– Очень удобно!
Лыков вышел на крыльцо обескураженный. Откуда такие берутся? Свой брат полицейский попал в беду в чужом городе, его очернили и оболгали. Помоги ему, поддержи. Взгляни на улики по-другому, ищи доказательства в защиту несчастного, а не в обвинение. Вот клеенка…
Сыщик вновь прошел насквозь весь сад Блонье, постоял у монумента композитору Глинке, местному уроженцу, одобрил архитектуру Дворянского собрания напротив памятника. Хотел выпить кофе возле лютеранской кирхи, но присутственные часы уже кончались, и он поспешил к следователю.
Окружный суд занимал весь второй этаж доходного дома Рачинского. На первом располагались богатые магазины – табачный, магазин часов – и сидел нотариус. Лыков разыскал «законника, каких поискать» в обширном кабинете пьющим чай.
– Вы к кому? – недовольно спросил тот, отодвигая стакан.
– Статский советник Лыков, чиновник особых поручений Министерства внутренних дел, прикомандированный для занятий к Департаменту полиции.
– А… Примчались выгораживать убийцу? Ну-ну. Только у нас законы на первом месте, учтите.
– У нас тоже. Меня зовут Алексей Николаевич, а вас?
– Дмитрий Наркизович.
Резников смотрел на него по-особому, словно хотел что-то сказать, но не решался. Потом все-таки сообщил:
– Ваш начальник отправил телеграмму губернатору, я знаю об этом.
– Конечно, мы не можем оставить обвинение нашего чиновника без внимания. Тем более если он обвиняется в убийстве.
Судебный следователь вздохнул:
– Дело в том, что прокурор камер-юнкер Брок тоже получил телеграмму – от министра юстиции Щегловитова. С требованием вести следствие, невзирая на чины.
Ванька Каин опять встал Лыкову поперек дороги. Что за планида у дурака? Но приходилось учитывать то, что сообщил коллежский асессор.
– Спасибо за эту деталь, – ответил Алексей Николаевич. – Я был сейчас у Гепнера, он и послал меня к вам. Сказал, что дознание закончено, вы завершаете следствие. Почему так быстро? И трех дней не прошло.
– А потому, что обстоятельства преступления кажутся всем, и мне в том числе, абсолютно ясными. Чего тогда тянуть?
– Я хочу ознакомиться с актом дознания.
Резников нахмурился:
– Я вправе вам отказать.
Лыков молча ждал продолжения, решив, что с этим человеком лучше договориться по-хорошему. Он из другого ведомства, которое всегда ставило себя выше полиции. И сейчас ход за юстицией.
Следователь будто услышал мысли сыщика и смягчился:
– Понимаю ваше беспокойство, желание помочь товарищу. Давайте так. Я ознакомлю вас с материалами следствия, можете делать выписки, задавать вопросы. Одного я вам не могу обещать: понимания со стороны прокурора. Он, чтобы угодить министру, готов своего папашу осудить…
– Еще раз спасибо. День уже кончается. Я ведь не могу взять материалы в гостиницу, придется сидеть в вашем кабинете. Мне прийти завтра утром?
– Да, к половине десятого. Честь имею!
Ободренный питерец отправился в номера. Ему не терпелось быстрее увидеть акт дознания, но Резников и так обещал ему помощь в противовес начальству. Следовало вести себя корректно с возможным союзником. Оставалось перекусить, осмотреть город и ждать утра.
Алексей Николаевич решил, что в ресторане гостиницы он еще успеет поужинать. Оставалось часа три светлого времени, и гость отправился гулять. Но сначала он отобедал в «Кафе-Рояль» на Почтамтской, рядом со зданием штаба расквартированного в Смоленской губернии Тринадцатого армейского корпуса. Видимо, поэтому в зале сидело так много офицеров. Лыков знал от приятеля, барона Таубе, что корпусом командует подающий надежды генерал-лейтенант Алексеев. Но в деле, из-за которого приехал чиновник особых поручений, военные помочь не могли. Поэтому рекомендательных писем он не прихватил.
Кухня ресторана оказалась вполне приличной. Питерец истребил суп биск раковый, котлеты а-ля-минут с бобами по-английски и запил это английской же горькой водкой. Ужин сопровождала приятная струнная музыка в исполнении концертной капеллы дирижера Берлявского. Все было чинно и немного скучно. Многие смоляне пришли с женами и ужинали по-семейному. Желая пройтись, сыщик не стал засиживаться. Он успел немного: посетил Лопатинский сад и осмотрел несколько ближайших башен кремля. Сад ему понравился, а кремль напомнил родной нижегородский, хотя был на сто лет моложе. Зато на вид он казался огромным: фрагменты стен с башнями расходились далеко-далеко в стороны. Гость купил туристический план и поразился. Длина стен – пять верст восемьдесят саженей! В Нижнем две с небольшим версты. Тридцать восемь башен! У него на родине их всего тринадцать. Правда, кремль на Волге цел, стены тянутся сплошным фронтом, а здесь, на Днепре, их словно нарезали на куски. И подлинных башен осталось всего шестнадцать, да еще две заново построили в девятнадцатом веке на месте прежних.
Кроме того, судя по плану, внутри огромной площади, занятой смоленской цитаделью, расположились жилые кварталы. С улицами, площадями, монастырями, пригорками и оврагами… Чуть не половина Смоленска помещалась в кремле! Большие доходные дома и хибарки обывателей, магазины, бани, сараи, сады с огородами. В Нижнем Новгороде иметь внутри кремля жилые дома не полагалось, всю его территорию захватила власть. Ну, оставили немного духовенству…
Уже в сумерках гость осмотрел бульвар памяти 1812 года. Открывать его год назад приезжал государь. На бульваре, укутанный полотном, стоял памятник. Вокруг копошились мастеровые. Газеты писали, что монумент обещает быть необычным. На вершине скалы сидят два орла, а снизу к ним карабкается дерзкий галл с мечом. Хочет, негодяй, разорить гнездо. Могучий орел сердито взирает сверху на пришлеца и положил ему когтистую лапу на руку, сжимающую меч. За его спиной застыл наготове другой орел. Птицы символизировали две русские армии, соединившиеся под Смоленском. Оригинально и выразительно… Прохожий пояснил, что открыть памятник обещают к сентябрю.
Спал Алексей Николаевич плохо. Ему снился помощник – в кандалах и арестантском халате. Он сказал: курва стала себе цену набивать, я ее и кончил. А писарь с красным носом торопливо занес слова арестованного в протокол.
Утром питерец раздумывал, не пойти ли ему сначала в сыскное отделение. Познакомиться с кадром, расспросить. Полистать протоколы. Но потом он решил, что лучше сделать это после общения с судебным следователем. Резников обещал показать акт дознания. Если Сергея подставили, он, Лыков, увидит нестыковки. И укажет на них Дмитрию Наркизовичу. Тогда тот вернет дело, и начнется привычная сыскная работа, в которой статский советник собаку съел. Азвестопуло сразу вызовут на допрос, Лыков увидит и поддержит своего незадачливого помощника и узнает из первых рук, что же там случилось.
Поэтому ровно в половине десятого статский советник явился в знакомый кабинет. Резников уже был там и опять чаевничал. Он угостил и питерца, затем молча выложил на стол папку и занялся своими делами. А Лыков погрузился в изучение материалов. От нетерпения у него даже руки дрожали. Сейчас все выяснится!
Итак. Августа Евлампиевна Мапететт, урожденная Ерастова, разведенная, проживала в собственном доме в Офицерской слободе, на углу Константиновской и Александровской улиц. Дворника у нее почему-то не имелось, да и остальная прислуга оказалась приходящей. Видать, женщина вела такую веселую жизнь, что лишние глаза ей были ни к чему. Так или иначе, полицию вызвала кухарка, которая пришла к хозяйке в пять часов утра 27 апреля (почему так рано?) и обнаружила жуткую картину.
В спальне на кровати, одетая в нижнюю юбку и корсет, лежала на спине разводка. Она вся была в крови, которая истекала из трех глубоких ножевых ран: двух на груди и еще одной на животе в области селезенки. Все раны были смертельными.
На полу рядом с кроватью безмятежно спал мужчина! Он тоже был в белье, обильно закапанном кровью жертвы. Рядом, возле его правой руки, валялся окровавленный нож.
Дойдя до этих слов, сыщик спросил:
– Дмитрий Наркизович, белье, что сняли с Азвестопуло, где сейчас?
– Здесь, в камере вещественных доказательств. Оно будет предъявляться в судебном процессе.
– Распорядитесь, пожалуйста, чтобы его принесли. Хочу осмотреть и убедиться в одной догадке.
– Хорошо.
Следователь отправился за служителем, а Лыков продолжил читать материалы.
Кухарка Мокрида Сутулова кинулась в полицию и даже догадалась подпереть поленом дверь снаружи, чтобы преступник, проснувшись, не сбежал. Ее предосторожность оказалась напрасной. Тот и не думал скрываться и до самого появления полиции продолжал крепко спать. Прибывшие на вызов чины сыскного отделения кое-как растолкали неизвестного и предъявили дело его рук. Мужчина обалдел и вообще говорил с трудом, настолько был пьян. Он назвал свое имя, вынул паспорт и, чуть позже, полицейский билет, так и выяснилась его принадлежность к Департаменту полиции. Обескураженные сыщики во главе с начальником отделения губернским секретарем Ткачевым послали за полицмейстером и судебным следователем. Пока те ехали, с задержанного сняли первый допрос. Он категорически отрицал свое участие в убийстве, но не мог объяснить, что же тут в его присутствии произошло. Азвестопуло высказал предположение, что его опоили каким-то дурманом, а потом зарезали хозяйку и ушли, подбросив нож и измарав питерца кровью. Столь неправдоподобное объяснение вызвало у чинов отделения понятное недоверие. Вот орудие убийства, вот три пустые бутылки из-под вина… И два участника события: мертвый и живой. Кто мог опоить гостя, а главное, как и когда? Сама хозяйка налила в бутылки дурмана? А потом впустила злодеев, чтобы те ее прикончили? Забавная версия… Но у питерца других не было. Он только попросил немедленно сообщить о происшествии в департамент. Оттуда приедет такой человек, которого не проведешь.
С подозреваемого сняли отпечатки пальцев и выяснили, что они совпадают с теми, что остались на рукоятке ножа.
На этом месте пришлось прервать чтение, поскольку принесли улики. Алексей Николаевич разложил на столе подштанники и нательную рубаху, что были в ту ночь на Азвестопуло. Он стал внимательно разглядывать белье и через минуту удовлетворенно хмыкнул:
– Взгляните, Дмитрий Наркизович. Видите?
Следователь встал рядом:
– Что именно я должен увидеть?
– Как лежат пятна крови.
– А как они лежат? Забрызгало, когда ваш помощник ударял женщину ножом.
– Если бы это было так, пятна имели бы форму, вытянутую книзу. Вот я преступник. Наношу три удара. Кровь брызжет из ран небольшими фонтанчиками, поскольку это не перерезанные артерии, на грудь и живот.
– Ну?
Лыков стал терпеливо объяснять:
– Если удары были нанесены стоя, то брызги из ран летели бы вперед и вниз, под собственной тяжестью. Попав на рубаху, они стекали бы опять же вниз. И каждое пятно крови имело бы соответствующую форму – вытянутую к полу. А что мы видим тут? Аккуратные капли, примерно две дюжины на рубахе и еще немного на подштанниках. Такие, словно их роняли на лежащее тело сверху из пипетки.
Коллежский асессор зачем-то потер пятно ногтем. Вид у него стал озадаченный.
– Дмитрий Наркизович, это же очевидно. Попробуйте провести следственный эксперимент, лондонская полиция часто их практикует.
– Но погодите, погодите, – протестующе поднял руки Резников. – Азвестопуло напал на госпожу Мапететт с ножом, это же очевидно! А пятна… Она сопротивлялась, не хотела умирать…
– Из чего вы делаете вывод, что она сопротивлялась? В таком случае на руках Азвестопуло, на его рубахе остались бы следы крови в виде отпечатков ее пальцев. Они есть? Их нет.
– Но кровь не стекала вниз по той же рубахе потому, что сразу же впиталась в ткань!
– Рубаха не бязевая, а из плотного батиста. – Сыщик тоже потер материю пальцем. – Вся кровь мгновенно впитаться не успела бы. И потом, три удара были нанесены быстро, в движении, люди не стояли как статуи, они перемещались. И брызги летели бы на убийцу так, что испачкали бы его спереди и с боков. Тогда их след на боках был бы косой, от груди к спине. Вы видите такие? Лишь ровные аккуратные капли, нет ни стекающих вниз, ни идущих вбок. Азвестопуло лежал без движения, видимо, опоенный «малинкой». А на него сверху брызгали кровью. Аккуратно, но глупо. Где следы борьбы, сопротивления жертвы? Где заляпанные окровавленными руками госпожи Мапететт простыни? Ничего этого я в протоколе осмотра места происшествия не увидел.
– Но три бутылки вина!
– Что с того? Настоящие убийцы вылили их в помойное ведро или выплеснули в окно, а потом поставили на стол для убедительности. В доме есть водопровод? Заглянули ли сыщики в отхожее?
– Понятия не имею, – пожал плечами следователь. – Я быстро оттуда уехал.
– Уверен, что ребята схватили моего помощника, обрадовались, что убийца пойман, и осмотр провели спустя рукава. Я должен заново осмотреть и обыскать место происшествия.
– Но как? Дознание уже закончено.
– Верните дело в сыскное отделение для повторного дознания. На основании вновь установленных фактов.
Резников вздохнул:
– Алексей Николаевич, вы не убедили даже меня. Хотя я хочу вам помочь. А переубедить прокурора… Он не даст разрешения.
– Вам и не нужно его разрешение. То, о чем я прошу, в вашей власти.
– Формально так. Но коллежский советник в звании камер-юнкера Брок съест меня с потрохами. Я и без того слыву в юстиции либералом и вызвал уже неудовольствие министра. Нет, мне нужны более убедительные доказательства.
Алексей Николаевич развел руками:
– Этих вам мало? Мне как сыщику все уже ясно. И не потому, что я хочу обелить своего помощника. Просто мои коллеги сделали все топорно. Подделка улик очевидна, не семи пядей во лбу ваши фальсификаторы. Если желаете, вызовем экспертов из Петербурга, они вашего камер-юнкера на смех поднимут. Вместе с губернским секретарем Ткачевым. Кто он такой? Если съел подделки и не поморщился, значит, он дитя малое, а не начальник сыскного отделения! Я ему так хвост накручу, что со службы вылетит!
– Не успеете, он скоро уедет из Смоленска.
– Вот оно что… Ткачеву все равно, будет пойман настоящий убийца или пострадает невинный человек?
– Увы, – подтвердил судебный следователь. – Я сейчас же доложу прокурору суда ваши соображения и предложу вернуть дознание в сыскную. Попробую напугать Брока тем, что из столицы приехал статский советник Лыков, доверенное лицо министра… Могу так сказать?
– Валяйте, хоть это и неправда.
– Скажу, поскольку наш камер-юнкер трусоват и не любит ссориться с Петербургом.
– Давайте пойдем вместе, – предложил статский советник. – Я так его пугану…
– Идемте, – буднично ответил следователь. И они отправились в другой конец этажа.
Прокурор смоленского Окружного суда оказался человеком тучным, с розовым лоснящимся лицом и маленькими хитрыми глазками. Точно поросенок, подумал сыщик. Брок выслушал гостя и поддакивавшего ему следователя и задал Лыкову странный вопрос:
– Ваш Азвестопуло женат?
– Да. Но какое это имеет отношение к делу?
– Прямое. Зачем он сюда приехал? Августа Мапететт слыла дамой, неразборчивой в связях. Наблудить решил ваш помощник? Сразу ясно, что он преступного склада ума.
– Даже так? – закусил удила питерец. – В Уложении о наказаниях действительно есть статья за прелюбодеяние, если последует жалоба оскорбленного в чести супруга[22 - Согласно ст. 1585 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных, уличенному в прелюбодеянии супругу по жалобе другой стороны назначалось тюремное заключение на срок от 4 до 8 месяцев с последующим церковным покаянием.]. Но обычно люди договариваются между собой без вмешательства закона. Иначе в тюрьмах сидела бы половина населения империи… Вы сами, видать, без греха? Никогда чужих жен не лущили?
Прокурор из розового сделался красным:
– Я слышал о вас, господин Лыков. О ваших методах дознания. Вы ведь и в тюрьме успели из-за них посидеть?
– В тюрьме я был, – подтвердил сыщик. – По ложному сфабрикованному обвинению. Попались такие же, как вы, – что ни дай, все съедят.
– Я попрошу… – начал было Брок, но Лыков резко оборвал его:
– Именно потому, что сам стал жертвой судебной ошибки, я ни в коем случае не допущу, чтобы она свершилась еще раз здесь, в Смоленске. И всякий, кто посмеет мешать мне установить истину, будет наказан.
В кабинете стало слышно, как в окно с улицы стучится шмель. Алексей Николаевич понял, что сказал лишнее. Но было уже поздно. Прокурор с оскорбленным видом молча указал ему на дверь, и питерец вышел. Следом за ним выскочил и Резников. Он укоризненно прошептал:
– Вы только все испортили. Теперь я не смогу отправить дело на повторное дознание.
Вдруг он развернул сыщика лицом к лестнице и сказал:
– Вот кого боится сейчас наш камер-юнкер. Видите того господина в серой визитке?
Лыков всмотрелся: возле лестницы стоял знакомый ему по Петербургу человек по фамилии Аванесян. Тот самый присяжный поверенный с лицом абрека, который защищал в суде головорезов «ивана ивановича» Рудайтиса[23 - См. книгу «Паутина».]. Тогда сыщик и адвокат сцепились, и Аванесян критиковал правоохранителя за жесткие методы. Но потом они уладили отношения и при встрече в столице вежливо раскланивались.
– А почему Брок боится Аванесяна? – спросил питерец у смолянина.
– Вы его знаете? Он гроза нашего Окружного суда. Выиграл три дела подряд, выставил прокурора в самом дурацком виде. А тот считал свое обвинение абсолютно доказательным.
– Понял, – ухмыльнулся Лыков. – Дайте мне полчаса, и надеюсь, камер-юнкер изменит свое решение.
Он подкрался сзади к Аванесяну и сказал:
– Приветствую вас, Сурен Оганесович. Какими судьбами?
Присяжный поверенный развернулся, увидел сыщика и приятельски протянул ему руку:
