– Ладно, паря! Пока отдыхай. Проверим мы твои слова и в том, что произошло, разберемся.
Мишка фыркнул.
– Так уж и разберетесь?
– Разберемся, это уж я тебе обещаю. Если не убивал никого, то выйдешь отсюда, а если соврал, то уж не взыщи – схлопочешь по полной. Это я тебе тоже обещаю.
* * *
Вечером, придя домой, Зверев лег в постель чуть раньше обычного и долго не мог уснуть. Он думал о Шамане, Лопатине и почему-то об Эмилии Эдуардовне, которая так настойчиво расхваливала ему фильм про подводников. Когда Зверева наконец-то сморил сон, уже светало.
Звонок будильника заставил его вскочить, и он не сразу понял, что же так бьет ему в мозг. Спазм сжал виски, и Павел Васильевич с трудом заставил себя не застонать. Хлопнув по трезвонящему будильнику ладонью, он поставил чайник и, не дождавшись, когда тот закипит, выключил плиту. Оделся, отметив про себя, что делает это небрежно, без привычных ему трепетности и аккуратности. Он вышел во двор и жадно вдохнул утренний, пока еще не успевший накалиться воздух. Снова почувствовав боль в висках, он решил, что не стоит спешить на работу, к все тем же бумагам и протоколам. Поэтому прежде чем направиться в управление, он решил встретиться еще с одним свидетелем.
Глава четвертая
Центральное почтовое отделение, в котором, по имевшимся у Зверева данным, вот уже несколько лет работала подружка Шамана Олеся Купревич, представляло собой серое одноэтажное сооружение с помятой крышей и решетками на окнах. Когда Зверев подошел к зданию, он увидел, что единственная дверь, ведущая на Главпочтамт, подперта кирпичом, а сам вход наполовину перекрыт стареньким грузовичком, «ЗИС-фургоном», выкрашенным синей краской. Видимо, грузовичок только что привез почту, поэтому у входа скопился народ. Двое помятых мужичков выгружали из фургона какие-то ящики и коробки, один из них держал в зубах папироску, второй постоянно шмыгал носом и что-то жевал. Ни первый, ни второй грузчик, видимо, особо не обращали внимания на то, что несколько человек из числа посетителей уже давно не могут попасть внутрь здания и терпеливо ожидают, когда закончится разгрузка почты. Зверев снова ощутил боль в висках и сказал самому себе, что, наверное, тоже стоит подождать. Однако, когда один из грузчиков поставил возле фургона очередную коробку, сел на нее и закурил, Зверев заскрежетал зубами. Какое-то время он все же постоял на месте, а потом, выждав момент, отодвинул ногой ближайшую коробку, протиснулся между стеной и фургоном и хотел пронырнуть в дверь.
– Куда лезешь? – зарычал первый грузчик, не разжимая зубов, чтобы не выронить папиросу.
Второй грузчик тут же преградил Звереву путь.
– Не лезь! Не видишь, мы работаем?
– Работаете?.. Вы?..
– Слышь, фраер, отвали, а то схлопочешь…
– Схлопочу?.. Я?.. – Зверев беззвучно рассмеялся, при этом он тут же ощутил, что боль, которая все утро так сжимала ему виски, словно испарилась.
– Лучше отойди, а то…
– Что «а то»?.. – Зверев несильно толкнул мужика плечом.
– Да я тя… – мужчина не договорил, потому что Зверев ткнул его в грудь, на этот раз уже основанием ладони. Мужик задержал дыхание, захрипел и отступил.
– Да ты чего? Совсем с ума… – очередная грубая фраза оборвалась на полуслове, потому что Зверев шагнул вперед и наступил грузчику на сапог.
Тот сразу как-то осел, скривился и проскулил:
– Больно же.
– А ты подвинься и пропусти людей, тогда и больно не будет.
– Ладно, – мужик подался назад, Зверев отпустил его ногу.
– Вот и молодец!
Осадив нагловатых работников Главпочтамта, Павел Васильевич почувствовал себя лучше. Он вошел в здание, вслед за ним поспешили все те, кто так долго толпился у дверей. Почувствовав прилив бодрости, Зверев тут же отметил, что боль в висках почти полностью прекратилась. Однако, оказавшись в приемном зале, битком набитом посетителями, Павел Васильевич поморщился. Утро… будний день… Откуда же их всех столько сбежалось?
Не вставая в очередь, Зверев протиснулся к ближайшему окошку и показал удостоверение.
– Я только спросить!
Сзади загалдели, какой-то мужик схватил его за рукав, но, увидав хмурый взгляд и удостоверение, тут же отдернул руку. Старушка, ворвавшаяся вслед за Зверевым и ставшая свидетельницей его противоборства с наглыми грузчиками, тут же его поддержала:
– Не слушай их, сынок, спрашивай, чего хотел.
– Спасибо, мать, – Зверев кивнул бабульке и спросил у работницы почтамта, где ему найти Олесю Купревич. Почтальонша оказалась не столь любезной, что-то пробурчала и указала на служебный вход. Павел Васильевич не стал заострять внимание на бестактности почтальонши, протиснулся сквозь толпу и вошел в указанную дверь. Миновав узкий коридор, он без стука ступил в комнату, на двери которой висела табличка с надписью «Сортировочная».
Оказавшись в комнате, Зверев тут же ослабил галстук и поморщился, так как в помещении было душно и стоял довольно неприятный запах. Здесь пахло вяленой рыбой, копченой колбасой и прогорклым салом; стоявшие у задней стены стеллажи были доверху забиты фанерными ящиками и бандеролями, исписанными химическим карандашом и запечатанными сургучными печатями. Вдоль правой стены прямо на полу лежали стопки газет, журналов и разномастных пакетов и свертков. Несколько облаченных в синие халаты и белые косынки женщин сосредоточенно сортировали отправления и потому не сразу обратили внимание на незваного гостя.
– Могу я увидеть Олесю Купревич? – вежливо поинтересовался Зверев у ближайшей женщины, очкастой толстушки лет сорока пяти.
– Олеська! Тут к тебе еще один кавалер заявился! – крикнула женщина, не отрываясь от работы.
Когда Зверев увидел ту, которую искал, он невольно поправил галстук и тут же пожалел о том, что утром как следует не причесался и не сбрызнул себя одеколоном. Опустив глаза, он отметил и то, что его ботинки, вопреки обыкновению, не блестят. Зверев тряхнул головой и отругал себя за лезшие ему в голову мысли. Она же еще совсем девчонка.
Несмотря на то что на девушке была надета синяя униформа и стягивающая волосы косынка, она выглядела просто бесподобно. Высокая, статная, с правильными чертами лица – теперь Звереву стало понятно, отчего Мишка Шаман так сильно убивался, рассуждая о том, будут ли его ждать из тюрьмы, если посадят. Отойдя от весов, на которые Олеся только что поставила ящик, девушка подошла к Звереву.
– Здравствуйте! Я из милиции, – Павел Васильевич показал удостоверение, девушка на него даже не посмотрела.
– Я так понимаю, вы пришли насчет Миши, – сказала Купревич. – Здесь не самое лучшее место для беседы, пойдемте.
Олеся поманила Зверева за собой. Одна из женщин, маркировавшая конверты – кудрявая толстушка средних лет и с выкрашенными басмой волосами, – строго прикрикнула:
– Леська, не особо там любезничай! Видишь, сколько работы?
– Я быстро! – крикнула в ответ Купревич.
После этого они вышли из сортировочной, прошли через два коридора и, миновав запасный выход, оказались во внутреннем дворике.
– Слышали, что она сказала? – девушка развела руками. – Работы действительно много, так что уж извините.
– Я понимаю. Итак, давайте сразу к делу. Скажите, в каких отношениях вы состоите с задержанным Ярушкиным?
– В нормальных! – в голосе девушки послышались гневные нотки. – Мы просто друзья.
– И все?..
– Для меня – да!
– А для Михаила?
– Я думаю, это вам лучше спросить у него самого.
Зверев достал из кармана пачку сигарет.
– Вы не против, если я закурю?
– Вообще-то здесь курение не поощряют. Из-за соображений пожарной безопасности. Тут у нас повсюду бумага, знаете ли, хранится…
– Ваши грузчики, видимо, об этом не знают, – заявил Зверев.
Олеся впервые за все это время улыбнулась.
– Вы правы. И не только грузчики.
– Вас угостить? – Павел Васильевич протянул девушке пачку сигарет, но та замахала руками.
– Нет-нет… что вы?
Зверев закурил.
– Итак! Если я вас правильно понял, Михаил Ярушкин к вам неравнодушен. Вы же считаете его просто другом, но при этом все же принимаете его ухаживания. Это не потому ли, что вы считаете себя ему обязанной?
Олеся вздрогнула, ее глаза сузились, а щеки начали краснеть.
– Шаман вам все рассказал? На него это не похоже.
– Что не похоже?
– То, что он про меня мог рассказать… Ну, про Кощея этого и все такое…
Зверев начал сердиться.
– Кощеи, бабки-ежки… это что еще за русский фольклор?
– Да уж, зря я на него подумала, Мишка, он не такой. Значит, вы сами догадались?
– Я от природы очень догадливый. Да и у вашего Мишки, как у ребенка, все на лице написано, – Зверев отвернулся и выпустил дым.
Олеся усмехнулась:
– Про ребенка – это вы в самую точку попали. Ладно уж, раз он не рассказал, то я расскажу. Я действительно у него в неоплатном долгу, так что раз пришли, слушайте…
примерно за год до описываемых событий…
В тот день она работала на приемке и задержалась дольше обычного. На остановке Олеся простояла не меньше сорока минут, и когда долгожданный автобус наконец-то появился, девушка села на заднее сиденье к окну, благо что народу было немного.
В автобусе пахло гарью, пассажиры возмущались и требовали открыть окна. Когда автобус проехал три остановки, Олесю, равно как и всех ее попутчиков, ждала очередная неприятность – после ипподрома автобус вдруг задымился и встал. Водитель, пожилой усатый мужик в серой кепке и клетчатой рубахе с закатанными рукавами, выругался так, что его услышали все, кто находился в автобусе. После этого водила вышел, поднял капот и, порывшись в двигателе, вернулся в свое кресло и заявил, что автобус дальше не поедет. Пассажиры стали еще больше возмущаться, требовать вернуть деньги, но спустя пять-шесть минут все же организованно покинули автобус и вернулись на остановку пешком. Олеся вышла из автобуса одной из первых и посмотрела на часы.
– Сколько там? – поинтересовалась пожилая женщина в цветастом ситцевом платке, державшая в руках две плетеные корзинки с недозрелыми помидорами.
– Почти десять, – ответила Олеся.
– Что за напасть такая! Следующий автобус не раньше чем через час придет! Если он вообще придет. Придется аж три километра пешедралом топать, – женщина вздохнула и пошла вдоль дороги.
Олеся посмотрела сначала на уходящую женщину, потом на ее корзины и подумала с досадой: «Кому три километра, а кому и все десять!» Ей самой нужно было ехать до конечной, а после нее еще минут пять идти через пустырь. Олеся еще раз посмотрела на часы и решила подождать автобуса. Спустя пару минут большая часть пассажиров последовала за женщиной в цветастом платке, и вскоре на остановке остались лишь сама Олеся, худощавый парень в мешковатых штанах и пожилая пара – очкастый старикан в бежевой панаме и худосочная тетка с рыжими волосами и с гадкой бородавкой на носу. Спустя еще пару минут очкастый поймал попутку, и парочка укатила восвояси, не предложив Олесе составить ей компанию.
Олеся снова посмотрела на часы, потом услышала, как затарахтел мотор, и с надеждой посмотрела на недавно покинутый автобус. Однако автобус тут же развернулся и, чихая и тарахтя, медленно покатил в обратную сторону.
Девушка достала из сумочки кошелек и пересчитала наличность. У нее получилось двенадцать рублей тридцать шесть копеек, и Олеся, вздохнув, убрала деньги и кошелек в сумку. Предыдущий водитель потребовал от пожилой пары «четвертак», и Олеся снова, вздохнув, тупо уставилась на опустевшую дорогу.
– У меня есть деньги! – послышался сбоку голос, Олеся повернулась и сморщила носик.
Первое, что ей пришло в голову, когда она наконец-то обратила внимание на сидящего рядом на скамейке парня, было слово «Кощей». Большеголовый, скуластый, узкоплечий, с крючковатым носом и белесыми глазенками, похожими на помутневшие льдинки. Наверняка на несколько лет младше ее, на вид ему было не больше семнадцати, однако всем своим видом он походил на старика. На парне были надеты короткие коричневые брюки и оливкового цвета рубашка с короткими рукавами, обнажавшими его худые, но довольно жилистые руки. Когда парень подсел ближе, Олеся невольно отодвинулась.
– Вам куда ехать? – не унимался тощий незнакомец. – Если вы поймаете попутку, я готов заплатить столько, сколько нужно.
Олеся фыркнула:
– Ловите свою попутку! Я и сама как-нибудь доберусь!
– Надеетесь, что вас довезут бесплатно. Ну да… вы же такая эффектная! – парень снова придвинулся ближе.
Олеся рассердилась:
– Вас-то уж точно никто бесплатно не повезет. Не приближайтесь ко мне! И вообще оставьте меня в покое!
Тощий дернулся, его губы как-то неестественно выгнулись, а в глазах заиграли недобрые огоньки.
– Зачем же вы так. Такая красивая, а грубите.
– Что заслужили, то и получайте. Нечего к девушке приставать…
Парень едко хихикнул и вдруг разом сменил тон:
– А ты ведь, сучка, на Светлой живешь? Я знаю…
– Что?!! – Олесю тут же бросило в жар. Она вскочила, ей хотелось сказать этому наглому сопляку что-то гадкое, но голос ее дрогнул, и она прохрипела: – Откуда ты знаешь, где я живу?
Тощий тоже вскочил, шагнул вперед и, ухватив Олесю за руку, силой усадил ее на скамейку. Девушка снова попыталась встать, но парень ткнул девушку кулаком в живот, и та опять плюхнулась на скамейку.
Он нависал над ней и криво улыбался. Из его рта дурно пахло, а губы нервно подрагивали. Парень мотнул головой, словно стряхивая с волос воду после купанья, и процедил:
– Улица Светлая, дом семь. Работаешь на почте. Живешь с мамой и младшей сестрой. Я много чего про тебя знаю.
По спине пробежал холод, сердце бешено забилось, ноги стали ватными.
– Я сейчас закричу, – тихо прошептала Олеся, но при этом понимала, что даже этого она не сможет сделать. Так страшно ей никогда не было.
– Только попробуй! – процедил сквозь зубы парень, и Олеся почувствовала, как что-то острое уткнулось ей в щеку.
