– Здесь, – отозвалась я, и публика, состоявшая в основном из мужчин средних лет, среди которых затесались одна или две женщины, как по команде обернулась в мою сторону. Люди на своих местах оживленно переговаривались. Такая молоденькая – и у нее уже собственный магазин! Какая целеустремленная! Эта пани Диамант – как раз то, что нужно нашему городу! Кто-то зааплодировал, к нему присоединилось еще несколько человек, и наконец целый зал устроил мне овацию. Я, красная как рак, плюхнулась на первое же свободное место и старалась не смотреть ни на кого, кроме человека на сцене, мечтая только, чтобы все поскорее закончилось, я могла убежать домой и спрятаться в своей берлоге за бордовой шторой.
– Браво! – шепнул чей-то голос мне на ухо.
Я покосилась на незнакомца. Рядом со мной сидел молодой человек с прыщами на подбородке. Наверное, ему непросто было обходить их при бритье.
– Вы давно владеете своим магазином?
– Нет, – пробормотала я, чувствуя у себя на щеке его горячее дыхание.
– Вы унаследовали его от ваших родителей?
Я не стала отвечать и принялась разглядывать мужчину на сцене так внимательно, как будто ничего интереснее его не существовало на свете.
– У моих родителей есть мясная лавка, – выдохнул парень. – Но теперь она моя. Ну, то есть я веду в ней все дела. У меня там работают мясники, три человека. Сам я рук не пачкаю, мой ангел. Так по какому адресу можно вас найти?
Я повернулась к нему.
– Вы когда-нибудь закрываете свой рот или вообще неспособны заткнуться?
Он не был на это способен. И ему не составило большого труда узнать мой адрес, поскольку уже на следующий день он явился в магазин. Так же, впрочем, как и многие другие люди, присутствовавшие накануне на собрании: они пришли, чтобы поглядеть на юную деловую особу, и в тот день мы распродали половину товаров. Пани Диамант кивала и улыбалась в ответ на вопросы, не дочь ли я ей, толкая меня локтем в бок, чтобы я поддерживала эту версию, и шепча мне на ухо, что было бы здорово, если бы я могла ходить на эти собрания дважды в неделю. Прыщавый молодой человек купил у нас полкило яблок и содовую, представился Збышеком Куровским и пригласил меня сходить с ним в ресторан.
Я отказалась. Он пришел на следующий день и повторил приглашение. Я снова отказалась, на этот раз довольно резко. Он заявил, что к нему стоит очередь из девчонок, только пальцем помани. Я отвечала, что это здорово, и посоветовала ему не теряться, пойти и поскорее поманить. Он покинул магазин с мрачным выражением лица, и я порадовалась, что наконец от него отвязалась.
Однако спустя всего три дня, когда в магазине оказалось столько покупателей, что Изе пришлось прийти к нам на помощь после занятий, я увидела, как он, ухмыляясь, собрав насмешливые морщинки вокруг глаз, через плечо русского солдата кивком головы указывает мне в сторону двери. Там опять стоял Збышек, но на этот раз он пришел в сопровождении немолодой пары. Дама по самые уши была закутана в горжетку из оранжевого меха, на руках – перчатки. Пока я завязывала шпагатом покупку для очередного клиента, дама подошла к прилавку и, представившись пани Куровской, попросила дюжину кремовых пирожных. Я достала их с полки, после чего она потребовала еще плитку шоколада с миндалем и два килограмма яблок. Пока я упаковывала для нее покупки, она засыпала меня множеством вопросов. Сколько часов в день я работаю? Часто ли болею? Есть ли у меня сбережения? Где я покупаю одежду?
Збышек стоял рядом со своим отцом, заложив руки за спину и разглядывая потолок; краем глаза я заметила, что пани Диамант и Изя подвинулись к нам поближе и прислушиваются к разговору, делая при этом вид, что заняты чем-то другим. Я вручила даме ее покупки, чувствуя, что у меня горит лицо.
– Панна Подгорская, – провозгласила пани Куровская, – вы, как мне кажется, умелы и расторопны в работе, и у вас приятные манеры. Думаю, вы пришлись бы ко двору у нас дома.
На мгновение мне показалось, что дама хочет нанять меня в качестве горничной. Однако одного взгляда на мужскую часть семейства Куровских хватило, чтобы понять: я была неправа. Теперь уже большинство присутствовавших в магазине слушали наш разговор, а Изя прикусил губу, чтобы спрятать улыбку.
– Спасибо, – чопорно ответила я, – но не думаю, что я…
– И такая прекрасная семья, – перебила она, возвысив голос. – Фермеры, добрые католики. Из Бирчи. Не слишком высоко стоят, но и не низко, как раз то, что нам надо.
Она наклонилась ко мне поближе:
– Вы там у какого доктора наблюдаетесь, панна Подгорская?
– Магда, – потянул ее за рукав пан Подгорский, но она отмахнулась.
– Погоди, Густав, не лезь. Это женский разговор. Вы…
– Простите, – прервала я ее, – но откуда вы знаете мою семью? Я никогда не рассказывала вашему сыну…
– Ах, – пани Куровская огляделась, довольная вниманием окружающих, – как только Збышек сказал мне, что нашел девушку, которая ему нравится, я наняла сыщика. Советую и вам сделать то же, панна Подгорская. Все должно быть по-честному, не так ли? Но должна вам сразу сказать, что мой сын – хороший мальчик. Он не курит. Не пьет. У него прекрасное будущее, и он совершенно здоров. Он обладает всеми достоинствами, необходимыми для женитьбы. И вам надо выйти замуж поскорее, панна Подгорская, пока на вашем пути не попался кто-нибудь недостойный и не испортил вас.
Я не знала, что ей ответить.
– Но мы могли бы обсудить все в деталях за ужином.
Я замотала головой:
– Нет.
– Во сколько вы заканчиваете работу?
– Нет!
У пани Куровской был растерянный вид.
– Я не хочу выходить замуж, и тем более я не хочу замуж за вашего сына. До свидания и… спасибо, что пришли.
Женщина отошла от прилавка, нагруженная покупками, стянув у горла свою меховую горжетку, и Збышек встал на ее место. Он часто моргал.
– Зря ты так грубо, – сказал он, – это хорошее предложение. Все, о чем рассказала мать, – абсолютная правда. Мои родители просто хотели посмотреть на тебя, понимаешь, на случай, если…
– Я не кусок материи, чтобы осматривать меня, прежде чем купить! – выпалила я.
Теперь уже все покупатели, забыв, зачем пришли, смотрели на нас во все глаза. Даже русский солдат, хоть он и не говорил по-польски.
– Вы… – Я сверлила глазами всех троих Куровских. – Вы все… geyn in drerd!
Те из присутствующих, кто понял, затаили дыхание. Я сказала Куровским, чтобы они шли к черту. На идише. За то, что я знала это выражение, следовало благодарить Изю.
Пани Куровская повернулась на каблуках и в сердцах резко распахнула дверь, ее муж последовал за ней, но Збышек лишь ухмыльнулся.
– Ишь ты, какая заносчивая, – сказал он. – Мне это нравится. До скорой встречи, мой ангел.
И, послав мне воздушный поцелуй, вышел.
В магазине на мгновение установилась мертвая тишина. А потом моя babcia расхохоталась так, что чуть не свалилась со стула. Все, кто был в магазине, засмеялись, и через мгновение я присоединилась ко всеобщему хохоту. Изя тоже смеялся, но при этом вид у него был задумчивый.
В ту ночь возле окна он все еще выглядел таким; он лежал на полу, подложив под голову подушку и задрав ноги на диван, в темноте светился кончик его сигареты. Мы говорили о том, что я терпеть не могу кур, кроме тех, что уже лежат на тарелке, о различиях между немецким Nichnut[8 - Ночь (нем.)] и nudnik[9 - Нудист (польск.)] (их не было) и о том, установят ли заново русские свою статую на площади или детишки так и будут карабкаться лежащему Ленину на голову. Было уже очень поздно, и Изя замолчал. Он снова задумался. С ним это случалось порой. Мне казалось, что отсвет от сигареты придает ему таинственный вид.
Наконец он заговорил:
– Фуся, мне надо еще три года учиться в медицинской школе. Хаим надеется, что, когда я окончу ее, он сможет помочь мне устроиться на работу в больницу. Если только…
Он имел в виду, если только немцы не придут. Но с чего вдруг они придут? У Гитлера есть договор со Сталиным. Пани Диамант любила повторять:
– Немцы уже проиграли одну войну. А Россия – такая большая страна…
– Но если немцы придут, – продолжал Изя, выпустив струйку дыма, – Хаиму, Максу, Хенеку и мне придется снова бежать.
– Но зачем? В прошлый раз от вашего бегства не было никакой пользы.
Изя сел.
– Ты что, ничего не слышала? У тебя что, в ушах затычки? Ты ведь знаешь, что нацисты делают с евреями.
– Но это все россказни.
– Нет, Стефания, это правда.
Я нахмурилась и стала смотреть в окно, уязвленная тем, что он назвал меня полным именем. Внизу, грохоча сапогами, промаршировали русские.
Изя продолжал.
– Короче, пройдет много времени, прежде чем я получу диплом и работу, такую, чтобы содержать жену. Три или четыре года. Может быть, пять. И я хотел спросить тебя, Фуся, сможешь ли ты ждать все это время?
Я вглядывалась в глубину темной комнаты, но Изя погасил сигарету, и мне стало не видно его лица.
– Ты хочешь, чтобы я прислуживала твоей жене?
– Да нет же, Dummkopf[10 - Дурочка (нем.)], – вздохнул он. – Я прошу тебя выйти за меня замуж.
Я одним движением спустила ноги с подоконника.
– Ты ведь не пошлешь меня к черту? – спросил он. – И не споешь мне танго?
При всем желании я не смогла бы вспомнить, как звучит танго.
– Слушай, ты не выпадешь из окна?
Я и в самом деле могла вывалиться. С удивлением обнаружила, что у меня подгибаются колени; Изя поднялся с пола и взял мои руки в свои.
– Три года, – сказал он. – Может быть, дольше. Ты будешь меня ждать?
– Но что скажут твои родители?
Я думала о синагоге по субботам и о костеле по воскресеньям. А что скажут мои родные?
– Ты ведь уже член нашей семьи. Ты это знаешь. Но, может, лучше пусть это будет нашим секретом. Пока.
Как оно всегда и было. Он коснулся моих волос.
– Стефания, Стефи, Стефуська, Стефуся, Фуся Подгорская, – шептал он. – Ты будешь меня ждать?
И я поцеловала Изидора Диаманта. Это был долгий поцелуй.
Через месяц на Перемышль снова упали немецкие бомбы.
4. Июнь 1941
На этот раз взрывы раздались перед рассветом, когда все еще крепко спали. Но я сразу безошибочно поняла, что происходит. Выскочила из-за своей занавески, и Макс, схватив за руки мать и меня, втащил нас в толпу людей в ночных рубашках и пижамах, спускавшихся по шаткой лестнице в подвал. За нами следовали Хаим и Хенек, Изя тащил на спине больного отца, как мешок с картошкой.
Поначалу мы дрожали в своих тонких одеяниях, но вскоре в тесно набитом людьми подвале стало жарко и очень душно. Плакали дети, с потолка из-за продолжавшейся бомбежки на нас сыпались куски штукатурки и пыль. Хенек стал ныть, что я навалилась на него всей своей тяжестью, и я в конце концов двинула его рукой в подбородок. Изя обнял меня. Пани Диамант заметила и покачала головой, забормотав что-то себе под нос.
К полудню бомбежка и артиллерийский обстрел прекратились, и мы услышали то приближавшуюся, то отдалявшуюся автоматную стрельбу и шум мчавшихся мимо нашего дома автомобилей. Мы с Изей посмотрели друг на друга, потом на Макса. Если в городе немцы, им придется бежать. Но я думала, что, возможно, пан Диамант прав. Россия может победить.
Бой возобновился где-то совсем рядом: послышались стрельба, потом звон разбитого стекла. Когда выстрелы наконец стихли, Хенек выбрался на улицу. Он сообщил, что в окнах магазина, как манекены, валяются трупы немецких солдат. В подвале послышались радостные возгласы, но вскоре снова началась перестрелка. Я заткнула уши, чтобы не слышать стоны раненых. Когда в конце концов бой совсем прекратился и Хенек снова прокрался вверх по ступеням, на улице было пусто. Ни машин, ни раненых. На этот раз мертвые солдаты в окнах магазина были русские. Они стояли, привязанные к ручкам швабр, и на их лицах были намалеваны свастики.
– Скоро здесь будут немцы, Mame, – сказал Хаим.
Пани Диамант засуетилась, как будто очнувшись ото сна.
– Быстро все наверх! Живее! – выкрикнула она.
Мы повиновались, выбравшись из толпы несчастных людей и устремившись вверх по ступеням.
– Фуся, – сказала пани Диамант, задохнувшись на крутой лестнице, – достань коробку с деньгами из-под кровати. Сосчитай деньги и раздели их на пять равных частей, хорошо? Мальчики, наденьте крепкие ботинки и по два слоя одежды, чтобы у вас в сумках осталось больше места для продуктов. И по пути вниз зайдите в магазин и возьмите с собой столько хлеба, сколько сможете унести…
К тому моменту, как я закончила считать и делить деньги, молодые люди уже стояли одетыми, а пани Диамант запихивала в их рюкзаки пустые бутылки, так как воды в кранах уже не было. Хаим кивком попрощался со мной, Хенек смотрел в сторону, Макс улыбнулся, а Изя поцеловал меня в лоб.
– Дождись меня, – прошептал он.
– Позаботься о наших родителях, – попросил Макс. И добавил: – Пожалуйста.
Прежде чем я успела ответить, их уже не было рядом.
Я даже представить не могла раньше, что такое может когда-нибудь произойти.
Пан Диамант упал в кресло, потрясенный, он не мог даже курить; у меня ныло в груди. И пани Диамант это заметила. Так же, как она видела обвившуюся вокруг меня Изину руку и то, как он поцеловал меня в лоб. Она сняла очки, вытирая их о кофту, накинутую поверх ночной рубашки. Лицо ее было покрыто пылью, только вокруг глаз под очками оставались чистые круги. Она пристально смотрела на меня, и в глазах ее был гнев; никогда прежде она не смотрела на меня так.
Меня как будто ударили в живот.
Я подошла к раковине, чтобы помыть посуду, остававшуюся там с позавчера, повернула кран, но совсем забыла о том, что воды не было. Кроме той, что текла из моих глаз по лицу. Пани Диамант вздохнула, притянула меня к себе, назвала своей ketzele, и мы заплакали вместе по ее сыновьям под перезвон карет скорой помощи.
Нам следовало поберечь свои слезы для будущего.
Немецкие войска маршировали по улице Мицкевича, колонна за колонной, и грохот их сапог был слышен даже сквозь закрытые окна. Роза и Регина поднялись из подвала, вытрясли свою запыленную одежду у нас в прихожей, так что мы в конце концов начали чихать, и захлопнули дверь. Я думала о том, как им удалось бежать из Германии. И об Изе, и об историях, которые он мне рассказывал, которым я не хотела верить. Но которым верил он. Я смотрела на пани Диамант, слабую и изможденную, на мою babcia, мягкую, как масло, на ее лицо с бороздками от слез. Я повернулась спиной к окну, за которым маршировали солдаты, и сказала:
– Нам надо бежать.
Пришлось потратить некоторое время, чтобы она согласилась, но, оставшись без сыновей, пани Диамант поддалась на мои уговоры быстрее, чем ожидалось. Я предложила идти на восток. В Низанковице. Кто знает, быть может, немцы не станут искать евреев в деревне. Не так, как в городе.
Им придется приложить слишком много усилий, чтобы нас найти.
Пока пани Диамант зашивала свои драгоценности в пояс, а деньги – в лифчик, я добыла воды, прибрала на кухне, упаковала еду и припрятала подсвечники. У меня не было уверенности, что Регина и Роза не станут шарить по комнатам, когда нас не будет. Мы даже не стали им говорить, что покидаем квартиру.
Поезда не ходили, поэтому нам пришлось брести пешком через весь город, стараясь держаться подальше от главных улиц. В конце концов мы слились с толпой таких же, как мы, беженцев, пытавшихся спастись от занявших Перемышль немцев. Каждые сорок – сорок пять минут пан и пани Диамант останавливались, чтобы немного передохнуть, хотя я навьючила на себя рюкзак со всеми нашими припасами; мне приходилось все время замедлять шаг, чтобы не оторваться от них. Я останавливалась и ждала их, глядя в небо. Что же я делаю? Как смогу взять на себя заботу об этих людях, которые по возрасту могли бы быть моими бабушкой и дедушкой? Кто-то другой, а не я, должен был бы взвалить на себя этот груз, принять ответственность.
Только вот не было никого рядом. Одна я.
