– Не горим? Дыма не чую от дизеля! – выкрикнул Бабенко, не отрываясь от рычагов управления. Нутром он чуял танк, проработав много лет испытателем на 183-м Харьковском танковом заводе. Поэтому сейчас мягко скатывал бронированную махину с дороги, поглубже под защиту деревьев, подальше от вражеских танков. Бабенко поворачивал машину плавно, так что работали фрикционы, а одна гусеница служила тормозом, помогая Т-34 выписать большую плавную дугу. Соколов потряс головой – в затылке ломила нарастающая боль после удара – и снова прильнул к оптике.
– Нет, Семен Михайлович, назад! Мы не можем с поля боя уйти, это командирский танк. Если отойдем в глубину, то из-за дыма не обнаружим цель. Вот здесь останавливайтесь, уже низинка. Экипаж, команда к бою!
«Тридцатьчетверка» выписала еще половинку круга, послушно остановилась в глубоком кювете в паре сотен метров от дороги, развернулась и выставила вверх носовую часть. Логунов прильнул к визиру в поисках цели.
Алексей снова выкрикнул в тишину эфира:
– Я – Седьмой, я – Седьмой, прием! Кто слышит меня?
Логунов приметил, что за скатом дороги притались два черных Т-V, обстреливая русские машины, не давая им спуститься с холма.
– Давай-ка правее хоть десяток метров, Семен, высоковато цель, – выкрикнул он механику.
Танк ловко прошел нужное расстояние, качнулся и замер. В казеннике уже ждал снаряд, только нажми на педаль.
– Короткая! Сейчас, сейчас, еще десяточку, – крутил рукоятки Логунов, выбирая угол прицела, так чтобы снаряд попал в переднюю часть борта. – Знаю, где у тебя слабое место.
Целился он в переднюю часть машины, там, где непосредственно за лобовым бронелистом располагалась у «пантеры» трансмиссия. Попадет в лобовую часть немцу – а с 500 метров только слепой промахнется, – и танк встанет. Даже без пробития, если снаряд пройдет по касательной, потому что мощный удар выведет из строя трансмиссию и обездвижит танк.
Огненная вспышка, каскад из осколков – попадание! Немецкая машина взревела раненым зверем, дернулась, загребая гусеницами грунт, и затихла. Из откинутого люка показалась голова танкиста. Он с криком вывалился на борт, показывая пальцем на подстрелившего их «Зверобоя».
– На дорогу, Семен! Заходи сбоку! Ориентир немецкий танк, правый борт!
Вторая «пантера» начала разворот, когда Т-34 выскочил на колейную полосу, и тут же мехвод завернул машину навстречу противнику, выключив на 15 секунд рычаг фрикциона. Советский танк за несколько секунд оказался вдруг почти у самого борта с нарисованным большим белым крестом, «балкенкройцем».
Внутри немецкого танка гауптштурмфюрер СС от неожиданности отпрянул от визира. Только что дорога, где прикрывала сбоку вторая машина, изменилась: в соседней «пантере» зияла пробоина, а по правому флангу прямо перед носом выписывал фигуры на дороге русский танк. Он вскрикнул от неожиданности:
– Русские! Он сейчас выстрелит в нас!
Механик суетливо задергал рычаги, путая передачи, «пантера» вздрогнула, двигатель завыл от перегрузки, и машина дала задний ход. Отчего выпущенный Логуновым снаряд попал по гусеницам, выбив сноп искр. Перепуганный механик немцев хватался за рычаги, совсем потеряв голову. Мало того, что машина управлялась непривычным способом, после руля «тигра» никак он не мог приноровиться к рукояткам, так еще и ноги никак не могли привыкнуть, что у танка только газ и сцепление. Он поднял стержень слишком высоко от волнения, так что маневренный бронированный транспорт взревел, делая поворот на месте.
– Бронебойный быстрее, Колька, заряжай, немец бок подставил! Семен, сдавай вправо плавно, – азартно выкрикнул Логунов. По металлическому лязгу понял, что заряжающий его команду выполнил. Он поймал в прицел белый крест на борту и надавил на педаль. Огонь! Вверх взметнулся оранжевый столб, опал медленно, рассыпаясь густой чернотой чада. Сверху раздался голос Соколова:
– По левому флангу зенитка! Ориентир 200, забор!
Перед расширением полотна на въезде копошились черные фигурки вокруг лафетов пушки. Артиллерийский расчет перекатывал орудие в поисках удобной позиции, чтобы поддержать танковую атаку.
– Заряжай фугас! Целься! Огонь! – выкрикнул Алексей.
Танк Т-34, сделав новый разворот, понесся прямо по колее чуть ниже дороги в сторону артиллерийской установки. Бабенко плавно, не выключая передачи, выжал сцепление. Николай Бочкин дослал снаряд в казенник, башнер Логунов навел прицел во время плавного торможения и послал снаряд прямо в черный прямоугольник на колесах. Выстрелом немецкое орудие снесло с опор, оно подпрыгнуло, завалилось вбок, разбросав весь расчет шутце на землю.
– Еще выстрел, орудие целое. – Соколов наблюдал в панорамный прицел, как оставшиеся в живых артиллеристы поднимают орудие с тел погибших, чтобы сделать новую попытку расстрелять атаку русских.
– Поближе, Семен, и короткая за 500 метров до цели, – опытный Василий Логунов никогда не терял самообладания, высчитывая каждый метр.
Танк снова набрал скорость и по приказу «короткая» плавно замедлился. Сейчас выстрел был более точным – ударом снаряда орудие разорвало на куски, вверх грохнул фонтан из металлических горячих осколков, засыпая кричащих солдат вермахта.
Алексей резко повернул смотровой прибор в люке командирской башни. В зеленоватой дымке оргстекла сзади по дороге их догоняли два танка с крестами.
– За пушку, заворачивай за обломки! – Соколов понимал, что времени найти укрытие практически нет. Единственное, что они могут, – использовать остатки изгороди и немецкого орудия как мало-мальское прикрытие.
Бабенко выжал максимальную скорость, дернул рычаг фрикциона, чтобы заблокировать гусеницу, и резко выстроил траекторию машины влево, так что «Зверобой» остановился задом к первым домам и дороге в глубину села. Его преследователи скользили по раскатанному грунту сельской дороги. Алексей выкрикнул своему экипажу:
– Товарищи, наша сила в маневренности. У «пантеры» сложное управление, непривычное немцам, смотрите, как водители неуверенно ведут машины. Они не успеют за нами! Бабенко, после каждого выстрела уходим по дороге, за дома задним ходом на высокой скорости.
Логунов приказал в ТПУ:
– Коля, бронебойный!
Угол выставлен, панорама прицела как раз на лобовой броне, но с такого расстояния снаряд может не пробить толстый лист, лучше подпустить ближе. Василий, стиснув со злостью зубы, наблюдал за немцами, не дыша, считая метры. Ближе, еще немного! Секунды тянулись вечность. Вот головной танк стал замедляться для выстрела, задирая дуло вверх. За ним повторила маневр вторая «пантера».
И тут Т-34 выстрелил. Бронебойный снаряд спустя несколько секунд проломил броню головной машины в районе мотора. В танке зачернела пробоина, он сразу задымился и встал мертвым камнем. Старшина уже отдавал новый приказ:
– Задний ход!
Танк резво заработал гусеницами, удаляясь от своих противников в глубь дороги.
– Алексей Иванович, укрытие, куда спрятаться? – Обзор у башнера небольшой, рассчитанный больше на прицеливание, а вот командир видит все вокруг на 360 градусов.
Соколов уже и сам крутил ручки перископа:
– 300 метров правее, ориентир деревянная постройка.
«Зверобой» выписывал плавный поворот, уходя за перекошенный сарай, когда вторая болванка прошла по касательной, ударив со звоном в командирскую башню. От удара снаряда по башне в глазах у лейтенанта потемнело от боли. Шлемофон и ларингофон со шнуром слетели вниз с головы, Руслан подхватил их:
– Товарищ командир, вы как? Не ранены? Слышите меня?
В ушах до сих пор стоял металлический звон, а перед глазами плыли темные круги, но Соколов кивнул – все нормально. Противник, второй немецкий танк, поняв, что снаряд достиг цели, прибавил скорости. Но густая грязь грунтового хода забивалась в катки из-за их шахматного расположения, от чего грозная махина вхолостую шевелила гусеницами. Танк уже почти остановился, башенное дуло вращалось то влево, то вправо. Наводчик никак не мог выбрать, в какой угол сарая, где укрылись русские, произвести выстрел.
Бабенко уверенным движением, не переключаясь с заднего хода, откатил танк к другой части здания, описал полукруг и выкатил носовую часть справа. Пушка «тридцатьчетверки» вынырнула из-за стены постройки и выплюнула в немцев снаряд. Николай поймал горячую гильзу брезентовыми рукавицами, сноровисто выбросил через приоткрытый люк.
– Коля, заряжай! – не оборачиваясь рыкнул на пасынка Василий. Были заряжающий и наводчик командирского танка не просто сослуживцами и даже не просто земляками, а почти родственниками. Василий Иванович долго и трепетно ухаживал за Любой Бочкиной, Колиной матерью. Из-за упрямого недовольства сына по поводу жениховства Люба отказалась от регистрации брака в райцентровском загсе. Но для Кольки теперь это было словно в другой жизни. За годы войны он прикипел к Василию всем сердцем, считая его самым близким человеком, поэтому и на резкие окрики командира отделения не обижался. Только еще быстрее загнал новую болванку в отделение казенника. Выстрел, попадание!
Советский снаряд врезался в переднюю часть гусеницы машины, разбивая каток и амортизаторы. Немецкая «пантера» окончательно обездвижела. Но все равно оставалась опасной. Стоит только советскому танку показаться из-за постройки, как куммулятивный заряд немцев превратит легкий Т-34 в факел с горящими внутри людьми.
Но Бабенко знал, что делать в такой ситуации. Устраивать пятнашки с противником ему не привыкать. Машина уже прокатилась вдоль постройки по округлой линии, так что оставалось только вынырнуть теперь с другой стороны и добить второй танк точным попаданием. Немецкому экипажу остается только гадать, откуда последует выстрел, и крутить дулом во все стороны.
– Подкалиберный и уходим назад после выстрела! – отдал приказ башнер в ТПУ. Расстояние до цели позволит не потерять снаряду свою бронейбойную силу. Внутри мысленно отмерял: ориентир – дорога, орудие вверх 15 градусов и влево 10, и в укрытие. Бабенко резко выжал газ, «семерка» вылетела на открытое пространство из-за деревянной защиты и выстрелила. Болванка пробила наконец броню на корме и влетела прямиком в мотор застывшей «пантеры».
– Попадание! – заликовал Василий.
Подбитая машина сразу загорелась. Снопы пламени вырвались из двух пробоин, откинулся люк. Но спастись немецкие танкисты не успели, поток воздуха с ревом выбил оранжевый столб пламени вверх, так что из всех отверстий танка вылетели горящие искры и длинные жгучие языки.
– Справа ханомаг, справа! Автоматчики! – Руслан Омаев приник к смотровой щели для стрельбы из личного оружия. В единственный для радиста прибор обзора он увидел, как из-за угла разрушенного дома вынырнула черная машина, у бортов которой подскакивали на ухабах фашисты с автоматами на груди. Бочкин отреагировал мгновенно, влепив с размаху в казенник осколочно-фугасный снаряд. Василий крутанул оптику, Соколов параллельно с ним поворачивал командирскую башню.
– Приказываю стрелять на ходу! Бабенко, задний ход 300 метров, поворот влево и уходим в подлесок от строений.
– Короткая! – Логунов прицелился и просил о замедлении в несколько секунд, чтобы выстрел был точным. Машина замерла, из дула вылетел огненный столб и страшным взрывом снес кабину водителя. Искореженные детали броневика взлетели вверх, осыпаясь огненным дождем прямо на своих пассажиров.
«Где остальные? Что с ротой»? – в голове у Алексей пульсировала одна мысль. Он натянул шлемофон поглубже, проверил соединение с ТПУ, прижал ларингофон и выкрикнул:
– Семерка, я – Семерка, ответьте!
Но в эфире не раздавался даже привычный треск. Соколов снова переключился с командной частоты на внутренние переговоры.
– Василий Иванович, остановка нужна. Связи с командованием нет. Правый сектор – Омаев, левый – Логунов, фронт – Бабенко. Задача – найти укрытие для танка. Пока противник не атакует, надо найти подходящее место для обороны.
– Есть, – отозвался низкий бас Логунова. – Пока не вижу, где можно схорониться ненадолго.
Вся команда смотрела во все глаза в приборы и визиры в поисках подходящей маскировки. Машина осторожно катилась подальше от центральной дороги, в сторону небольшого подлеска, который рос по границе жилой зоны села.
– Бревна! Вот слева! – радостно выдохнул механик при виде кучи, куда местные жители за ненадобностью стаскали обломки бревен разрушенных бомбами домов, пни, сломанные деревья и даже куски кирпичных стен от печек и домов.
– Вот за нее, Семен Михайлович. Старшина с Колей на наблюдении, – а сам склонился в тревоге к Руслану: – Ну, есть соединение?
Омаев покачал отрицательно головой. Поначалу он решил, что сбилась волна, подправлял показания на шкале верньером, но потом понял, что радиостанция молчит. Ничего, ни треска, ни случайных шумов – мертвая тишина. Не замечая ничего вокруг, радист начал снова проверку работоспособности станции: проверил штыревую антенну, клеммы и соединения, нет ли искрения щеток. Снова отключил приемник, подключил заново. Ждем прогрева одну минуту, а теперь вращаем ручку. Но сложное устройство, что всегда по-дружески подмигивало ему зеленым индикатором, не отвечало. Упрямый радист не останавливался – может, просто от удара отошел проводок и всего лишь не загорается лампочка, а связь со штабом есть. Он с надеждой повернул ручку регулятора громкости с надписью «тише – громче» по часовой стрелке до упора, прислушался – должен появиться легкий шум. Омаев продолжил вращать рукоятку настройки, выставил заданный номер волны, в третий раз принялся медленно крутить рукоятку. Тишина, нет сигналов.
– Прием, я – Семерка, я – Семерка, ответьте, прием.
Со вздохом покачал головой.
– Ни звука, товарищ лейтенант. Надо разбирать и искать узел с неполадкой.
Соколов лишь кивнул в ответ. Он и сам уже понял, что в азарте сражения во время внезапной атаки они забрались слишком далеко. Так что оторвались от всего батальона и оказались в селе вперед остальных.
Дорога между холмом и пересохшим логом в это время превратилась в пожарище. Мороз принял командование после того, как один из танков прямым попаданием разорвал на части бронетранспортер комбата. Но с каждой минутой боя ротный все яснее понимал, что надо отступать. Неожиданная атака немцев сбила всех с толку. План состоял в том, чтобы дойти до села и там начать сражение сразу с двух концов населенного пункта, взяв оккупированную территорию в бронированные «клещи». Только вот опередили их фашисты, подготовили такую атаку танками с поддержкой артиллерии и пехоты, что уже через полчаса дорога была окутана полыхающим маревом в облаках черного дыма.
Его танкисты сопротивлялись отчаянно, расстреливая все до последнего снаряда. Поэтому рядом с русскими Т-34 и КВ пылали и факелы немецких машин. Пространство между танками было усеяно трупами солдат двух армий, вне зависимости от политических взглядов, веры, национальности. Они все хотели жить, пытались из последних сил вылезти в открытые люки в башне и днище, вдохнуть в предсмертных муках глоток воздуха, охладить кожу от жутких ожогов. Выстрелы становились все реже, заканчивался боезапас. Уже блестят на солнце автоматы немецкой пехоты, солдаты в долгополых шинелях без страха шагают к ослабевшему танковому батальону. Мороз понял – сражение проиграно, надо отступать, чтобы не попасть в плен. Он сдавил ларингофон и выкрикнул в эфир:
– Всем экипажам, внимание, говорит Мороз, приказываю отступать. Повторяю – отступление. Первыми отходит рота Зимина, потом Соколов, командиры КВ, прикрываем тылы. Направление вдоль холма и на восток, в сторону опорного пункта в Тихоновке.
Раздался треск, и откликнулся знакомый голос Зимина:
– Есть отступать.
– Соколов, Семерка. Прием, Семерка, слышишь меня? Уводи своих ребят, кто еще живой. Семерка!
Мороз выругался под нос прямо в эфире – что там случилось с новым ротным. И рявкнул новую команду:
– Зимин командует двумя ротами, заменяет Соколова. Всем экипажам «тридцатьчетверок», за Зиминым в отступление!
Остатки разбитого батальона потянулись в тумане черного маслянистого дыма с дороги, один за другим скрываясь за земляной возвышенностью. Пехота армии вермахта принялась поливать их дождем из пуль, издевательски, с насмешкой. Они не причиняли вреда бронированным тяжелым КВ, которые могли раздавить любого из фрицев одним движением, но стрельба не прекращалась, пока последний советский танк не скрылся за поворотом. Немцы словно устроили торжественный салют, празднуя такую быструю победу. Немецкие танки тоже были подбиты, уничтожена артустановка, но еще осталась пехота, бодрая, рьяно прущая с автоматами на ослабевший батальон. От этого Морозу было в два раза горше: понесли большие потери, командный состав погиб почти весь, и ротный командир, и комбат. Их батальон сорвал боевую операцию, а теперь и фрицы, как брехливые собаки, лают им вслед из автоматов.
Он бросил радисту:
– Связывайся со штабом, срочно! Надо доложить, что нас разбили во всю голову.
Тот послушно кивнул и закрутил рукоятки радиостанции. Оказавшись на безопасном расстоянии, Мороз глухим от стыда голосом отчитался:
– Попали в засаду. Потери больше половины батальона, как будем на нейтральной полосе, сообщу по личному составу и единицам технике. – Мороз сжал большие кулаки, даже помехи связи не могли скрыть боль в его голосе. – Майор Савченко погиб, подбит снарядом. Старший лейтенант Соколов пропал.
– Как это пропал, Мороз? – резко уточнил на том конце провода голос политрука. – Не может целый танк пропасть, это же не травинка в поле. Экипаж на связь когда выходил последний раз?
– В начала боя, Соколов командовал ротой. Потом в «семерку» попал снаряд, машина съехала с дороги, больше я его не видел. На позывные не отвечает, среди отступивших его нет.
– Товарищ капитан, – голос у политрука налился сталью, – вы приняли командование батальоном вместо погибшего Савченко. Подразделение разбито, из-за этого будет свернута вся наступательная операция. Красная армия наступает, а наша танковая бригада благодаря вам отступает и несет потери! Вы ответите за все!
– Слушаюсь, готов понести наказание, – только и смог выдавить из себя капитан.
– Это вы уже перед командованием штаба будете рассказывать. – И эфир наполнился тишиной, сеанс связи был окончен.
Мороз стянул с головы шлемофон, в полумраке отделения его бойцы не видели, как из глаз взрослого мужчины текут слезы. Не в силах сдержаться, он уткнулся лицом в промасленную ткань шлема и заорал что было сил, выкрикивая самые грязные ругательства в адрес проклятых фашистов. Ему было неимоверно стыдно за проигранный бой, позорное отступление. А еще чернее на душе было из-за потери сослуживцев, однополчан, с которыми прошел всю войну, что стали танкисту близкими людьми. Теперь они лежат там, изувеченные, опаленные огнем до черноты, а он жив, бежит как последний трус с поля боя и даже не может похоронить их по-человечески, отдав последний долг.
Весь экипаж командирского КВ молчал, без единого слова трясясь на ухабах размытой дороги. Они понимали, что не будет у крепкого капитана больше возможности выразить свое горе, выплюнуть резкими словами. По приезде отчитываться ему перед штабом, собирать живых и раненых, снова вдохновлять бойцов после неудачного сражения. Не будет у него и минуты времени, чтобы завыть по-звериному от переполняющей, рвущей изнутри боли.
* * *
Соколов откинул люк, выглянул наверх и с удовольствием глотнул свежий воздух. Небольшой перерыв они заслужили. Но одно теперь плохо: машину не видно из-за кучи обломков и мусора, но и ему теперь тоже не видно, как далеко продвинулись танки его батальона. Алексей покрутил настройки бинокля, но от дороги по центральной улице шло понижение рельефа местности, в которую они и спустились в поисках укрытия. И теперь ему были видны лишь черные столбы дыма от пылающей техники. Даже на расстоянии от густого химического запаха в горле першило при каждом вдохе. Он прислушался к выстрелам, все реже и реже, ни канонады гаубиц, ни коротких ударов танковых орудий, только стрекот автоматов. Странно, ведь по плану сейчас машины должны продвигаться сюда к началу жилого сектора. Что-то идет не по плану, ведь никто не ожидал нападения штурмовой танковой группы, еще и с поддержкой артиллерии и стрелков.
На въезде в село раньше высился большой комплекс хозяйственных построек, обнесенных добротным забором. Но сейчас от бывших хранилищ или коровников остались лишь черные остовы. Судя по глубоким ямам, село во время воздушного налета закидали бомбами. Немцы, согнав всех, кто остался из живых в селе, заставили жителей голыми руками закидать ямы на дороге землей, а сверху уложить плотным рядом камней. Разгромленные постройки растаскали на доски и щепки для розжига печей. А все остальное пространство так и осталось нетронутым – изуродованное, опаленное прошлое зажиточного села. Именно здесь, на краю обугленной земли, где осталась тонкая лента молодых березок, они замерли в короткой передышке, перед тем как вернуться на дорогу в жаркий страшный котел боя. Но командир понимал, что сражение уже затихло, и подозревал, что русские танки ушли в отступление. Уж слишком большой перевес в силах, а атака вермахта стремительна.
Алексей снова опустился вниз в машину. На него с немым вопросом смотрел весь экипаж. Вокруг немцы, танков батальона КРКА не видно и не слышно, звуки боя все тише, связь со штабом и другими отделениями утеряна… И как им узнать, что происходит?
По уставу не имеют они права далеко отходить от танка. Если снаряд попадает в гусеницу, повреждает траки, то экипаж по уставу даже под огнем врага должен принять меры к ремонту и быстрому возвращению танка в строй. Если танк подбит, экипаж, если он жив, должен со стрелковым оружием защищать машину. Так гласил устав, вот только свод правил не может предусмотреть все ситуации.
«Семерка» не была подбита, никто из них не ранен, но потеря связи лишила ориентиров в бою, вырвав из общего движения. Поэтому необходимо рискнуть, выйти из-под защиты брони корпуса на открытое пространство и найти решение, полагаясь на боевой опыт. Их личный устав был написан кровью, опытом жестоких боев, гибелью личного состава.
– Придется произвести вылазку для разведки на местности. – Алексей бросил взгляд на Руслана, который в полумраке пытался найти поломку в радиостанции. Семен Михайлович подсвечивал ему динамо-фонарем, взглядом технического специалиста осматривая внутренности устройства – не выхватит ли где глаз опаленный бугорок или оборванный провод.
– Омаев, Бабенко остаются для ремонта станции, мы с Бочкиным на разведку. Логунов замещает командира, ведет наблюдение за обстановкой. Мы до начала дороги доберемся, чтобы обзор был. Выясним обстановку и назад.
– А если немцы нас обнаружат, Алексей Иванович? Связи нет, как мы вас найдем? – не отводя взгляд от панели с рукоятками и световым индикатором, уточнил внимательный Бабенко. Он понимал, что вокруг немецкие патрули и как только они обнаружат Т-34, то начнется отчаянный бой. Командир с заряжающим уже не смогут незаметно пробраться к танку.
– Сорок минут на вылазку. Если не вернемся или немцы нападут, уходите вниз к пойме реки. Как только найдется просвет в лесу, то можно будет перейти на нейтральную полосу, а потом к нашим вернуться.
Логунов резко качнул головой:
– Немчура нас гулять вдоль реки не отпустит, у них танков полно, пушек, пехоты. Основательно подготовились к встрече с нашим батальоном. Нет, Алексей Иванович, мы вас не бросим. А еще стоять будем до последнего патрона. Боезапас снарядов есть, личное оружие, пулемет. Повоюем. Идите выполнять боевую задачу и за нас не беспокойтесь, мы бывалые.
Соколов не нашел слов в ответ, внутри все сжалось от душевного тепла. Какой же он все-таки надежный, Василий Иванович, словно каменная стена, всегда поддержит. Повезло Николаю, что такой человек оказался его названым отцом.
Бочкин же замер, не решаясь поднять глаза на командира отделения. Не хотел он, чтобы дядя Вася прочитал в его глазах жуткий страх, от которого начинали лязгать зубы. Одно дело действовать в азарте сражения, когда загоняешь каждый снаряд, словно лично Гитлеру даешь зуботычину. А совсем по-другому себя чувствуешь, когда надо встать и пойти в неизвестность, выйти с одним автоматом на открытое пространство в окружении немецких войск. Кто знает, что случится, пока они за полчаса доберутся до дороги. Может, снова такое полчище фашистов набежит, что и не увидит он больше никогда Василия Ивановича. А такое страшнее собственной смерти. Родного отца Колька помнил плохо, даже и на шепотки местных сплетниц о «безотцовщине» привык не обращать внимания. Но годы, что провели они с дядей Васей в танке, превратились в целую жизнь, спаяли их крепче, чем связывает родная кровь. И теперь ему было страшно даже подумать, что больше не увидит он своего отчима, что стал по-настоящему родным отцом. Так, не поднимая глаз, стянул он шлем, застегнул комбинезон до конца и полез следом за старшим лейтенантом в открытый люк. Лишь на последней ступеньке не выдержал и бросил быстрый взгляд в полумрак машины. Логунов словно сердцем поймал его порыв. Оторвался от оптики, повернул голову и подмигнул земляку, названому сыну и другу в одном лице. От теплого его взгляда и ободряющего взора – прорвемся, Колька! – внутри разжались ледяные щупальца ужаса и молоденький ефрейтор поверил, все у них получится.
Легко спрыгнув с брони, Алексей негромко предложил:
– Давай ветками танк закидаем. Чтобы со стороны дороги он незаметен был.
