Александр Михайловский "Год 1914-й. До первого листопада"

Год 1914-й. До первого листопада
Юлия Викторовна Маркова

Александр Борисович Михайловский

В закоулках Мироздания #13
Лето четырнадцатого года, канун Первой Мировой Войны. Все участники грядущей бойни уверены, что война будет стремительной и победоносной, причем исключительно в их пользу, а потому радостно роют яму, в которой упокоятся миллионы погибших. Но при этом, сами того не осознавая, они строят для себя эшафот. Предупреждения отдельных умных людей тонут в шизофреническом гвалте политиканов и яростном реве толп. Дело теперь за малым: прозвучат выстрелы в Сараево – и в Европе закружится кровавая кадриль.

И в этот критический момент в местную историю вмешивается внешняя по отношению к этому миру сила. Свой меч на чашу весов мировой политики бросает самовластный Великий князь Артанский, любитель стремительных сокрушительных ударов и окончательных побед – он тот, кто держит ответ за свои деяния исключительно перед Всевышним. Пройдет немного времени – и мир поймет, что ничего и никогда уже не будет таким, как было прежде…

Год 1914-й. До первого листопада

Часть 49

Шестьсот сорок пятый день в мире Содома. Утро. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы.

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский.

На дело с Францем Фердинандом я решился с превеликим скрипом. С одной стороны, я чувствовал, что сохранение жизни этому человеку принесет в ближайшем будущем немало положительных моментов. С другой стороны, риск был ужасный, ведь если этот человек не выживет, меняя тем самым историю, то и последующие порталы, вплоть до момента коренного перелома обстановки, можно будет открывать только в непосредственных окрестностях Сараево. В таком случае придется снять с якоря «Неумолимый» (чего я отчаянно не хочу делать) и организовать желающим повоевать господам европейцам (а это в основном англичане, французы и австрийцы) небольшой локальный Армагеддон. Но размахивать кувалдой там, где требуется тонкая ювелирная работа, как-то не комильфо, так что две недели, остававшиеся нам до событий в Сараево, мы провели за тщательной подготовкой плана операции «Один день в Сараево».

Все должно пройти так, чтобы и эрцгерцог выжил, и повод, позволивший престарелому мизераблю Францу-Иосифу развязать войну по схеме Основного Потока, тоже никуда не исчез. Моя энергооболочка, едва только сунула в тот мир свой нос через просмотровое окно, сразу заявила, что грядущей большой войной там не просто пахнет, а откровенно смердит. А ведь еще даже не прозвучали выстрелы в Сараево, не говоря уже о первых артиллерийских залпах под Белградом, когда австрийская артиллерия с левого берега Дуная будет обстреливать сербскую столицу. Впрочем, если война не полыхнет в Сербии, роковой инцидент случится где-нибудь еще, но Великой Войне – непременно быть. Ее, будто девушку в жемчугах, хотят все. Британия желает ограничить рост германского могущества на морях, Франция – вернуть Эльзас и Лотарингию, Россия – смыть кровью позор неудачной русско-японской войны, Австро-Венгрия – стереть с лица земли непокорных балканских славян, а Германия желает получить свободный доступ к морям, преодолев британскую морскую блокаду, а также обрасти бескрайнее жизненное пространство (лебенсраум) на Востоке. При этом Британия надеется все сделать чужими руками, Германия будет полностью готова к войне после 1918 года, Австро-Венгрия – никогда, Франция считает, что война нужна ей немедленно, а Россия некритически следует пожеланиям Франции, потому что полностью зависит от нее политически и экономически. И никто пока не подозревает, какими реками крови и морями слез обернутся эти обычные, казалось бы, желания.

При непосредственном планировании операции самый первый вариант с наложением на сладкую австрийскую парочку заклинание регенерации, предложенный Димой Колдуном, мы отвергли почти сразу. Конечно, это решило бы все проблемы, потому что убить австрийского эрцгерцога в таком случае можно было лишь из пушки. Но при проведении такой операции, продолжающейся от пяти минут до получаса, клиент должен лежать перед Колдуном тих и неподвижен, а не просто пребывать в пределах его поля зрения на расстоянии пары десятков метров, мельтеша между другими людьми. Если бы Франц Фердинанд и его супруга, прибыв на поезде, сперва заночевали бы в гостинице, то мы бы все организовали по высшему разряду. Команда «всем спать» – и у Колдуна впереди была бы целая ночь. Но, увы, эрцгерцог ринулся под пули прямо с вокзала, не останавливаясь предварительно на постой.

Отвергли мы и идею перед самым покушением наложить на Франца Фердинанда и Софию заклинание стасиса. Тогда мы сохранили бы им жизнь с гарантией, ибо, согласно теории, пленка остановленного времени способна выстоять даже в гипоцентре ядерного взрыва. Но у этого явления имеются некоторые побочные варианты. Это набросить стасис можно мгновенно, а вот снять его так же быстро не получится. Стандартный срок действия заклинания без режима автопродления – около суток, минимальный – пять минут. Думаю, что окаменевшие, а потом оттаявшие тушки эрцгерцога и его супруги вызовут переполох не меньший, а даже больший, чем само покушение. А нам до битвы за Восточную Пруссию никаких лишних поводов для международных волнений не надо. Пусть все идет почти как обычно, за исключением той малости, что Франц Фердинанд будет жив, а не мертв. Местные даже не заметят разницы, потому что не знают, как оно должно быть, а мы будем иметь возможность два месяца действовать тихой сапой, и только потом объявить о своем появлении: «Всем лежать, бояться, работает Бич Божий!».

Поэтому я решил пойти на дело сам, прикрывшись личиной знатного иностранца, сопровождающего прекрасную даму. Нет не Елизавету Дмитриевну, как можно было бы подумать, и не Анну Сергеевну, бойца Птицу – а геноссе Бригитту Бергман, которая под прикрытием личины Снежной королевы от мисс Зул превратилась в оружие страшной поражающей силы. До того, когда прозвучат выстрелы, все находящиеся на углу в окрестностях Латинского моста, за исключением Гаврилы Принципа, будут глазеть на мою спутницу, и эрцгерцогская чета – не исключение. Потенциальный убийца при этом будет заметен как голый на базаре, ибо он один не будет отвлекаться на созерцание окружающих красот.

28 июня 1914 года, 10:45. Австро-Венгерская империя, Босния и Герцеговина, Сараево, набережная Аппель в окрестностях Латинского моста.

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский.

Так мы с Бригиттой и поступили, появившись в соседствующем с будущим местом преступления переулке ровно в тот момент, когда колонна из четырех[1 - Изначально подали шесть машин, одна сразу оказалась лишней и была отправлена в гараж, вторая получила повреждения при первой попытке покушения, осталось четыре.] машин, сопровождаемая кавалерийским эскортом, отъехала от здания городской ратуши, где главный герой зачитывал торжественную речь. Настроение у него было так себе, ибо часом ранее один из приятелей Гаврилы Принципа, некто Васо Чубрилович, уже попытался угостить его бомбой-македонкой, но неудачно. Неудачливый гранатометчик не учел скорость движение авто, а может быть, изначально был до предела криворуким, поэтому брошенный им самодельный взрывающийся предмет не попал внутрь открытого салона (что гарантировало бы разом четыре трупа). Вместо того самодельная граната упала на откинутый тент кабриолета, изящно отпружинила, после чего разорвалась на дороге перед капотом следующей машины в кортеже. Результатом взрыва стала воронка в дорожном покрытии, диаметром тридцать и глубиной семнадцать сантиметров, ранения двух десятков человек и повреждение одного автомобиля.

От Ратуши до Латинского моста, напротив которого произойдет покушение – метров четыреста. В наше время, с учетом скорости современных авто на городских улицах, это расстояние можно проехать за минуту, а в начале двадцатого века, в том числе из-за наличия кавалерийского эскорта, эрцгерцогский кортеж тащился вдвое дольше. И вот тут начались неожиданности. Из описаний покушения, которые мы смогли найти в библиотеке любезной Ольги Васильевны, следовало, что машину с Францем Фердинандом и Софией обстреляли на ходу, когда кортеж проезжал мимо магазина «Деликатесы Морица Шиллера», расположенного прямо напротив Латинского моста. Но все пошло совсем не так. Когда две первых машины, в которых была охрана, раздвигая капотами толпу, свернули с набережной в узкий проулок из которого мы только что собирались выходить, товарищ Бригитта мысленно сказала мне: «Алерт!», – и потянула влево, почти вплотную к стене. Машина с эрцгерцогской четой, двигавшаяся в колонне третьей, тоже стала поворачивать – и вдруг, затормозив, заглохла, раскорячившись прямо на углу, напротив магазина деликатесов.

И тут я со спины увидел человека, поднимающего извлеченный из кармана автоматический пистолет… Первый выстрел Гаврила Принцип сделал от бедра. Насколько я понимаю, это была та самая пуля, которая должна была попасть эрцгерцогине в живот и привести ее к смерти от внутреннего кровотечения за десять минут. Энергооболочка бога войны подправила траекторию – и пуля, пробив дверцу автомобиля, изменила направление полета и угодила в ногу Наместнику Боснии и Герцеговины графу Оскару Потиореку, стоявшему на подножке с противоположной стороны машины. Окрестности потряс громкий вибрирующий вопль. Огнестрельный перелом бедренной кости почти над коленным суставом – очень больно, но не смертельно, а кровотечение элементарно останавливается наложением жгута, не то что при проникающем ранении в живот или разрыве яремной вены и трахеи. Второй выстрел тоже пришлось немного подправить, чтобы пуля попала Францу Фердинанду в ключицу, а не в шею… А уже третий раз пальнуть террористу просто не дали. Народ налетел на него толпой, сбил с ног и принялся топтать ногами.

Поняв, что дело сделано так, как надо, товарищ Бригитта накинула на нас полог отвлечения внимания и, пока народ со всей пролетарской яростью месил Гаврилу Принципа, мы с ней, никем не замеченные, ушли обратно к себе в мир Содома. При этом я почувствовал, что обратный переход дался нам гораздо легче, и одновременно возникло ощущение, что классическая версия причин произошедшего, мягко выражаясь, хромает на обе ноги. Этот вопрос хорошо бы тщательно обсудить в кругу знающих людей, одновременно позаботившись о том, чтобы Франца Фердинанда не добили прямо в госпитале (для чего придется планировать отдельную операцию). А то, судя по всему, «свои» хотят его смерти даже больше, чем «чужие».

Шестьсот сорок пятый день в мире Содома, около полудня. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы.

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский.

– Да, – подтвердила мою догадку товарищ Бергман, когда мы вернулись в свое Тридесятое царство и собрали на совещание ближний круг, – тот тип, в которого вы отвели предназначенную герцогине пулю, увидел человека с оружием, с облегчением подумал: «Ну наконец-то!». Хотя, если бы это был не стрелок, а бомбометатель, то его разорвало бы на части вместе с другими пассажирами машины.

– Ну это вряд ли, – хмыкнул я. – Спрыгнуть при виде бомбы с подножки и залечь плашмя – дело двух секунд. Взрывная волна тогда пройдет поверх тушки, а поднявшийся на ноги герой сможет долго трясти контуженой головой и до конца жизни хвастаться, что выжил в покушении на наследника престола. Поэтому и поехал этот тип на подножке, как какой-то мальчишка-босяк, а не в машине, как белый человек. При этом он явно был уверен, что покушение организовано не на него…

– Вторая мысль этого типа уже после того как он ощутил боль от ранения, была: «Так мы не договаривались», – сказала Бригитта Бергман, – что означает только то, что этот человек был заранее осведомлен о покушении, и даже, более того, создавал для него благоприятные условия.

– Вполне возможно, – кивнул я, – наш нынешний «подзащитный» – человек ершистый, неудобный, плюющий с высоты своего положения на мнение высшего света и правила приличия. Мне Франц Фердинанд отчетливо симпатичен, зато половина венского бомонда яростно желает его смерти – точно так же, как стая черных ворон ополчается на белую. Думаю, в Вене, когда узнали о планах французов сербскими руками устранить этого анфан террибль, то разве что в ладоши не захлопали. А не узнать об этом они не могли, ибо январский сбор сербских радикалов в Тулузе выглядел весьма подозрительно. Майор Воислав Танкосич, курировавший в сербском генштабе диверсионную деятельность, мог собрать своих головорезов на совещание не в Белграде, Крагуеваце или Нише, а на территории французской ГВМБ на Средиземном море только из-за необходимости встречи с куратором из числа офицеров военной разведки Третьей Республики.

– Да, – подтвердила Бригитта, – Тулуза не Марсель и случайные люди туда просто так не поедут. Так что французская военная разведка, она же Второе Бюро, скорее всего, в этом деле замешана по самую макушку. Но что из этого следует для нас?

Я подумал и ответил:

– Для нас из этого следует, что для меня однозначной оценки того, кто был виновником войны, а кто стал ее невинной жертвой, больше не существует. Если информацию о готовящемся покушении на наследника престола смогли получить в Вене, то почему бы о нем не узнать и германской разведке? И только в силу того, что Берлину тоже до чертиков захотелось повоевать, дело с покушением в Сараево и там было пущено на самотек. Должен напомнить, что предыдущий Фашодский кризис, случившийся за шесть лет до нынешнего инцидента, затаптывали всем европейским кагалом, потому что тогда война не нужна была никому; на этот же раз одни радостно организуют повод для грядущей мировой бойни, а другие взирают на это с воистину олимпийским спокойствием…

– А как же ваша любимая Россия? – усмехнулась товарищ Бергман. – Неужели она в ваших глазах такая же грешная, как и все остальные?

– Российская империя, точнее ее император, в данном случае не исключение, – стиснув зубы, ответил я. – В отличие от своей предыдущей версии, тут Николай Александрович более многогрешен, унижен поражением в русско-японской войне, а также попран наличием собственноручно подписанной Конституции и всенародно избранной Государственной Думы. Сейчас он готов на все, лишь бы компенсировать былые поражения и унижения ореолом победителя Германии и Австро-Венгрии. Ведь в альянсе с Францией и Великобританией грядущая война выглядит делом быстрым и почти безопасным.

– Да, это похоже на правду, – сказала Птица. – Едва только Николай Второй оправился от моральной травмы, нанесенной событиями русско-японской войны и революцией пятого года, самым главным для него снова стал крик души: «Не заслоняйте!». Положение народных масс за счет либерализации политики улучшилось незначительно, не были произведены ни ликвидация безграмотности, ни создание общенациональной системы здравоохранения, но последний русский царь неожиданно вновь почувствовал себя самым большим начальником, Хозяином Земли Русской. И понеслись ретивые.

– Я думаю, – сказала Кобра, – что этот перелом произошел в нем накануне убийства Столыпина. До того доминантный премьер был ему защитой и опорой, а после стал затенять коронованное ничтожество, а потому был убит и низвергнут с пьедестала.

– А еще, – добавила Птица, – он точно так же, как и Венский бомонд, на дух не переносил Франца Фердинанда. Как тот смел жениться по любви и быть счастливым, в то время как у самого Николая, буквально выканючившего свой брак у ПапА и МамА, в личной жизни были одни проблемы, и даже долгожданный сын оказался поражен тяжкой неизлечимой болезнью.

Я пожал плечами и сказал:

– Меня в ни в каком виде не волнуют хотелки и заморочки нынешнего русского царя и некоторой части российской элиты, некритически воспринимающей французское влияние. Но это отношение ни в коем случае не распространяется на российский народ и на российское государство в целом. На стороне российского государства я буду сражаться, защищая российский народ от внешних и внутренних врагов, ибо иное будет противно принесенной мною присяге. Я понимаю, что вступать в бой мне придется с мечом в одной руке и скребком для выгребания навоза в другой, ибо слой этого вещества на нынешней российской действительности достиг уже почти авгиевой толщины. Еще немного – и настанет время, когда можно будет только спустить в унитазе воду и приступить к строительству первого в мире государства рабочих и крестьян. И еще я должен сказать, что не испытываю ненависти и презрения ни к немецкому, ни к французскому, ни к каким-либо еще народам, втянутым политиканами в грандиозную общеевропейскую бойню. На фронте вооруженный враг – законная цель, но едва только солдат вражеской армии бросит оружие и взмолится о пощаде, я отнесусь к нему со всей возможной гуманностью, приличествующей Божьему Посланцу. Также я обязуюсь не бомбить и не разрушать городов неприятельских стран, ибо Господь желает обращения грешника, а не его смерти. Dixi!

И в этот момент неожиданность выдал Профессор, который, как и положено пажу-адъютанту, стоял поблизости, молчал и мотал на отсутствующий пока ус.

– Сергей Сергеевич, – сказал он, – разрешите высказать соображение?

Профессор – это далеко уже не тот мальчик, с которым мы начинали свой путь у горячего ручья в мире Подвалов. Флоренс Найтингейл как-то назвала его «маленьким русским солдатом». За два года мой юный воспитанник подрос и набрался опыта, которого хватило бы большинству взрослых, у него развился цепкий, наблюдательный взгляд, а суждения, которые он высказывает при написании своих рапортов[2 - После каждого мероприятия, в котором Митя-Профессор и Ася-Матильда участвуют в качестве пажей-адъютантов Серегина, они пишут рапорта по поводу того, что они видели при исполнении своих служебных обязанностей и что по этому поводу думают. Так заведено в той «конторе», где служил капитан Серегин до того, как воплотился в Бича Божьего. А Защитником Земли Русской он был всегда.], ничуть не напоминают детский лепет. Так что пусть говорит, лишним это не будет. Вообще-то по правилам, введенным Петром Великим, на военном совете первым должен высказываться самый младший, но, видимо, тогда у моего воспитанника отсутствовала критическая масса наблюдений.

– Высказывайся, Профессор, – ответил я, – только, будь добр, покороче.

– Мне кажется, – немного волнуясь, сказал мой юный адъютант, оглядывая присутствующих, – что вы все немного неправильно воспринимаете задачу. Это мы, родившиеся намного позже этих событий, понимаем, что эта война была кровопролитна, безрезультатна и в той или иной мере повредила всем участвовавшим в ней странам. Здешние люди к подобному выводу начнут приходить году к шестнадцатому, а то и к восемнадцатому. А сейчас они все наивные и радостные от того, что вот-вот решатся все их проблемы и воплотятся желания. И даже окружение второй армии в Восточной Пруссии, которое вы хотите предотвратить, в Петербурге воспримут как мелкую досадную неудачу. В отличие от предыдущего мира, где над русской армией уже витало безнадежное ощущение грядущего поражения, тут всеми – от императора до последнего нижнего чина – овладело бодрое предчувствие великих побед. Мол, разгромим австрияков и германцев, и вернемся по домам до первого листопада. И вы, Сергей Сергеевич, никак не убедите этих людей в том, что отводите их с катастрофического пути. Напротив, и в России, и во Франции с Британией будут считать, что вы покушаетесь на их законную добычу, что они справились бы и без вас, а вы им только все испортили.

Я прогнал сказанное Профессором через энергооболочку Бога Войны, и не нашел в его постулатах никакого изъяна. Так все и будет, если я попробую идти накатанным путем. Во всех предыдущих мирах, начиная, собственно, с мира Великой Артании, мои местные союзники изнемогали под натиском превосходящих вражеских сил, а потому воспринимали помощь моей армии исключительно как положительное явление, но в мире Первой Мировой Войны все совсем не так. Тут до самого конца – то есть до Февральской революции и Приказа № 1 Временного Правительства (набрали идиотов по объявлению) – германская армия не воспринималась в окопах как в принципе неодолимый враг. Стиснутая в тисках идеальной блокады Германия и Австро-Венгрия были обречены на капитуляцию по причине наступившего голода и нехватки сырья на военных заводах. Если у русской армии нет сил наступать, то солдатам достаточно просто просидеть в окопах полгода или год, после чего крах Центральных Держав будет неизбежен по чисто экономическим причинам.

– Да, Профессор, – сказал я вслух, закончив свой обмен мнениями с энергооболочкой, – ты полностью прав. Для России с ее эмоционально неустойчивым и крайне самолюбивым монархом мы будем союзником нежелательным, если не сказать больше. Хотя задачи исправления этого мира с нас никто не снимал. Есть у кого-нибудь какие-нибудь соображения, каким образом мы сможем обойти эти граничные условия?

– Есть, – сказал Профессор. – Только один народ вступает в эту войну без энтузиазма, с предчувствием величайшей беды и даже национальной катастрофы. Безумные политиканы втравили этих людей в безнадежную войну с превосходящим врагом, при том, что союзники далеко, а недружественные страны окружают их страну по периметру границ. Я, Сергей Сергеевич, имею в виду сербов и Сербию…

– Профессор говорит дело, товарищ капитан, – сказала Кобра. – Сербов в Европе воспринимают как маленьких русских, над которыми можно издеваться только потому, что, в отличие от больших русских, они в ответ не смогут дать по шее. Вот где в народе с первых же дней не было никаких радостных иллюзий, а только предчувствие битвы за выживание и великих страданий. Именно там понадобятся наши «Шершни» и «Каракурты», стойкие в бою легионы и прочие высокотехнологические и магические чудеса. А в других местах без нашей помощи перетерпят и обойдутся.

– Так что же, нам вовсе не оказывать никакой помощи русской армии? – спросил я. – Ведь именно ради сохранения и укрепления Российской державы пришел я в этот мир, а все остальные задачи тут для меня побочны или второстепенны.

– Русской армии, – ответила Кобра, – когда она в силу самонадеянности тупоголовых генералов начнет попадать в разные тяжелые и безнадежные ситуации, помогать надо, но основным театром военных действий и целью политических операций для нас должна стать как раз Сербия. Это тот ключ, та точка опоры, которая позволит проникнуть в этот мир и закрепиться в нем, встав на надежный якорь. И только обосновавшись на сербском плацдарме и заработав авторитет неодолимой силы, ты сможешь задавать Николаю Романову очень неприятные вопросы и переворачивать мир в правильном направлении.

– Милый, – сказала мне Елизавета Дмитриевна, – по поводу Сербии у меня имеется особое мнение. Там, в нашем мире, нынешнему королю Петру наследовал принц Георгий – юноша прямой, честный и откровенный, превыше всего ставящий благо собственного народа, что так нравилось императору Михаилу Второму. Но тут, как и в других мирах Основного Потока, на трон готовится взойти его прямая противоположность, принц Александр – подлец и интриган, ради власти готовый обокрасть союзника, свергнуть с престола деда, морально уничтожить родного брата и расстрелять своих благодетелей из тайной организации, сделавших все, чтобы он взошел на трон. Этот непорядок следует исправить в первую очередь, а иначе тебе, мой дорогой нахал, в этом мире не на кого будет опираться при совершении очередных подвигов.

Ну да, вот и сходили за хлебушком… Четырнадцатилетний вьюнош натыкал радостного Бича Божьего носом в отходы человеческой жизнедеятельности, а остальные его поддержали. И поделом мне. Расслабился и решил, что раз сила есть, то и думать уже не надо. А вот и нет. Если налезать на этот мир буром, то окажется, что силенок у меня маловато. Кампанию я, может быть, и не проиграю, но лишних дров будет наломано – мама не горюй. Не одну зиму печь топить хватит. Ну ничего – нормальные герои всегда идут в обход. С другой стороны, в сражении под Танненбергом пятьдесят тысяч пленных русских солдат будут для немцев слишком жирным угощением. А Самсонов – каков засранец: стреляться он вздумал, ерш твою медь! Перетопчутся Гинденбург с Людендорфом. Надо будет заранее подумать о том, каким образом при участии минимальных сил сорвать германскую операцию по окружению второй армии и вместо громкой победы подсунуть немцам кукиш с маслом. В лучшем случае русские войска должны получить возможность отойти на исходные рубежи – в худшем следует открыть порталы и вывести их куда-нибудь на территорию Великой Артании. Там к тому времени начнется месяц май, вполне подходящий для расквартирования войск в полевых лагерях. Но то, что случится через два месяца под Танненбергом, надо отодвинуть «на потом», а сейчас следует подумать о делах наших текущих, в первую очередь, о ночном визите к раненому эрцгерцогу Францу Фердинанду. Эту австрийскую делянку тоже еще пахать и пахать.

– Итак, – сказал я, закрывая Совет, – все сказанное здесь в той или иной степени будет принято во внимание. А сейчас я формирую команду для ночного визита к нашему страдающему австро-венгерскому приятелю. Со мной на дело идут Колдун, Птица, Лилия и Кобра. Форма одежды – походная, выступление – через двенадцать часов.

28 июня 1914 года, 23:55. Австро-Венгерская империя, Босния и Герцеговина, Сараево, городской госпиталь, отдельна палата выделенная наследнику австро-венгерского престола.

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский

Тиха украинская, то есть, простите, сараевская ночь. Спят пациенты госпиталя, в отдельных палатах спят раненые во время покушения наместник Боснии и Герцеговины Оскар Потиорек и наследник австро-венгерско престола эрцгерцог Франц Фердинанд, спит умаявшаяся и наплакавшаяся эрцгерцогиня София, спит младший медперсонал (сиречь санитары), а также адъютанты и охрана высокопоставленных персон. Не брешут даже собаки за окнами, ибо и они тоже погрузились в глубокий сон. Все они спят настолько крепко, что вряд ли проснутся даже в том случае, если госпиталь начнет бомбить авиация. А все дело в бойце Птице, в миру Анне Сергеевне Струмилиной, которая спела этим людям свое колыбельное заклинание, снять которое до истечения гарантированного срока действия «с третьими петухами» может только она сама.

Портал в мир грядущей Первой Мировой Войны открылся легко, как хорошо смазанный замок, который отпирают «родным» ключом, что говорит о том, что, совершив минимально необходимое воздействие, мы вывели этот мир из Основного Потока и перевели его на самостоятельную траекторию. Впрочем, если Франц Фердинанд все же умрет, то все вернется на круги своя. Но мы здесь как раз для того, чтобы предотвратить это нежелательное явление…

А вот и двери в одиночные ВИП-палаты. Их легко можно опознать по дрыхнущим, сидя под стенами, австрийским солдатам, обнимающим винтовки Манлихера с примкнутыми штыками. И тут же, напротив двери, столы, на которых в одинаковых позах мордами лежат сопящие офицеры. Заглядываю за одну дверь: там, в синем свете ночника, сном младенца дрыхнет граф Потиорек, а на полу, упав со стула, валяется его адъютант. Лилия сказала, что местные врачи обработали раненую ногу, кое-как сложили бедренную кость из крупных осколков, удалив всю мелочь, не связанную с мягкими тканями, и закрепили все эпического размера гипсовой повязкой. Срок условного выздоровления – около полугода, при этом никто не гарантирует, что кость срастется ровно, а раненая нога не окажется короче здоровой. В нашем прошлом сей деятель довольно бодро (хотя и неудачно) командовал сербским фронтом с австрийской стороны, и его выбытие с этой должности тоже означает изменение местной истории.

Но сейчас нам требуется совсем не граф Потиорек. Закрываем эту дверь, открываем другую. А там – как раз тот, кто нам нужен, Франц Фердинанд собственной персоной, перемотанный бинтами как мумия египетского фараона. И тут же эрцгерцогиня – храпит, будто извозчик, на отдельной кровати, а на полу, рухнув со стула во сне, сопит не адъютант, а служанка весьма слоноподобных габаритов.

Лилия подходит к столику рядом с кроватью австро-венгерского наследника, нюхает стакан-поильник с носиком, наполненный водой, и морщит нос.

– Это яд, папочка! – авторитетно говорит она. – Проснулся бы этот мужчинка ночью, попросил попить, служанка и подала бы ему этот стаканчик. А напиток в нем таков, что, испив его, уснешь, и больше никогда не проснешься. И тут отравители, которых я ненавижу! Поклянись, пожалуйста, что убьешь их всех.

Я и поклялся. Убью, догоню и закопаю заживо. А то что же получается: я этого Франца Фердинанда спасал, под личиной светского хлыща лично ходил на дело, а его бы раз, и отравили. И что потом сообщили бы народу – дескать, умер от последствий ранения. По счастью, стакан полон, а значит, пациент из него еще не пил. Замечательно. Небольшая манипуляция: стакан отправляется в мир Содома на экспертизу магами жизни, а вместо него появляется другой, наполненный живой водой. Сначала у меня была идея поставить сосуд с ядом герру Потиореку, несомненно, непосредственно замешанного в эту интригу, но потом я отбросил эту мысль во тьму внешнюю. Не надо нам такого, ни в каком виде. Стоит только начать поступать в соответствии с мелкими мстительными порывами души – и зло непременно затопит тебя с головой.

– Значит так, – сказал я Лилии, – этот человек должен быть в меру подлечен, гарантирован не только от смерти, но и от ухудшения состояния здоровья. И в то же время мне не нужно, чтобы он завтра встал и начал ходить гоголем. Выздоровление раненого должно быть быстрым, и в то же время укладываться в естественные сроки.

– Как тебе будет угодно, папочка, – пожала плечами Лилия и, привстав на цыпочки, склонилась над пациентом, нажимая пальцами на какие-то только ей известные точки организма.

Минуты через две она распрямилась, сдула со лба непослушную челку и сказала:

– Ну вот и все, папочка! Пользовали нашего больного достаточно квалифицированные эскулапы, не допустившие никаких грубых ошибок, а потому зарастет как на собаке. Теперь пусть Диметриос наложит на этого типа самое простое из доступных ему заклинаний регенерации – и дело в шляпе. Выздоровеет тогда этот пациент где-то за месяц, и ни у кого не возникнет подозрения, что в его организме имело место постороннее вмешательство.

Собственно, ради этого заклинания я Колдуна с собой и тащил. И когда он закончил манипуляции с заклинанием, которое естественным путем должно было рассосаться недели за три, я сказал Птице:

– А вот теперь, уважаемая Анна Сергеевна, когда все медицинские процедуры уже закончены, больного надобно разбудить для проведения дипломатических переговоров. А то тут завтра с утра настропаленный агитаторами народ может начать выражать свое возмущение покушением – да не сербскому правительству и его тайным кукловодам, а обычным местным сербам, которые во всем этом ни сном, ни духом. Возмущения, как это водится, перерастут в погромы и убийства, и если наш пациент, опираясь на свой вес в обществе, не сумеет предотвратить эти негативные явления, то потом, когда жизнь и смерть этого человека станут мне безразличны (ибо изменения обстановки пойдут валом), я на него сильно осерчаю. А о таком лучше предупреждать заранее.

Птица пожала плечами, кивнула и прошептала что-то пациенту на ухо. Секунд тридцать ничего не происходило, потом Франц Фердинанд открыл глаза и уставился на нашу компанию как баран на новые ворота. Аж усы встопорщились.

– Кто вы, черт возьми? – хрипло прошептал он.

– Мое имя и имена моих спутников не скажут вам ровным счетом ничего, – пожал я плечами, отвечая на тевтонской версии немецкого языка. – Вам необходимо знать только то, что мы представляем в вашем мире Всемогущего Творца Всего Сущего, решившего внести в местную историю кардинальные изменения. Предыдущий вариант, образовавшийся самотеком из корыстных устремлений самых разных людей, Ему, видите ли, крайне не понравился. И первое, что мы сделали, это переиграли вчерашнее покушение, сохранив жизнь вам и вашей супруге. У вас степень ранения уменьшена со смертельной до просто тяжелой, а мадам Софи и вовсе отделалась легким испугом, вместо нее ранение получил наместник Потиорек, который аж из штанов выпрыгивал, лишь бы поскорее затолкать вашу парочку в ад.

Мои слова сопровождались отдаленными погромыхиваниями, как обычно бывает при надвигающейся грозе, но эрцгерцог Франц-Фердинанд не обратил на это обстоятельство ни малейшего внимания. Летом гроза – обычное дело, не то что зимой, где-нибудь в январе.

– Я не верю ни одному вашему слову, господин хороший! – отрезал австро-венгерский наследник престола. – Никакой вы не посланец Господа, а просто ловкий мошенник, который пробрался ночью в госпиталь только для того, чтобы морочить голову раненому человеку.

– Упрямый тевтон! – привычно возмутилась Лилия. – Дядюшка изо всех сил колотит его по голове, а он вертит этой головой и спрашивает, где это стучат.

И тут я подумал, что меч Бога Войны этому Францу Фердинанду демонстрировать сейчас бесполезно, потому что для него он ничем не отличается от декоративного лазерного меча джедаев из саги «Звездные войны». Снести голову одним ударом можно, а вот убедить – нет. И то же самое касается Кобры с ее огненными штучками. В местном цирке факиры-глотатели огня вам еще и не такое покажут. Да и вообще – нужно ли мне так убеждать этого человека, или достаточно заронить в него зерно сомнения, оставить портрет для связи и откланяться? Да, так будет даже интересней: если случатся погромы, то купировать их я буду в свойственной мне грубой манере, нанося удары не по погромщикам, а по тем, кто их натравил на сербскую общину.

– Видишь ли, Лилия, – сказал я со вздохом на высокой латыни, – если мы начнем убеждать этого человека в том, что мы не мошенники, то дело продлится до самого утра. А оно нам надо? Поэтому я оставляю этому человеку свой «портрет», предупреждаю его о том, какие действия мне не понравятся, а потом мы тихо и чинно уходим к себе в Тридесятое царство через портал, прямо отсюда. Пусть смотрит. Если он и в самом деле умный человек, как пишут в исторических трудах, то сложит два и два и выйдет на связь, чтобы узнать, кто хотел его смерти. А если неумный, то сойдет и так, как есть, потому что этот элемент в наших расчетах необязательный и легко выносится за скобки.

Ага, и хоть сейчас не времена Генриха Наварры, но все равно, как всякий европейский аристократ, получивший католическое воспитание, Франц Фердинанд должен быть научен хотя бы начаткам латинской мовы, еще совсем недавно (в историческом смысле) считавшейся в Европе языком межнационального общения. Так что эрцгерцог понял не только наш разговор, но и то, что этим языком мы с Лилией владеем гораздо лучше него. Одно дело, когда я обращался к этому человеку по-немецки с непонятным акцентом, и совсем другое, когда вдруг заговорил при нем на чистейшей латыни. И хоть этот факт не избавил полностью наследника австро-венгерского престола от всего свойственного ему скепсиса, то хотя бы пробил в нем изрядную брешь. Я положил ему на одеяло карту с портретом-миниатюрой и сказал на той разновидности латинского языка, что была в ходу среди аристократии поздней Римской империи:

– При помощи этой штуки вы в любой момент, как только вам захочется, можете выйти со мной на связь. Просто проведите пальцем по изображению, и все. И еще: завтра в Сараево, и вообще в вашей Австро-Венгерской империи, из-за вашего ранения могут начаться антисербские волнения. Так вот. Я буду очень недоволен, если должностные лица вашей Империи будут бездействовать или даже прямо поощрять эти безобразия. В таком случае, несмотря ни на какую охрану, неизбежны такие же внезапные визиты, как к вам сейчас, но совершенно с другим результатом. Тушка останется на месте, а голова потеряется. Вы уж поверьте – я такое умею очень хорошо. А сейчас мы пошли, счастливо оставаться, господин мой Франц Фердинанд…

Договорив, я щелкнул пальцами – и в дальнем углу палаты, напротив койки с сопящей эрцгерцогшей, открылся симпатичный такой прямой портал в мир Содома, откуда пахнуло миррой и ладаном, как из храма. Над горами занималась заря нового рассвета, обещающая Заброшенному Городу очередной неистово жаркий день. Возглас Франца Фердинанда, которого наконец «проняло», остановил меня на пороге, когда мои спутники уже перешли в мир Содома.

– Постойте, господин! – воскликнул наследник австро-венгерского престола пересохшим от волнения ртом. – Скажите же, как к вам обращаться?

– Сергий, сын Сергия из рода Сергиев, – сказал я под раскаты грома, – самовластный государь княжества Великая Артания, расположенного в пятьсот шестьдесят третьем году от рождества Христова, а также нескольких эксклавов в других мирах. Обычные люди имеют возможность, открывая двери, ходить из комнаты в комнату, а мне Господь даровал способность, исполняя разные Его поручения, таким образом ходить из мира в мир. Иногда я разговариваю разговоры, как сейчас, а иногда во имя лучшего будущего для этого мира начинаю воевать – и тогда сдайся враг, замри и ляг, потому что судьба того, кто не последует этому совету, будет весьма печальна. Это я говорю вам потому, что этот мир беременен большой общеевропейской войной, которая непременно должна разразиться до первого октября сего года.

Закончив свою речь, я подвыдернул из ножен клинок меча Бога Войны – и в полутьме палаты под оглушительные раскаты грома на мгновение ослепил пациента яркой, будто магниевой, вспышкой. Вот теперь подействовало. Одно дело – просто светящийся клинок и совсем другое – он же, но в сочетании с раскрытым настежь межмировым порталом[3 - Серегин не может видеть себя со стороны, а потому и не подозревает о том, что, как и во всех других подобных случаях, когда он волнуется, у него нескрываемо прорезались регалии младшего архангела: нимб, светящийся панцирь и крылья за спиной.].

– Господин Сергий, – взмолился Франц Фердинанд, – я ничего не понимаю! Почему вы, как Господень Посланец, считаете, что война должна непременно начаться до первого октября, и почему вы так настойчиво предупреждали меня о недопустимости сербских погромов? Ведь это именно сербские власти задумали это покушение на меня и Софию, которое было исполнено руками местных сербских террористов. Неужели это преступление не должно быть отомщено?