Софи подняла глаза. И в этих двух заброшенных колодцах увидел наш филолог многое. Далекие огни матриархата! Стыдливый зов! Покорное могущество! Короче говоря, все то, что преображает самого последнего лентяя и неряху. Ожиревшего смолоду чиновника. Жалкого лакея и медбрата собственной нездоровой печени. Чемпиона кроссвордов. Коллекционера изношенных шлепанцев. Сидячего витязя, порожденного телевизионным рабством. Делает его – воином, охотником, мужчиной!
Все посмотрели на Красноперова.
– Агм… чха… бп… тсс, – простонал Красноперов, – ртха… сть… удств… лямб… нг…
– Красив, злодей, – шепнула Софи Лорен.
– Не робей, старик, – произнес Маре, – зови меня Жаном, усаживайся и глуши шампозу.
– Я хочу пойти с этим человеком на травку, – заявила Кардинале.
Красноперов присел с горящим лицом. Глаза Софи, два миномета, держали его на прицеле.
21. Настольный теннис
Красноперов знал, что его не любят женщины. Он к этому привык. Когда-то, еще в школьные годы, он жил на даче с братом Левушкой. Родители сняли им комнату в запущенном поселке. Поселок лежал около безымянной горы, на вершине которой темнели руины старинного замка. Центр поселка был ознаменован новым трехэтажным зданием универмага. Живописные, бесформенные развалины и пена сирени над косыми заборами дружно оспаривали его убогое, модное величие.
Братья часто ходили в семью Мешкевицер, где три загорелые насмешливые дочки явно радовались их приходу. Дочки звали пить чай, купаться, играть в настольный теннис. До заката стучал по фанерному листу маленький, гулкий, неуловимый шарик.
Левушка нравился дочкам. Он становился в красивые позы. Много курил и разгуливал по берегу в синтетических трусиках. А Красноперова девицы почти не замечали. Потому что Лева был на три года старше.
Если начиналась гроза, дождь стучал по фанере, они бросали ракетки и мчались к веранде. Там они причесывали мокрые волосы. Играли в домино. И Красноперова опять не замечали дочки. Хотя играл он лучше всех. Ему везло. И он умел курить не хуже Левы. Более того – догадывался, что побеждает в жизни не самый ловкий, умный, храбрый. Скорее – наоборот. Кто выиграл, тот и ловок. Кто победил, тот и храбр…
Брат начал исчезать, возвращался поздно. А Красноперов тосковал и ездил по шоссе на велосипеде. А затем, примерно на год, возненавидел брата. Чего брат Лева даже не заметил…
22. Стихи и проза
Красноперов встал, поднял чужой фужер и глухо заговорил.
КРАСНОПЕРОВ:
От всех невзгод мне остается имя,
От раны – вздох. И угли – от костра.
Софи Лорен! Позволь мне до утра
Бродить с дождем под окнами твоими.
А на заре, прелестная Софи…
ЛОРЕН (перебивая Красноперова):
Не искушай! Не мучай! Не зови!
Красноперов усаживается с нею рядом.
Софи прыгает ему на колени.
КАРДИНАЛЕ (в отчаянии):
Я хочу пойти на травку!
КРАСНОПЕРОВ (демонстративно поворачиваясь к ней спиной):
Прочитай сначала Кафку!
Кардинале непритворно рыдает.
Заметим, что искренние слезы не украшают актрису.
ЛОРЕН (с глубоким волнением):
Боюсь, я для тебя стара!
КАРДИНАЛЕ И АНУК ЭМЕ (хором, вполголоса):
Давно в утиль тебе пора!
КРАСНОПЕРОВ (невозмутимо):
Ты обольстительна, Софи!
КАРДИНАЛЕ И АНУК ЭМЕ (хором, не тая своих чувств):
Фи!
ЛОРЕН (с грустью):
Ах, сколько лет ты дал бы мне?
МОНТАН (раздраженно встает):
Кончайте, вы тут не одне!
КАРДИНАЛЕ (указывая на Софи Лорен):
Так сколько лет ей можно дать?
КРАСНОПЕРОВ (твердо):
Ну, тридцать шесть… От силы – двадцать пять.
Бельмондо и Маре, поскучнев, удаляются к стойке. Монтан бросает на Красноперова ревнивые взгляды.
Оркестр заиграл «Памяти Джанго».
– Пойдем отсюда, – шепнула Софи.
– Куда? – спросил филолог.
– Куда угодно. Лишь бы вместе.
Она взглянула на Красноперова. Повернулась, добивая уже не глядя. Сошла по лестнице вниз. И если не ступени, так устои рушились под ее каблучками.
Красноперов, тихо напевая, полузакрыв глаза, отправился следом.
23. Новенький
Неожиданно кто-то взял его за локоть.
Красноперов, застонав, обернулся. Рядом стоял человек в пожарном шлеме, тельняшке и гимнастических брюках.
– Ты Красноперов? – спросил он.
– Да, – с беспокойством кивнул наш герой.
– Шатен, росту малого, без особых примет?
– Допустим, – с легкой обидой произнес Красноперов.
– А то я без очков не вижу.
– Вы, собственно, кто?
– А ты и не знаешь?
– Понятия не имею.
– Вот как?
– Представьте себе. К тому же я спешу.
– Я – твоя совесть, Красноперов.
– Позвольте, – сказал филолог, – это недоразумение. Вы что-то путаете. Насколько я знаю, меня курирует другой товарищ. Приятный обходительный товарищ в галифе.
Тут незнакомец снял пожарный шлем. Три секунды молча держал его в отведенной руке. Затем торжественно выговорил:
– Малафеева больше нет.
– Боже, а что с ним?
– Сгорел на работе.
Красноперов скорбно опустил голову. Незнакомец забубнил:
– Ушел верный друг, надежный товарищ, примерный семьянин, активный член месткома…
Затем он вдруг сказал:
– Ты за Малафеева не горюй. Ты за себя, Красноперов, горюй. Командировка твоя прерывается.
– То есть как?
– Элементарно. Не умеешь ты себя вести. Завтра утром жду тебя в аэропорту. А сейчас езжай в отель. Дома поговорим как следует. Чао!
Ошеломленный Красноперов медленно вышел на улицу. У входа стоял плоский «ягуар», филолог увидел, как парафиновая нога Софи исчезает в машине. Захлопнулась дверца. Обдав Красноперова бензиновой гарью, «ягуар» растворился во мраке.
24. Помните, у Есенина?
Аэропорт напоминал пустырь, что возле Щербаковских бань.
Залитую солнцем асфальтовую дорожку, как шкуру леопарда, пересекали тени елок. На горизонте алели черепичные крыши. Вдалеке гудел невидимый катер.
Красноперов уныло стоял возле трапа. Затем, в последний раз оглядевшись, шагнул на ступеньку.
Тотчас же из-за отдаленного пакгауза выбежали двое. Один – в распахнутом драповом пальто. Другой – изящный, маленький, в плаще. Они бежали рядом, задыхаясь, перегоняя друг друга.
Бегущие приблизились. Красноперов узнал Дебоширина и Трюмо.
– Черт возьми, – прокричал Дебоширин, – едва не опоздали!
– Я кепи уронил, – сказал Трюмо, – но это пустяки. Надеюсь, его поднимет хороший человек.
– Друзья мои! – начал Красноперов.
Волнение мешало ему говорить.
Прощание было недолгим. Трюмо подарил Красноперову ржавый гвоздь.
– Это необычный гвоздь, – сказал Трюмо, – это – личная вещь Бунина. Этим гвоздем Бунин нацарапал слово «жопа» под окнами Мережковского. Бунина рассердило, что Дмитрий Константинович прославляет Муссолини.
Дебоширин тоже сделал Красноперову подарок. Вручил ему последний номер газеты «Известия». Там была помещена заметка Дебоширина о росте в мире капитала цен на яхты.
У Красноперова сжалось горло. Он взбежал по трапу и махнул рукой. Затем, нагнувшись, исчез в дверях салона.
