивается, однако Рубен запихивает его в ожидающий нас минивэн. Вслед за ним во тьме салона исчезает и мама. К тому моменту, как Рубен возвращается за мной, я стою на коленях на холодном бетоне, пытаясь унять головокружение. К горлу подступает волна тошноты – слишком сильная, чтобы подавить. И вот я уже опорожняю желудок прямо на землю, стараясь припомнить, сколько именно бокалов шампанского я в себя опрокинула.
Вспышки камер становятся ярче и чаще. Будто сквозь плотный слой ваты слышатся щелчки затворов, папарацци пытаются перекричать друг друга: одни зовут меня по имени в надежде, что я на них взгляну и им удастся заполучить идеальную фотографию случившегося; другие задают мерзкие вопросы, стараясь вызвать еще более скандальную реакцию.
Рубен хватает меня за локти и резко дергает вверх, ставя на ноги, затем едва ли не на руках тащит к минивэну, расталкивая папарацци, и запихивает меня в салон. Громко захлопывается дверца, и шум резко приглушается, однако настырные журналюги принимаются колотить по окнам.
– Мила! – вскрикивает мама, соскальзывая с противоположного сиденья и плюхаясь передо мной на колени. У меня голова клонится набок, и она берет ее в ладони. На ее лице, с по-прежнему идеальным макияжем, написано удивление и испуг. – Ты как? Что…
– Какого черта?! – резко обрывает ее папа громогласным голосом; он возмущен. – Ты пила?!
Вот так все и произошло. Так я села в лужу, причем с оглушительным всплеском.
И теперь, утром следующего дня, масштаб беды кажется еще значительнее. Таблоиды смешивают нашу фамилию с грязью. Мои мерзкие фотографии разлетелись по всему интернету. Я выставила папу на посмешище.
– А ведь это далеко не первый ее проступок! – рычит Рубен с противоположного конца кухни.
Его недовольство вполне понятно. Он – папин менеджер, ему платят за управление нашей жизнью. А я усложняю его работу тем, что постоянно, хоть и не нарочно, ворошу осиное гнездо желтой прессы.
– До выхода фильма всего месяц. И нам нисколько не помогают гуляющие по таблоидам фотографии пьяной Милы Хардинг, стоящей на коленях и опорожняющей желудок на пресс-конференции.
– Да и после выхода фильма ни к чему нам черный пиар, – добавляет оставшийся продюсер. Она скрещивает руки на груди и окидывает меня злым взглядом. Ее нисколько не заботит благосостояние нашей семьи – компания печется лишь о том, чтобы выжать из предстоящего фильма как можно больше денежек.
– Плюс школьный год закончился, а значит, ты, юная леди, теперь будешь чаще появляться на людях, – говорит Рубен, потирая щетину на подбородке, словно о чем-то усиленно размышляя.
Вытерев слезы и покинув мамины ласковые объятия, я выпрямляюсь и заглядываю Рубену прямо в глаза.
– Как мне все исправить?
Тот передергивает плечами.
– В идеале? Исчезнуть на несколько недель, чтобы никому не пришлось переживать о твоей зарождающейся теплой дружбе с желтой прессой.
– Рубен! – сердито шипит мама, сжимая мое плечо, словно в попытке защитить меня от жестоких слов. Она прожигает папиного менеджера откровенно враждебным взглядом.
– А что? У тебя есть идея получше, Марни? – сухо отвечает тот.
Скрипит деревянный пол. Я оборачиваюсь и сквозь опухшие веки различаю отца, который стоит, опершись о дверной косяк и спрятав руки в карманы джинсов. На нем его любимые солнцезащитные очки – должно быть, после вчерашнего изнурительного дня у него болят глаза. Мы все молчим и про себя задаемся вопросом, как давно он тут стоит. Мама берет меня за руку и крепко сжимает.
– Мила, – начинает папа, прочистив горло. Низкий, хриплый голос – одна из причин, по которой его так обожают дамы по всему миру, – а по утрам это качество проступает еще отчетливее. Он касается края очков и слегка приподнимает, взгляд его темных глаз, красных и опухших от недосыпа, встречается с моим. – Думаю, будет лучше, если ты уедешь домой и какое-то время там поживешь.
У меня душа уходит в пятки.
– Домой? – повторяет мама. – Наш дом здесь, Эверетт. Мила дома. С нами. Давай все хорошенько обсудим, прежде чем…
– Рубен, организуй поездку, – твердо говорит папа, полностью игнорируя мамины возражения, будто она и рта не раскрывала. Его взгляд продолжает сверлить меня, и я успеваю заметить в нем искру сожаления, прежде чем папа вновь опускает очки и спокойно добавляет: – Мила, собирай вещи. Ты проведешь лето в Теннесси.
Глава 2
«Имение Хардингов».
Эти слова выгравированы золотыми буквами на табличке, прикрученной к сплошному каменному забору, окружающему ранчо площадью в пятьдесят акров. Автоматические ворота, судя по всему, открываются с помощью кода, который нужно ввести на панели. Однако его у меня нет, поэтому я жму на кнопку вызова хозяев и поворачиваюсь к камере наблюдения в ожидании ответа или иной реакции.
Личный водитель, встречавший в аэропорту, уже отчалил, высадив меня с багажом в какой-то глуши под палящим солнцем. На проселочной дороге стоит жуткая тишина – ближайшее ранчо километрах в двух отсюда, – и без привычного городского шума мне становится не по себе. В Лос-Анджелесе подобную тишину даже представить трудно.
Смахиваю со лба бусинки пота. На панели оказывается микрофон, который я замечаю, только когда из него раздается писк, покашливание, а затем и голос:
– Мила, ты добралась! Погодь минутку.
Тетя Шери! У меня на лице тут же расползается широкая улыбка. Я лет сто не слышала ее голос вживую – со столь родным южным говором. В Теннесси все чудно разговаривают: немного через нос и порой коверкая слова.
Я жду еще какое-то время, все больше покрываясь по?том, и продолжаю разглядывать высоченный забор.
Когда я была маленькой, ранчо прекрасно виднелось с дороги – этому не препятствовали никакие ограждения. Лишь на обочине стоял видавший виды деревянный столб, на котором висела табличка с названием ранчо, написанным вручную. Тогда в ином не было необходимости. Однако позже стали заявляться папины ярые фанаты, чтобы полюбоваться на ранчо, где вырос их кумир (тоже мне, велика важность!). Поэтому тетя Шери потребовала от папы обезопасить территорию. Он нанял рабочих и оплатил все расходы на постройку забора. Таким образом решили проблему незваных гостей, сующих повсюду свои любопытные носы.
Тем не менее не припоминаю, чтобы забор был настолько монументальным. Богатый серый камень выглядит совершенно неуместно посреди полей; ранчо больше похоже на крепость, чем на жилой дом.
С громким звоном ворота медленно отворяются, и навстречу мне бежит тетя Шери.
– Мила! – Она заключает меня в объятия – медвежью хватку, от которой трещат ребра и перехватывает дыхание – и качает из стороны в сторону. – Боже мой, дай на тебя глянуть!
Потом отстраняется, вцепившись мне в плечи, и оглядывает меня с ног до головы, как некий музейный экспонат.
